Бой 27 января 1904 г. под Порт-Артуром.
Этот день, собственно говоря, надо считать действительным началом войны, так как бывшее накануне ночное нападение миноносцев на нашу эскадру нельзя назвать войной, - это, может быть, очень практичный, но в высшей степени бесчестный способ объявления начала военных действий; хотя англичане и говорили, что они на месте японцев поступили бы совершенно также, но на то они и англичане, поступки которых по отношению к другим державам никогда нельзя было назвать порядочными. Так, англичане совершенно искренно удивлялись, как это русские не догадались потопить «нечаянно» «Ниссин» и «Касугу» (крейсера, купленные японцами у Аргентинской республики) до объявления войны, когда крейсера эти находились в европейских водах.
Утром 27 января начальник эскадры был еще с докладом у наместника о ночной атаке и ее последствиях, когда на горизонте показались неприятельские корабли, - это были разведочные крейсера, присланные проверить результат ночного нападения; встреченные огнем нашей эскадры, крейсера удалились, убедившись, что нескольких судов нашей эскадры не хватает. Этого им только и нужно было. Немедленно на горизонте стали появляться дымки, - собиралась вся эскадра японская: в 11 часов увидели крейсер «Боярин», который полным ходом уходил от японцев и держал сигнал о приближении к Артуру неприятеля в большом числе. Начальник эскадры как раз вовремя успел подъехать на катере, высадился на свой броненосец, и эскадра снялась с якоря, чтобы вступить в первый бой.
Несмотря на то, что неприятель превышал нас значительно в силе, все-таки положение наше было выгоднее.
Японцы настолько близко подошли к Артуру, что береговые батареи - не все, конечно, но часть их - могли принять участие в бою, а главным образом, выгода наша заключалась в нравственном отношении, именно в сознании, что за спиной находится крепость, тогда еще полная сил и желания бороться. Японцы же были сравнительно далеко от своих берегов, и поврежденному кораблю не было бы иного убежища, кроме дна морского. Каждому понятно, какое огромное значение имеет подобное сознание во всяком бою.
Действительно, японцы, которым приходилось одновременно стрелять по судам и по батареям, не могли вести сосредоточенного огня, или же у них не была еще выработана система, которой они придерживались впоследствии, система сосредоточивания огня всей эскадры на одном корабле. Во всяком случае, стрельба их была в высшей степени беспорядочная и не приносила вреда; несколько попавших снарядов не причинили нам серьезных повреждений, кроме разве крейсера «Новик», которому 8-дюймовый снаряд так разорвал бок, что пришлось прекратить бой и 10 дней чиниться в доке. Выход из строя «Новика», несмотря на всю храбрость его командира, не мог иметь, конечно, решающего значения в этом бою, так как крейсер с такими слабыми силами, как «Новик (6 орудий по 120-мм), не представляет из себя эскадренного боевого судна, а может служить лишь как разведочный крейсер или для отражения миноносцев, что он неоднократно впоследствии и доказывал, будучи положительно грозою японских миноносцев. Громкая слава, которую «Новик» заслужил с первого же боя, принадлежит, конечно, командиру, а не кораблю, так как командир, несмотря на положительно ничтожную артиллерию, сравнительно с громадными японскими броненосцами, бросался вдоль линии неприятельского флота, действительно подходя на наименьшее расстояние, наблюдавшееся мною за все время войны.
Одним словом, я хочу сказать, что наша эскадра, несмотря на слабейшие силы, пострадала гораздо меньше японской и находилась в более выгодных условиях. Из этого можно было бы извлечь большую пользу, но момент был пропущен, и я не берусь судить, на кого, собственно, ложится в этом вина: на начальника ли эскадры или же на наместника, который руководил боем с Золотой Горы.
Дело в том, что японский флот проходил мимо Артура в одной кильватерной колонне, причем легкие корабли шли в хвосте этой колонны. Когда броненосцы уже прошли Артур, слабые сравнительно крейсера находились еще полностью в сфере огня нашей эскадры и батарей, и будь у начальников наших больше энергии и боевой сообразительности, можно бы было произвести общую атаку на концевые корабли, смять их или отрезать от броненосцев и тем вызвать вторичное приближение японского флота. Между тем был сделан сигнал: «Миноносцам атаковать неприятеля», что было уже совсем опрометчиво, так как атаковать неприятельскую эскадру днем, да еще тем небольшим количеством миноносцев, которое у нас имелось в Артуре, положительно не было возможности, - ни один миноносец не дошел бы на минный выстрел.
После некоторого раздумья, когда миноносцы уже снялись с якоря, чтобы выполнить приказание, сигнал был отменен, - видимо, начальники совершенно растерялись и не знали, что же собственно надо в таких случаях делать. Пока все это происходило, японская эскадра ушла далеко и больше, конечно, не возвращалась, так как первый опыт вышел у них очень неудачным: суда их получили значительные повреждения и ушли в Японию приводить себя в порядок. Если бы у нас тактика сразу из оборонительной перешла хоть немного в наступательную, надо думать, что вся война получила бы другой оборот.
Описать самый бой как личное впечатление, по-моему, невозможно: слишком много сильных ощущений получается одновременно, слишком быстра смена впечатлений, чтобы связный рассказ мог передать действительно весь эффект боя. Одновременно видишь взрывы снарядов в воде, которые дают громадные водяные фонтаны кругом судна; упавший рядом с бортом снаряд окачивает водой с ног до головы; чувствуешь сотрясение от взрыва попавшего в борт снаряда, мелькают мысли о значительности повреждения, о способе заделать полученную пробоину; изредка видишь высоко пролетающий с гулом снаряд большого орудия; проносится стон раненого; несут носилки; резкий звук своих орудий, отдаленный грохот неприятельских, постоянное сознание, что смерть или тяжелое увечье носится над головой, - все эти мысли и впечатления проносятся буквально одновременно в голове, а между тем дело идет своим чередом; направляешь огонь, даешь прицел, исправляешь мелкие повреждения в установках орудий, - ясно, что при последовательном рассказе полного впечатления боя дать нельзя. Можно вывести только общее заключение, что война - явление потрясающее, в особенности на море, и что результат современного боя очень мало зависит от подчиненных, а главным образом от начальника. Конечно, большую роль играет опытность комендоров в стрельбе, правильно определяемое расстояние до противника, разумное руководство в скорости стрельбы и т.д. Но какое все это может иметь значение, если начальник не желает драться, а только отмахивается от неприятеля, как от назойливой мухи? Такое отношение к делу было все время заметно в Порт-Артуре; ни разу начальство не решилось на серьезное дело, все время проглядывало желание сохранить как можно больше кораблей и людей и свою собственную жизнь в придачу. В действительности же все выходило как раз наоборот.
Когда эскадра ведет бой в кильватерной колонне (самый употребительный строй в этой войне), какую инициативу, какую храбрость может проявить командир каждого судна в отдельности? Положительно никакой. Все его дело заключается в том, чтобы стоять на мостике и терпеливо ожидать своей смерти. Что же говорить после этого про остальных офицеров, которые принимают участие в бою? Каждый делает свое дело, как он это привык делать ежедневно на учениях; увлечения же, подъема духа, столь необходимого в каждом бою, не может быть при современной морской войне. В одиночном сражении дело немного изменяется: тут командир - хозяин положения и имеет возможность выказать свое умение управлять судном и ставить его в наиболее выгодное положение. Но даже в одиночном бою при современном корабле не может быть тех мудреных эволюций, какие приходилось проделывать парусным судам, и все в конце концов зависит от числа удачно попавших снарядов; относительно же личного состава положение не меняется: в душе-то очень страшно и готов спрятаться куда-нибудь подальше, да уйти некуда, - все на виду, все в одинаковом положении; у всех сознание, что если и не убьют, то все равно утонешь, как оно и было с «Суворовым», «Бородино» и «Александром III». Вся храбрость, стало быть, заключается только в умении скрывать свои чувства и оставаться хладнокровным и спокойным, несмотря на смерть и ужас, который царит кругом. Но такая храбрость все равно делу не поможет. Вот почему морская война и возмутительна, что тут нет увлечения, нет оправдания в убийстве влиянием аффекта, что в большинстве случаев бывает в сухопутных сражениях, когда люди видят друг друга, иногда сходятся вплотную и хотя бы из чувства самосохранения бросаются отважно в бой, чтобы не дать себя зарезать, как барана, - нет, тут хладнокровное, расчетливое убийство, без всякого возбуждения, на расстоянии 10-15, а иногда и больше, верст, когда не только что не видишь противника-человека, но и самое судно неприятельское с трудом различаешь на горизонте.
На «Новике» был собственный оркестр музыки, составленный еще в Германии во время постройки, на средства командира и офицеров. Музыка во время боя действует на всех в высшей степени ободряющим образом. Когда «Новик» с гимном возвращался в гавань после боя, отовсюду неслись приветные клики, в особенности с береговых батарей, откуда все действия обоих флотов были видны, как на ладони. По рассказам этих очевидцев, «Новик» настолько близко подходил к неприятельской эскадре, сравнительно с остальными судами, что предположили с нашей стороны минную атаку. Воображение зрителей настолько разыгралось, что они готовы были присягнуть, что видели, как один из неприятельских крейсеров перевернулся.
Вольнонаемный капельмейстер нашего оркестра до такой степени увлекся войной, что категорически отказался уходить с «Новика», а просил на следующий раз выдать ему ружье, должно быть, вместо дирижерской палочки.
В тот же день, по окончании боя, «Новика» на буксире портовых катеров ввели в гавань; предстояла серьезная починка, надо было несколько листов обшивки борта совершенно переменить.
В течение 10 дней, при спешной работе днем и ночью, портовыми мастеровыми пробоина была заделана, и японцы были неприятно изумлены, когда мы снова показались на рейде. По крайней мере, они сами впоследствии сознавались, что считали «Новика» в этот день утопленным.
Вот как 28 января в письме к жене описывал бой Н. О. фон Эссен: «Все наши суда снялись с якоря и, идя перпендикулярно к берегу под защитой батарей, направились на неприятеля. Я был правофланговым и ближе всего. Первым открыл огонь японский адмиральский корабль, и первый выстрел с эскадры был мой по адмиральскому кораблю, после чего началась деятельная канонада как с обеих эскадр, так и с фортов. Я маневрировал так, чтобы держать прямо на неприятеля, представляя из себя меньшую цель, и, приблизившись несколько, поворачивал обратно, удаляясь и отстреливаясь, и затем, отойдя, снова поворачивая и шел на него. Так как я был против входа в бассейн, то все выстрелы были по моему направлению, и снаряды рвались то справа, то слева, а при поворотах, то перелетая, то недолетая, осыпали нас мелкими осколками. Я успел сделать таким образом четыре галса, когда на повороте от неприятеля снаряд ударил в корму и мне пришли сказать, что все рулевое отделение затоплено. Японская эскадра в это время стала поворачивать, уходя из огня, как я узнал впоследствии, у них были повреждены некоторые суда, (...), я только видел, что на адмиральском корабле, на который были направлены мои выстрелы, поднялся столб дыма, после чего он стал уходить. (...) После пробоины я отошел ближе к берегу на якорь, чтобы иметь возможность осмотреться и подвести пластырь. На крейсере был тяжело ранен осколком один комендор. Шлюпка, баркас, вельбот пробиты, также труба в нескольких местах осколками, и все орудие № 3 120-мм буквально испещрено осколками большого снаряда, влетевшего в кают-компанию и там разорвавшаяся. Этот снаряд разрушил совершенно каюту лейтенанта Зеленого и соседние - мичмана Кнорринга и лейтенанта Штера, затем пробил броневую палубу и затопил рулевое отделение. Люди все выскочили наверх, задраив за собой все люки. Став на якорь, стал подводить пластырь, но на зыби было трудно. Посему просил сигналом буксир для ввода на внутренний рейд. Около 2 часов вошел почти самостоятельно, управляясь машиной и, насколько можно, и рулем, так как рулевая машина, хотя и затопленная, подействовала сносно; буксир-пароход принес мало помощи нам, так как оборвал два буксира (Цит. по: Это не война, а какая-то адская затея...» (Письма Н. О. Эссена из Порт-Артура). Публ. В. А. Петрова // Отечественные архивы. 1996. № 3, С. 44-73).
http://militera.lib.ru/memo/russian/shter_ap/02.html