(no subject)
У Дмитрия Пригова есть запись о том, как в космос запустили Гагарина. И возбуждение всех объяло необыкновенное:
"Поперек улиц спешно воздвигались огромные грузовики, трактора, бульдозеры, танки, которые тут же неодолимо опрокидывались... Народ просачивался во все щели, трещинки, проходы, лазы и дыры всевозможных заграждений, задние дворы, черные ходы зданий; сметая внутренне неуверенных охранителей, двигался на Красную площадь. По дороге, в ходе неумолимого всеобщего стремления, народ начинал осмыслять себя и суть своего направленного движения. Впереди я увидел, как подброшенный в воздух множеством торжествующих рук с громкими возгласами приветствия, пойманный и снова взметенный на небывалую высоту и опять пойманный, и опять, и опять, почти в состоянии невесомости, чуть скрючившись, летал мой сокурсник Малышев. Он резко взблескивал металлической оправой очков, буддоподобно улыбаясь... Толпа вскрикивала:
- Вот наш Гагарин!
- Наш Гагарин! Ура Гагарину! - уносилось вдаль и возвращалось. Было невозможно понять, то ли эхо издали возвращало нам наши здравницы, то ли тамошние, такие же, взбрасывали в воздух своего такого же, извещая нас об их собственном праве ..."
От коллективного бессознательного не убудет, если перевести этот образ в пределы субъективного.
И вот тогда уже становится биографически, внутренне понятно и ожидаемо, что, как пишет Пригов дальше, "сам Гагарин, или тот, кого именовали Гагариным, или то, что называлось этим именем, был или было неведомо, никогда вообще въяве не предъявлено народу... "
Ведь с этим подспутным знанием мы все время говорим себе:
- Вот наш Гагарин! Наш Гагарин! Ура Гагарину!
И ловим его. И опять, и опять. Неважно, какое у него имя: Малышев ли, Саша, Аня, Женя, или, например, Дина.