Сало с чаем и Доницетти
Театр начинается с вешалки, продолжается в туалете и уже в буфете смазывается коньяком.
Я отлично разбираюсь в опере: всегда мог, скажем, отличить на слух мужское пение от немужского. Или от женского. Там все сложно - просто выходят иногда мужики, но не тем голосом поют. И их пение можно назвать не совсем мужским. Но и женским тоже нельзя пока назвать, чтобы не быть неправильно понятым.
Меня с супругой пригласили в оперу. Сначала мы, как порядочные родители, свалившие от детей, радовались гораздо больше самих детей, оставшихся без надзора.
И вот в семь вечера мы оказались в нашем великолепном Одесском Оперном театре. Там все точно так же красиво, как и тогда, когда я был там в четвертом классе. Нас, тонких ценителей, тогда набрали полный пионерлагерь. Смотрели мы «Жизель» - на всю жизнь запомнил. Еще бы. За всю жизнь - целых три похода в Оперный, как тут не запомнить.
«Жизель», хотя была не оперой, а наоборот - балетом, врезалась в детскую подкорку перилами балкона, на которые я прислонился невзначай на пятнадцатой минуте матча. С трудом оторвали меня от них, когда уже все закончилось, поскольку меня не могли разбудить даже аплодисментами. Очень хороший балет, и перила к нему шли хорошие. Просыпаешься, пионерский галстук весь в слюнях. Детство, что тут скажешь.
Сейчас же я знал, на что иду, и выспался заранее. Готовился, тренировался.
С трудом припарковались - чуть как опера, так все туда же. Милая, раз мы в центре города, давай что-нибудь перекусим? Жена: «А будет романтично?»
Безусловно, ответил я и достал припасенные бутерброды с салом (салбургеры) и чай в термосе. Романтики полные штаны.
Сели, поели свеже-соленного сала. Рукавами утерли губы. Видишь, сказал я жене, вот мы и поужинали в центре.
На входе все, как обычно - нормальная театральная давка, что заставляет усиленно прижимать к себе не столь супругу, сколь карманы. То ли я уже становлюсь немолод и зрение подводит, то ли карманники уже не те, но я никого не увидел среди толпы на входе. Или они в опере не работают - не знаю. Может, неудобно им? «Надоело нам на дело» и все такое? Выходные у них, отгулы берут?
Зайдя, первым делом - в гардероб, вторым - усиленная подготовка. То есть, сходить попудрить носик перед входом в зал, оттуда ж потом так просто не выпустят профессиональные ценители музыкальных ощущений.
Где тут у вас? - спросили мы в гардеробе. Вон там, махнули нам рукой. Пошли в дальний конец, где оказалась только дамская уборная. Жену я пристроил, но как быть с моим ненапудренным носиком? Я ж вам потом в зале отомщу. Вы же меня вместе с оперой надолго запомните. Забрал жену, завел и посадил в одну из боковых лож. Пошел искать, пока не прозвенело у них. Куда податься? Зашел в бар, спросил у бармена. Тот прикрыл глаза и так понимающе кивнул головой, будто доктор больному в кожвендиспансере. Я что, один за последний год-два спросил дорогу? Бармен вышел из-за стойки, взял меня почти за руку и указал мне Путь.
Выйди из двери, зайди за колонну, потом по лестнице, там направо, на втором этаже. Нет, не в эту, а в другую дверь пройди, так быстрее.
Почему женщинам все так просто и на первом, а мужчинам - сложно и на втором? Это ль не сексизм, думал я в дороге? Стал дергать за ручки - все оказалось заперто, все места были заняты любителями пения. Что вы здесь делаете все? - хотелось громко спросить. Вас же там ждут. Певцы - настоящие, кстати, а не ушлые телевизионно-фанерно-попсовые. Чего вы сюда пришли - в туалете просиживать?! Для чего вас сюда привели, как и меня? Обогащаться духовно? Так идите, падлы, вниз, и обогащайтесь. Дайте молодым дорогу.
Услышав мои крики, ко мне выбежал писсуар, и в результате сложившейся беседы я высказал ему все, что на душе лежало. Долгая дорогая, да плюс культурные бутерброды с салом и чаем. Вот поделился с ним сокровенным, и сразу полегчало.
Спустился в ложу - надо же, в ложу бенуар, между прочим - это такие крохотные балкончики вдоль стен. Бенуар! Как много в этом звуке! Думаю, что бенуар - это от «Бени» на французском - все же наш Оперный строился по подобию Парижской Гранд Опера, оттуда и корни.
Наконец все уселись, и все, что надо, прозвенело. Я тут же истерически захотел спать, но подавил это мощным усилием воли. Потом захотел зевать. Занавес никак не поднимался. Но я в тот вечер был стоиком. Вытерпел все.
Подняли занавес - кстати, вроде бы там за ним должен быть еще один, противопожарный, но я его не увидел - и все началось.
Чуть не забыл - это была опера «Напиток любви». Написана самим Доницетти.
Стоит ли описывать происходящее - думаю, что даже ребенку известна суть вопроса, хотя бы по разговорам подвыпивших родителей на кухне. Бедному парню хочется любить богатую девушку. Вот на этой фразе можно было бы остановить описание, поскольку все остальное - приложение. Но влюбленный, как уже упоминалось, беден. Появляется сержант местного гарнизона, предлагая ему подписать контракт и кучу бабла, которое побеждает зло, добро и вообще все.
Поперек вписывается торговец ништяками, предлагает наркоту зеленого цвета, бедного парня штырит, и в него от жалости влюбляются все, включая сержанта-баритона. Правда, не сразу влюбляются, мешает врожденная бедность. Усиленно любят его лишь после известия, что у его богатого дяди склеились ласты. Опять же - строчка о силе всепобеждающего бабла актуальна.
В реальности сложно было отличить, даже с бегущими титрами на украинском, кто кого сильней любил, за какие деньги и с какой силой. Парень метался и туда, и сюда. То пил дешевый шмурдяк, веря, что излечится от любви, то не пил, потому что денег не было. Потом продал себя военному за двадцатку скуди (деньги такие). Но в результате вызвал ответные чувства у предмета своего первичного воздыхания, лишь когда в него втюрилась другая. Конечно, так-то он был никому не нужен, валялся возле фонтана, а как подобрали-обогрели, так сразу «Вань, такую же хочу».
Если по порядку, то начиналось так.
На сцене стоял фонтан, в фонтанном устройстве ковырялся невысокий молодой человек в синем рабочем комбинезоне. Сразу стало ясно, что он - сантехник, наш человек, и я за него стал болеть.
Но мы же тут на опасной дороге, заминированной метафорами. Фонтан не работал. Не пускал струю. Появились модно одетые девушки с современными планшетами в руках, стали надсмехаться над бедным водопроводчиком, мол, смотрите, ха, у него фонтан не струячит.
Намекали достаточно громко, хотя и на итальянском. Я бы не сдержался, а сантехник молодец - все вытерпел, видно, иначе режиссер бы не понял.
Что плохо в этих операх - это то, что нельзя ничего объяснить сидящей рядом супруге, изложить ей свою версию увиденного. Тихо нельзя - она ж ничего не услышит. Громко нельзя - все вокруг тебя зашикают. Писать ей смс-ку - долго. Со сцены орут, мешают…
Сложно все у них в театрах с этими операми. Приходилось громко, но на ушко. Супруга вежливо била меня острым локотком, чтоб я, наконец, заткнулся. А как тут заткнешься? Посмотри, что творится на сцене!
На меня сердито смотрела половина партера и седая старушка из соседнего балкончика. Ложи бенуар, по-нашему.
На пятнадцатой минуте на сцену выехал чувак в байкерской кожаной куртке, на мопеде, весь обвешан цацками, видимо, пародия на главного байкера соседней страны. И главное, чтобы посильнее унизить байкеров - на электромопеде. Тихонько так, без дыма и гари.
Сержант гарнизона был в джинсовом костюме. Вообще в этой итальянской деревушке все были в современных костюмах, что, конечно, облегчало восприятие. А не в костюмах 1832 года, когда вся эта лирическая радость была поставлена в первый раз.
Естественно, нельзя было ни с чем спутать партию Неморино «Una furtiva lagrima» - ее все слышали много раз в современных кинофильмах. Она была использована для «Неоконченной пьесы для механического пианино», например.
Кстати, это все тот же самый Гаэтано (почти Гаутама) Доницетти, написавший арию, использованную в фильме «Пятый элемент» - ее там исполняет инопланетная дива. В реальности при жизни автора партия считалась невозможной для исполнения. Люк Бессон захотел использовать записи Марии Каллас, но пленки были слабого качества. Партию исполняла албанская певица Инве Мула. Многие - и я в их числе - думали, что это компьютерная хрень, а вот поди ж ты - живой человек, да еще из Албании.
Что тут сказать, чтобы не размазывать кашу по белому столу? Нам удалось досидеть почти до светлого конца. Чуть недоглядев, минут на пять плюс крики «браво» и поклоны, чтобы успеть выйти не в общей толпе, а в гордом присутствии друг друга.
Нет, я не против того, чтобы была опера, и, возможно, не одна, пусть их будет множество. Но надо же как-то выбирать тех, кого туда пускать. И тут вдруг я, например.
Ну что сказать? Сплошной оревуар, мон ами.
Я отлично разбираюсь в опере: всегда мог, скажем, отличить на слух мужское пение от немужского. Или от женского. Там все сложно - просто выходят иногда мужики, но не тем голосом поют. И их пение можно назвать не совсем мужским. Но и женским тоже нельзя пока назвать, чтобы не быть неправильно понятым.
Меня с супругой пригласили в оперу. Сначала мы, как порядочные родители, свалившие от детей, радовались гораздо больше самих детей, оставшихся без надзора.
И вот в семь вечера мы оказались в нашем великолепном Одесском Оперном театре. Там все точно так же красиво, как и тогда, когда я был там в четвертом классе. Нас, тонких ценителей, тогда набрали полный пионерлагерь. Смотрели мы «Жизель» - на всю жизнь запомнил. Еще бы. За всю жизнь - целых три похода в Оперный, как тут не запомнить.
«Жизель», хотя была не оперой, а наоборот - балетом, врезалась в детскую подкорку перилами балкона, на которые я прислонился невзначай на пятнадцатой минуте матча. С трудом оторвали меня от них, когда уже все закончилось, поскольку меня не могли разбудить даже аплодисментами. Очень хороший балет, и перила к нему шли хорошие. Просыпаешься, пионерский галстук весь в слюнях. Детство, что тут скажешь.
Сейчас же я знал, на что иду, и выспался заранее. Готовился, тренировался.
С трудом припарковались - чуть как опера, так все туда же. Милая, раз мы в центре города, давай что-нибудь перекусим? Жена: «А будет романтично?»
Безусловно, ответил я и достал припасенные бутерброды с салом (салбургеры) и чай в термосе. Романтики полные штаны.
Сели, поели свеже-соленного сала. Рукавами утерли губы. Видишь, сказал я жене, вот мы и поужинали в центре.
На входе все, как обычно - нормальная театральная давка, что заставляет усиленно прижимать к себе не столь супругу, сколь карманы. То ли я уже становлюсь немолод и зрение подводит, то ли карманники уже не те, но я никого не увидел среди толпы на входе. Или они в опере не работают - не знаю. Может, неудобно им? «Надоело нам на дело» и все такое? Выходные у них, отгулы берут?
Зайдя, первым делом - в гардероб, вторым - усиленная подготовка. То есть, сходить попудрить носик перед входом в зал, оттуда ж потом так просто не выпустят профессиональные ценители музыкальных ощущений.
Где тут у вас? - спросили мы в гардеробе. Вон там, махнули нам рукой. Пошли в дальний конец, где оказалась только дамская уборная. Жену я пристроил, но как быть с моим ненапудренным носиком? Я ж вам потом в зале отомщу. Вы же меня вместе с оперой надолго запомните. Забрал жену, завел и посадил в одну из боковых лож. Пошел искать, пока не прозвенело у них. Куда податься? Зашел в бар, спросил у бармена. Тот прикрыл глаза и так понимающе кивнул головой, будто доктор больному в кожвендиспансере. Я что, один за последний год-два спросил дорогу? Бармен вышел из-за стойки, взял меня почти за руку и указал мне Путь.
Выйди из двери, зайди за колонну, потом по лестнице, там направо, на втором этаже. Нет, не в эту, а в другую дверь пройди, так быстрее.
Почему женщинам все так просто и на первом, а мужчинам - сложно и на втором? Это ль не сексизм, думал я в дороге? Стал дергать за ручки - все оказалось заперто, все места были заняты любителями пения. Что вы здесь делаете все? - хотелось громко спросить. Вас же там ждут. Певцы - настоящие, кстати, а не ушлые телевизионно-фанерно-попсовые. Чего вы сюда пришли - в туалете просиживать?! Для чего вас сюда привели, как и меня? Обогащаться духовно? Так идите, падлы, вниз, и обогащайтесь. Дайте молодым дорогу.
Услышав мои крики, ко мне выбежал писсуар, и в результате сложившейся беседы я высказал ему все, что на душе лежало. Долгая дорогая, да плюс культурные бутерброды с салом и чаем. Вот поделился с ним сокровенным, и сразу полегчало.
Спустился в ложу - надо же, в ложу бенуар, между прочим - это такие крохотные балкончики вдоль стен. Бенуар! Как много в этом звуке! Думаю, что бенуар - это от «Бени» на французском - все же наш Оперный строился по подобию Парижской Гранд Опера, оттуда и корни.
Наконец все уселись, и все, что надо, прозвенело. Я тут же истерически захотел спать, но подавил это мощным усилием воли. Потом захотел зевать. Занавес никак не поднимался. Но я в тот вечер был стоиком. Вытерпел все.
Подняли занавес - кстати, вроде бы там за ним должен быть еще один, противопожарный, но я его не увидел - и все началось.
Чуть не забыл - это была опера «Напиток любви». Написана самим Доницетти.
Стоит ли описывать происходящее - думаю, что даже ребенку известна суть вопроса, хотя бы по разговорам подвыпивших родителей на кухне. Бедному парню хочется любить богатую девушку. Вот на этой фразе можно было бы остановить описание, поскольку все остальное - приложение. Но влюбленный, как уже упоминалось, беден. Появляется сержант местного гарнизона, предлагая ему подписать контракт и кучу бабла, которое побеждает зло, добро и вообще все.
Поперек вписывается торговец ништяками, предлагает наркоту зеленого цвета, бедного парня штырит, и в него от жалости влюбляются все, включая сержанта-баритона. Правда, не сразу влюбляются, мешает врожденная бедность. Усиленно любят его лишь после известия, что у его богатого дяди склеились ласты. Опять же - строчка о силе всепобеждающего бабла актуальна.
В реальности сложно было отличить, даже с бегущими титрами на украинском, кто кого сильней любил, за какие деньги и с какой силой. Парень метался и туда, и сюда. То пил дешевый шмурдяк, веря, что излечится от любви, то не пил, потому что денег не было. Потом продал себя военному за двадцатку скуди (деньги такие). Но в результате вызвал ответные чувства у предмета своего первичного воздыхания, лишь когда в него втюрилась другая. Конечно, так-то он был никому не нужен, валялся возле фонтана, а как подобрали-обогрели, так сразу «Вань, такую же хочу».
Если по порядку, то начиналось так.
На сцене стоял фонтан, в фонтанном устройстве ковырялся невысокий молодой человек в синем рабочем комбинезоне. Сразу стало ясно, что он - сантехник, наш человек, и я за него стал болеть.
Но мы же тут на опасной дороге, заминированной метафорами. Фонтан не работал. Не пускал струю. Появились модно одетые девушки с современными планшетами в руках, стали надсмехаться над бедным водопроводчиком, мол, смотрите, ха, у него фонтан не струячит.
Намекали достаточно громко, хотя и на итальянском. Я бы не сдержался, а сантехник молодец - все вытерпел, видно, иначе режиссер бы не понял.
Что плохо в этих операх - это то, что нельзя ничего объяснить сидящей рядом супруге, изложить ей свою версию увиденного. Тихо нельзя - она ж ничего не услышит. Громко нельзя - все вокруг тебя зашикают. Писать ей смс-ку - долго. Со сцены орут, мешают…
Сложно все у них в театрах с этими операми. Приходилось громко, но на ушко. Супруга вежливо била меня острым локотком, чтоб я, наконец, заткнулся. А как тут заткнешься? Посмотри, что творится на сцене!
На меня сердито смотрела половина партера и седая старушка из соседнего балкончика. Ложи бенуар, по-нашему.
На пятнадцатой минуте на сцену выехал чувак в байкерской кожаной куртке, на мопеде, весь обвешан цацками, видимо, пародия на главного байкера соседней страны. И главное, чтобы посильнее унизить байкеров - на электромопеде. Тихонько так, без дыма и гари.
Сержант гарнизона был в джинсовом костюме. Вообще в этой итальянской деревушке все были в современных костюмах, что, конечно, облегчало восприятие. А не в костюмах 1832 года, когда вся эта лирическая радость была поставлена в первый раз.
Естественно, нельзя было ни с чем спутать партию Неморино «Una furtiva lagrima» - ее все слышали много раз в современных кинофильмах. Она была использована для «Неоконченной пьесы для механического пианино», например.
Кстати, это все тот же самый Гаэтано (почти Гаутама) Доницетти, написавший арию, использованную в фильме «Пятый элемент» - ее там исполняет инопланетная дива. В реальности при жизни автора партия считалась невозможной для исполнения. Люк Бессон захотел использовать записи Марии Каллас, но пленки были слабого качества. Партию исполняла албанская певица Инве Мула. Многие - и я в их числе - думали, что это компьютерная хрень, а вот поди ж ты - живой человек, да еще из Албании.
Что тут сказать, чтобы не размазывать кашу по белому столу? Нам удалось досидеть почти до светлого конца. Чуть недоглядев, минут на пять плюс крики «браво» и поклоны, чтобы успеть выйти не в общей толпе, а в гордом присутствии друг друга.
Нет, я не против того, чтобы была опера, и, возможно, не одна, пусть их будет множество. Но надо же как-то выбирать тех, кого туда пускать. И тут вдруг я, например.
Ну что сказать? Сплошной оревуар, мон ами.