трамвайная вишенка
Я напрягся, когда оказалось, что на завтра нужно выучить какой-нибудь стих про Москву. Ну как он справится, когда в запасе есть пара часов от силы?
- А ты найди, какие есть, покажи мне, а я выберу, - предложил мальчик.
Дал ему на мониторе Цветаеву - отстой, Золотую дремотную Азию - хороший, но слишком длинно, ты мне потом еще найди, я перечитаю, а вот в Мандельштама вцепился: распечатай.
Кинул на принтер, через полчаса приходит, протягивает листок:
- Проверяй!
- Да Господь с тобой, мне текст не нужен, я его тоже знаю.
- Нет, не спрятаться мне от великой муры
за извозчичью спину - Москву…
- Слушай, а перебивать можно? Вопросы задавать, как ты понимаешь, о чем он писал?
- Не, давай я сразу расскажу, а потом спросишь.
- Хорошо, извини.
- …И едва успевает грозить из дупла -
ты - как хочешь, а я не рискну,
у кого под перчаткой не хватит тепла,
чтоб объехать всю курву-Москву.
- Браво. Отлично. Сколько раз ты прочитал, чтобы так выучить?
- Три. Один раз с монитора и два раза на бумаге.
- Молодец. А ты всегда так легко стихи заучиваешь?
- По-разному. Если нравятся, то легко. Орлушу обычно с первого раза запоминаю. Знаешь Орлушу?
- Знаю. Даже лично знаком.
- К нам дядя Орлуша часто в гости ходит. Отчего у человека грустное ебало? Он не болен, не калека - просто заебало. Он когда папе с мамой прочитал, я сразу запомнил.
- Ладно, давай к Мандельштаму вернемся.
- К какому Мандельштаму?
- К автору стихотворения.
- А, так это автор? А я думал, название. Он живой еще?
- Господь с тобой. Умер в лагере от голода и побоев еще до войны. Так вот - что такое «не спрятаться мне от великой муры»?
- Не знаю.
- Ну как - не знаешь? Там же все слова известные.
- Я муру не знаю.
- Мура - это чушь, ерунда. Так Мандельштам назвал строительство социализма. Это великие стройки, надувание щек, лозунги, фанфары, пятилетний план, а по сути - сплошная мура.
- Круто.
- И вот он жил в Ленинграде, а там уже чекисты потихоньку начинают арестовывать всех, кто не показывает сильных восторгов по поводу советской власти. И тогда поэт решает перебраться в Москву: надеется, что затеряется. Смотри, какая интересная метафора: Осип Эмильевич сравнивает Москву с извозчичьей спиной. Почему?
- В Москве много извозчиков?
- И это тоже. Да, до революции Москва была купеческим городом, а они ездили на извозчиках. Но вот сама спина - какая она, как думаешь?
- Ну, широкая?
- Широкая, это да. Тут важно вот что. Извозчики же это кто - тогдашние водилы-бомбилы. Только сидели не в закрытой теплой тачке, а на облучке. Это значит, что они весь день на ветру - и зимой, и осенью. И вот они столько на себя навьючивали одежды, а сверху еще и тулуп, что оглоблей было не прошибить. И вот, он думал, что спрячется - а уже в Москве понял, что нет, что от судьбы не уйти, в Москве тоже арестовывать начали. Ну, ему жутковато - поэтому вишенка страшной поры. А вот почему трамвайная вишенка?
- Это я тоже не понял.
- Трамваи тогда еще ходили без дверей, это еще с конок повелось. Что такое конка, знаешь?
- Трамвай, который лошадь тянула?
- Обычно две. Конка шла медленно, и пассажиры могли входить и сходить прямо на ходу. И на трамвайных маршрутах чуть ли не до войны была та же история. Трамваи ходили редко, и часто люди ездили на подножках: те, кому нужно от конечной до конечной, занимали все места, забивали середину, а остальные висели на подножках и даже на соединительных скобах ездили - это называлось «ехать на кишке» - хотя и опасно было, конечно. Смотри, я вот специально тебе фотку в интернете нашел, как люди гроздьями висят.
- Ого. Я тоже так хочу.
- Вот, Мандельштаму казалось, что они - как вишня.
- Скорее, как виноград.
- Да, но всё равно: жизнь их давит, кто-то срывается, доедут не все. А что такое «поедешь на "А" и на "Б"?
- А, это я знаю. Или догадался. Это маршруты.
- Правильно. Раньше транспорта было мало - и часть маршрутов называли буквами. Кстати, как эти А и Б москвичи называли?
- Не помню.
- Аннушка и Букашка. Букашка - это троллейбус на Садовом кольце. Он и теперь ходит, только теперь его опять скучно называют «маршрут Б».
- А, да! Аннушка тоже есть! Это же трамвай-кафе!
- Да, на Патриарших. Только там шумно и невкусно.
- Ник Бор, ну как в кафе может быть невкусно!
Понимаю, по сравнению с Нининым супом, в кафе конечно вкусно.
А вот и она подходит, заодно уж - посмотреть, чем мы тут занимается:
- Ник Бор, вы еще не закончили? Я пошла за Катей, я вас тут запру - вы же никуда не собираетесь?
- Да куда ж нам. Занимаемся. А мы сами за тобой запрем, а потом откроем.
Она уходит одеваться, а мальчик говорит ей вслед:
- Откроем, если захотим.
А на следующий день маму мальчика вызывают в школу. Естественно, ложитьсяя на амбразуру иду я.
- Не могла, - говорит учительница, - не поставить Афанасию пять. Выучил хорошо, читал без запинки и даже с выражением. Но кто посоветовал ему сделать такой выбор?
- Да никто, - отвечаю, - вы же знаете, это культурная семья, дух поэзии, в доме атмосфера Серебряного века: он на хороших стихах буквально вырос.
- Да вы бы слышали, - закипает она, - как он интонационно смакует "чтоб объехать всю курву-Москву"!
Не, ну а то я как будто не слышал. Я там еще и не такое слышал.
Там домашний Серебряный век - это, в смысле, дядя Бильжо, дядя Андрей Орлов, который Орлуша, дяди Синие носы, дядя Кабан из Дубны, дядя Виктор Ерофеев, дядя Сережа Шнуров из Питера, да я, Ник Бор.
- А ты найди, какие есть, покажи мне, а я выберу, - предложил мальчик.
Дал ему на мониторе Цветаеву - отстой, Золотую дремотную Азию - хороший, но слишком длинно, ты мне потом еще найди, я перечитаю, а вот в Мандельштама вцепился: распечатай.
Кинул на принтер, через полчаса приходит, протягивает листок:
- Проверяй!
- Да Господь с тобой, мне текст не нужен, я его тоже знаю.
- Нет, не спрятаться мне от великой муры
за извозчичью спину - Москву…
- Слушай, а перебивать можно? Вопросы задавать, как ты понимаешь, о чем он писал?
- Не, давай я сразу расскажу, а потом спросишь.
- Хорошо, извини.
- …И едва успевает грозить из дупла -
ты - как хочешь, а я не рискну,
у кого под перчаткой не хватит тепла,
чтоб объехать всю курву-Москву.
- Браво. Отлично. Сколько раз ты прочитал, чтобы так выучить?
- Три. Один раз с монитора и два раза на бумаге.
- Молодец. А ты всегда так легко стихи заучиваешь?
- По-разному. Если нравятся, то легко. Орлушу обычно с первого раза запоминаю. Знаешь Орлушу?
- Знаю. Даже лично знаком.
- К нам дядя Орлуша часто в гости ходит. Отчего у человека грустное ебало? Он не болен, не калека - просто заебало. Он когда папе с мамой прочитал, я сразу запомнил.
- Ладно, давай к Мандельштаму вернемся.
- К какому Мандельштаму?
- К автору стихотворения.
- А, так это автор? А я думал, название. Он живой еще?
- Господь с тобой. Умер в лагере от голода и побоев еще до войны. Так вот - что такое «не спрятаться мне от великой муры»?
- Не знаю.
- Ну как - не знаешь? Там же все слова известные.
- Я муру не знаю.
- Мура - это чушь, ерунда. Так Мандельштам назвал строительство социализма. Это великие стройки, надувание щек, лозунги, фанфары, пятилетний план, а по сути - сплошная мура.
- Круто.
- И вот он жил в Ленинграде, а там уже чекисты потихоньку начинают арестовывать всех, кто не показывает сильных восторгов по поводу советской власти. И тогда поэт решает перебраться в Москву: надеется, что затеряется. Смотри, какая интересная метафора: Осип Эмильевич сравнивает Москву с извозчичьей спиной. Почему?
- В Москве много извозчиков?
- И это тоже. Да, до революции Москва была купеческим городом, а они ездили на извозчиках. Но вот сама спина - какая она, как думаешь?
- Ну, широкая?
- Широкая, это да. Тут важно вот что. Извозчики же это кто - тогдашние водилы-бомбилы. Только сидели не в закрытой теплой тачке, а на облучке. Это значит, что они весь день на ветру - и зимой, и осенью. И вот они столько на себя навьючивали одежды, а сверху еще и тулуп, что оглоблей было не прошибить. И вот, он думал, что спрячется - а уже в Москве понял, что нет, что от судьбы не уйти, в Москве тоже арестовывать начали. Ну, ему жутковато - поэтому вишенка страшной поры. А вот почему трамвайная вишенка?
- Это я тоже не понял.
- Трамваи тогда еще ходили без дверей, это еще с конок повелось. Что такое конка, знаешь?
- Трамвай, который лошадь тянула?
- Обычно две. Конка шла медленно, и пассажиры могли входить и сходить прямо на ходу. И на трамвайных маршрутах чуть ли не до войны была та же история. Трамваи ходили редко, и часто люди ездили на подножках: те, кому нужно от конечной до конечной, занимали все места, забивали середину, а остальные висели на подножках и даже на соединительных скобах ездили - это называлось «ехать на кишке» - хотя и опасно было, конечно. Смотри, я вот специально тебе фотку в интернете нашел, как люди гроздьями висят.
- Ого. Я тоже так хочу.
- Вот, Мандельштаму казалось, что они - как вишня.
- Скорее, как виноград.
- Да, но всё равно: жизнь их давит, кто-то срывается, доедут не все. А что такое «поедешь на "А" и на "Б"?
- А, это я знаю. Или догадался. Это маршруты.
- Правильно. Раньше транспорта было мало - и часть маршрутов называли буквами. Кстати, как эти А и Б москвичи называли?
- Не помню.
- Аннушка и Букашка. Букашка - это троллейбус на Садовом кольце. Он и теперь ходит, только теперь его опять скучно называют «маршрут Б».
- А, да! Аннушка тоже есть! Это же трамвай-кафе!
- Да, на Патриарших. Только там шумно и невкусно.
- Ник Бор, ну как в кафе может быть невкусно!
Понимаю, по сравнению с Нининым супом, в кафе конечно вкусно.
А вот и она подходит, заодно уж - посмотреть, чем мы тут занимается:
- Ник Бор, вы еще не закончили? Я пошла за Катей, я вас тут запру - вы же никуда не собираетесь?
- Да куда ж нам. Занимаемся. А мы сами за тобой запрем, а потом откроем.
Она уходит одеваться, а мальчик говорит ей вслед:
- Откроем, если захотим.
А на следующий день маму мальчика вызывают в школу. Естественно, ложитьсяя на амбразуру иду я.
- Не могла, - говорит учительница, - не поставить Афанасию пять. Выучил хорошо, читал без запинки и даже с выражением. Но кто посоветовал ему сделать такой выбор?
- Да никто, - отвечаю, - вы же знаете, это культурная семья, дух поэзии, в доме атмосфера Серебряного века: он на хороших стихах буквально вырос.
- Да вы бы слышали, - закипает она, - как он интонационно смакует "чтоб объехать всю курву-Москву"!
Не, ну а то я как будто не слышал. Я там еще и не такое слышал.
Там домашний Серебряный век - это, в смысле, дядя Бильжо, дядя Андрей Орлов, который Орлуша, дяди Синие носы, дядя Кабан из Дубны, дядя Виктор Ерофеев, дядя Сережа Шнуров из Питера, да я, Ник Бор.