Снаружи завывал ночной ветер, сухой и горячий.
Снаружи завывал ночной ветер, сухой и горячий. В нем было не продохнуть от мелкой красноватой пыли, которая скрипела на зубах, и, как казалось, даже в суставах.
Местная палатка, сделанная из редкого домотканного холста, блёкло-лилового цвета изнутри, совершенно выгорела снаружи, превратившись в грубую бежевую тряпку, не заметную даже днем с вертолёта. Это было очень удобно, ведь ничто не говорило о его присутствия здесь, кроме быстро исчезающих под палящим солнцем следов на песке. Днем он и не залезал в палатку, а вот ночью…
В палатке царила ужасающая духота и чернота. Крылья палатки хлопали, словно она силилась взлететь и убраться из этого гиблого даже для нее места. Веревки и растяжки, сделанные из волокон верблюжьей шерсти и финиковой пальмы не пускали чернильный мешок в полёт.
Кроме этого, еще и тяжесть человеческого тела притапливала дно палатки в не совсем еще остывший от дневного солнца песок. Человек этот мучился так уже которую ночь, сходя с ума от тьмы ночи, пыли, жары. Раскаленный воздух пригорал к нёбу, сушил губы и горло, заставлял глаза слезиться, после чего уносился через холст обратно в пустыню, оставляя засохшие крупинки соли, твердые, как камешки, в уголках глаз. Положение не спасала ни вода, хоть и нагретая солнцем еще днем до сорока градусов, ни мокрый платок, который приходилось мочить каждые десять минут.
Человек истекал потом. Он старался занять такое положение, чтобы как можно меньшая площадь его голого тела соприкасалось с нагретой подстилкой верблюжьего одеяла. Это не всегда удавалось, потому, что в пространстве палатки было тесновато из-за множества приборов и ящиков с реактивами. То колени, то локти, то спина упирались в острые углы этих нужных вещей, отрезвляя болью от поверхностного сна. Пот стекал по голым плечам, сочился изо всех пор, и не успевал охлаждать ни головы, ни рук, ни ног, ни тела.
Струйки щекотали кожу, оставляя соляные дорожки, невидимые в ночи капли исчезали и появлялись вновь, словно жили отдельной от всего остального тела жизнью. Они сливались, разделялись, плодились, двигались причудливыми траекториями, но все они, так или иначе, двигались вниз. Их время было коротко, они представляли собой особую цивилизацию, которая была продуктом чужого существования.
Пот сочился даже из чашки тонкого месяца, сделанного из зеленоватого льда зимнего цвета, рога этой луны были задраны кверху на мусульманский манер, да тут и не могло быть по-другому. Капли становились звездами, холодными и мерцающими, как и лед, который их породил, несмотря на жару песчаных холмов пустыни внизу.
Очень хотелось вырваться из этого душного пространства и побежать, стряхивая кошмар ночных мучений, капли пота и остатки сна. Была иллюзия, что ночные потоки нагретого ветра помогут охладиться и пережить пару часов до рассвета в более комфортных условиях.
Из палатки нельзя было выходить ночью под страхом смерти. Она была тут под каждым камнем, в каждой щели и зверячьей норке. Она притаилась даже под палаткой, и человек это знал. Как-то утром он уже видел блестящих рыжих и черных агатовых скорпионов, размером с речного рака, быстро бегающих от тени одного камня к тени другого, задирающих друг на друга клешни и ядовитые жала. Они выбегали и из-под палатки, от того самого места, где был вход, затягиваемый на веревочки.
Весь песок под покровом темноты вокруг его вчерашних следов был испещрен хорошо заметными цепочками ямок от этих тварей, были видны еще более крупные вмятины с отпечатками длинных хвостов и спиральные лесенки змеиных канавок. Создавалось впечатление, что именно вокруг его палатки устраивался этот дьявольский ночной базар, который выдавал себя не только беспорядками на вчерашнем песке, но и едва слышным сумеречным шуршанием, легким поскрипыванием и шелестом песка. Чем торговали на этом рынке нетрудно себе было представить, от мыслей на эту тему бежали мурашки, которые присоединялись к каплям пота, и устраивали с ними фантастический хоровод, споря в диком танце.
Этот смертельный конвой был даже полезен ночью, потому что никто из людей не смог бы влезть в палатку, не будучи многократно ужаленым. Выходить же из холщевой камеры в неурочное время совсем не хотелось за такую цену.
Человек ждал рассвета и нового рабочего дня. И до рассвета, и до окончания работы оставалось немного.
Максим Петров 2006 ©
