8 марта, говоришь?
Да, друзья.
Лихие времена настали.
Вчера у меня умерла собака.
Это была Фиби, ма-а-аленькая, беленькая, лохматенькая, когда не стрижена.
Вестик, в простонародье.
Агрессивная и злопамятная, гадящая в своё удовольствие везде, если что не по её выходит.
Прелесть, что за собачка, особенно, когда вытесняет тебя с кровати и пахнет всю ночь.
Так вот, поставил я им еду: гречку с варёным свиным сердцем, порезанным на тонкие ломтики.
Грейси, эстонка, как обычно, начала сметать всё с привычной скоростью, раздражающе лязгая нержавеющей миской.
А вот Фибочка, с угрожающим урчанием набросившись на миску, повела себя странно.
Она, поначалу уткнувшая моську в еду, почему-то от неё отошла, при этом начала, ускоряясь, описывать круги по кухне, пролетая по периметру нехарактерной для неё походкой: пронося широко лапы через стороны и как-то очень особенно виляя хвостом и извиваясь мохнатым задом.
После второго круга её такого поведения я понял, что это кружжжение неспроста, присел и глянул в её карие глазки. Глазки были навыкате, язык высунут и какого-то подозрительно бордового цвета. На третьем кругу, а шла, наверное, двадцатая секунда забега, её занесло и шмякнуло о выступающий вентиляционный короб задом.
Ноги у ней подкосились, она завалилась набок, вывалила наружу синий язык и залила полкухни остропахнущей мочой.
Хмм, подумал я, отравилась что-ли жратвой?
Но Грейси, пока я наблюдал за фибивращением, смела её миску и уже гремела ею, жадно вылизывая.
А у Фибочки, тем временем, начались конвульсии и всякие другие непроизвольные движения. Что-то надо делать. Прошла уже длинная минута с момента начала трапезы.
Взял в руки обмякшее вонючее тело собачки, глянул в пасть. Зубы сжаты, язык прикушен, кровь сочится. Как только попытался разжать челюсти и глянуть внутрь, страшные зубки попытались оттяпать мой палец, царапнув по ногтю.
Ну нафик, подумал я, и взял икейскую синюю ложку с гнутой ручкой. Попытался ею разжать зубы. Фиг вам. Помирающая ссукка продела клыки в дырочку на конце ложки и прихватила так, что ни туда, ни сюда.
Пришлось опять лезть пальцами, только теперь я обмотал их махровым полотенцем.
Зубы разжались, показался ФИОЛЕТОВЫЙ корень языка, тело перестало дёргаться и снова полилася моча. Спасибо, Фибочка, я тебе этого не забуду.
Вставил ложку в пасть черенком, нежно просунул до трети, пытаясь протолкнуть незнаючто дальше, в пищевод. А иначе, чего она задыхается-то, подавилась ведь, наверняка, от жадности.
Протолкнул, но сердце-то уже не бьётся, мать-перемать. Дышать давно перестала, тушка напоминала детскую игрушку, неплотно набитую полиэтиленовыми шариками, только невесомую, мокрую и вонючую.
Я помнил прекрасно фильм "Свинарка и Пастух", и как в нём героиня надувала новорождённых поросят через пятачки, макала в горячую воду и всячески издевалась над будущим салом. Чем я хуже, подумал я.
Нее, жмуров то я откачивал в прошлом, утонувших, травмированных, но... собака.
Да она меньше новорождённого, поломаю чего-нить.
Но, лучше поломать, чем хоронить, решил я.
Сжал её хрупкие рёбра пальцами три раза, надавил на живот с татуировкой, и... начал дуть в чёрные ноздри уже голубеющего носа.
Раздался звук. Оттуда, изнутри.
Эге, подумал я, вот он, Успех!
И так вот, чередуя непрямой массаж собачьего сердца с надуванием тельца через нос, я повёл следующие минут десять.
Пару раз, честно скажу, я хотел всё бросить.
Хрен с ней, её время пришло, чего уж тут поделать. Но продолжал, вспоминая, как я делал то же самое с людьми и потом рассказывал про всё это на лекциях, когда учил инструкторов Первой Помощи.
Язык порозовел, задние лапы стали шевелиться, разбрасывая с розоватой шерсти капельки собачьей мочи по стенам и моим ногам.
Задышала, я почувствовал её пульс через тонкие рёбра, положил на пузо, расправив лапы и глянул в глазки. Они дрожали)
Ну что, давай убираться. Тряпкой собрал всю жидкость с кафельного пола. Кровь, накапавшую с языка, пришлось оттирать, промакнул собакена чем под руку попало и стал ждать, наблюдая.
Она хрипела дурниной, пытаясь безуспешно пошевелить лапами, хвостом, которые были ей пока неподвластны.
Глянул повнимательней: брюхо вздулось. Ну, лучше вздутое брюхо, чем отсутствие дыхания.
Я не знаток собачьей анатомии, и не знал положения головы, при котором перекрывается пищевод, когда делаешь искусственное дыхание.
Голова начала переваливаться с боку на бок, задышала чаще и глубже, глаза открыты, но непонятно, видит ли чего бедняга.
Прошло полчаса с момента Х, Фибочка завалилась в изнеможении на бок и начала подрыгивать лапками, проверяя работу конечностей. Через час встала, качаясь прошла метр и завалилась на другой бок.
Отличный у неё был ужин, подумал я, глядя на Грейси, которая забилась аж на балкон.
Успокоил уже эту ссуку, дал сушку с маком, погладил.
Эстонка подошла, понюхала подружку, жалея, фыркнула, отошла и ещё раз лизнула её миску.
Жить будет, показалось мне.
Но мне не показалось.
На следующее утро, сегодня, гуляла как ни в чём ни бывало, цапалась с Грейси и тянула поводок невпопад, совершенно в другую сторону, чем раздражала и раньше.
Еду ей теперь режу мелко СОВСЕМ, разбавляю бульончиком поболе прежнего.
Такой вот "подарок" я сделал жене на 8 марта, откачав с того свету ейную собаку.)
Лихие времена настали.
Вчера у меня умерла собака.
Это была Фиби, ма-а-аленькая, беленькая, лохматенькая, когда не стрижена.
Вестик, в простонародье.
Агрессивная и злопамятная, гадящая в своё удовольствие везде, если что не по её выходит.
Прелесть, что за собачка, особенно, когда вытесняет тебя с кровати и пахнет всю ночь.
Так вот, поставил я им еду: гречку с варёным свиным сердцем, порезанным на тонкие ломтики.
Грейси, эстонка, как обычно, начала сметать всё с привычной скоростью, раздражающе лязгая нержавеющей миской.
А вот Фибочка, с угрожающим урчанием набросившись на миску, повела себя странно.
Она, поначалу уткнувшая моську в еду, почему-то от неё отошла, при этом начала, ускоряясь, описывать круги по кухне, пролетая по периметру нехарактерной для неё походкой: пронося широко лапы через стороны и как-то очень особенно виляя хвостом и извиваясь мохнатым задом.
После второго круга её такого поведения я понял, что это кружжжение неспроста, присел и глянул в её карие глазки. Глазки были навыкате, язык высунут и какого-то подозрительно бордового цвета. На третьем кругу, а шла, наверное, двадцатая секунда забега, её занесло и шмякнуло о выступающий вентиляционный короб задом.
Ноги у ней подкосились, она завалилась набок, вывалила наружу синий язык и залила полкухни остропахнущей мочой.
Хмм, подумал я, отравилась что-ли жратвой?
Но Грейси, пока я наблюдал за фибивращением, смела её миску и уже гремела ею, жадно вылизывая.
А у Фибочки, тем временем, начались конвульсии и всякие другие непроизвольные движения. Что-то надо делать. Прошла уже длинная минута с момента начала трапезы.
Взял в руки обмякшее вонючее тело собачки, глянул в пасть. Зубы сжаты, язык прикушен, кровь сочится. Как только попытался разжать челюсти и глянуть внутрь, страшные зубки попытались оттяпать мой палец, царапнув по ногтю.
Ну нафик, подумал я, и взял икейскую синюю ложку с гнутой ручкой. Попытался ею разжать зубы. Фиг вам. Помирающая ссукка продела клыки в дырочку на конце ложки и прихватила так, что ни туда, ни сюда.
Пришлось опять лезть пальцами, только теперь я обмотал их махровым полотенцем.
Зубы разжались, показался ФИОЛЕТОВЫЙ корень языка, тело перестало дёргаться и снова полилася моча. Спасибо, Фибочка, я тебе этого не забуду.
Вставил ложку в пасть черенком, нежно просунул до трети, пытаясь протолкнуть незнаючто дальше, в пищевод. А иначе, чего она задыхается-то, подавилась ведь, наверняка, от жадности.
Протолкнул, но сердце-то уже не бьётся, мать-перемать. Дышать давно перестала, тушка напоминала детскую игрушку, неплотно набитую полиэтиленовыми шариками, только невесомую, мокрую и вонючую.
Я помнил прекрасно фильм "Свинарка и Пастух", и как в нём героиня надувала новорождённых поросят через пятачки, макала в горячую воду и всячески издевалась над будущим салом. Чем я хуже, подумал я.
Нее, жмуров то я откачивал в прошлом, утонувших, травмированных, но... собака.
Да она меньше новорождённого, поломаю чего-нить.
Но, лучше поломать, чем хоронить, решил я.
Сжал её хрупкие рёбра пальцами три раза, надавил на живот с татуировкой, и... начал дуть в чёрные ноздри уже голубеющего носа.
Раздался звук. Оттуда, изнутри.
Эге, подумал я, вот он, Успех!
И так вот, чередуя непрямой массаж собачьего сердца с надуванием тельца через нос, я повёл следующие минут десять.
Пару раз, честно скажу, я хотел всё бросить.
Хрен с ней, её время пришло, чего уж тут поделать. Но продолжал, вспоминая, как я делал то же самое с людьми и потом рассказывал про всё это на лекциях, когда учил инструкторов Первой Помощи.
Язык порозовел, задние лапы стали шевелиться, разбрасывая с розоватой шерсти капельки собачьей мочи по стенам и моим ногам.
Задышала, я почувствовал её пульс через тонкие рёбра, положил на пузо, расправив лапы и глянул в глазки. Они дрожали)
Ну что, давай убираться. Тряпкой собрал всю жидкость с кафельного пола. Кровь, накапавшую с языка, пришлось оттирать, промакнул собакена чем под руку попало и стал ждать, наблюдая.
Она хрипела дурниной, пытаясь безуспешно пошевелить лапами, хвостом, которые были ей пока неподвластны.
Глянул повнимательней: брюхо вздулось. Ну, лучше вздутое брюхо, чем отсутствие дыхания.
Я не знаток собачьей анатомии, и не знал положения головы, при котором перекрывается пищевод, когда делаешь искусственное дыхание.
Голова начала переваливаться с боку на бок, задышала чаще и глубже, глаза открыты, но непонятно, видит ли чего бедняга.
Прошло полчаса с момента Х, Фибочка завалилась в изнеможении на бок и начала подрыгивать лапками, проверяя работу конечностей. Через час встала, качаясь прошла метр и завалилась на другой бок.
Отличный у неё был ужин, подумал я, глядя на Грейси, которая забилась аж на балкон.
Успокоил уже эту ссуку, дал сушку с маком, погладил.
Эстонка подошла, понюхала подружку, жалея, фыркнула, отошла и ещё раз лизнула её миску.
Жить будет, показалось мне.
Но мне не показалось.
На следующее утро, сегодня, гуляла как ни в чём ни бывало, цапалась с Грейси и тянула поводок невпопад, совершенно в другую сторону, чем раздражала и раньше.
Еду ей теперь режу мелко СОВСЕМ, разбавляю бульончиком поболе прежнего.
Такой вот "подарок" я сделал жене на 8 марта, откачав с того свету ейную собаку.)