Дзуйхицу: Man of Letters
Мне тут недавно исполнилось 26.
Самое время задуматься о бессмертии.
Шучу.
Впрочем, протирая нимб, замечу, что мне очень сложно представить себе что-то хуже бессмертия. Да нет, понизим планку - хуже долголетия:
Несчастный друг! средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой...
Пушкин все сказал. В 26 лет, кстати (а чего добился ты?).
Но я о другом.
А что я оставлю, когда я уйду,
Чем имя в потомках прославлю?
Наследства не будет. Имейте в виду:
Я вам ни хрена не оставлю.
Меня с детства занимала одна картина: Пьера Кюри переехал конный экипаж. Раздавленная колесом черепная коробка, мозги текут по парижской мостовой. Пока мозги были в черепной коробке, они успели наделать открытий на Нобелевскую премию по физике. Секунда - и эти самые мозги превратились в никому не нужную жижу. А ведь в них мог быть материал еще на три Нобелевские премии.
Я не склонен переоценивать свои мозги, да и конный экипаж я видел в последний раз по телевизору; нам всем однажды придется, по выражению Джордж Элиот, rest in unvisited tombs. И все же: когда мои мозги превратятся в никому не нужную жижу, потеряет ли мир хоть что-нибудь? Кроме мысли "хочу печеньки", разумеется - ее и вы за меня подумать можете.
На всякий случай, для потомков: хочу печеньки.
Дата, подпись. Кратко и афористично. Вклад в мировую литературу сделан, крыловистам второй половины XXIII века будет о чем поспорить.
Но мне все равно кажется, что печеньки - не потолок: в моих мозгах еще куча всякой выпечки, а по утрам - еще и пуддинг. С изюмом. Переходы от Джордж Элиот до печенек за одно предложение. Переходы от малоизвестных ленинградских поэтов до мозгов Пьера Кюри на парижской мостовой за один абзац. Пуддинг, опять же, тут где-то был. И это я еще трезвый.
Сейчас будет еще один переход, крепитесь.
Я очень люблю Кристофера Хитченса. Так вышло, что большая часть написанного им дошла до меня уже после его смерти, но Хитченс для меня в каком-то смысле никогда не умирал: он написал и наговорил за свою жизнь столько, что даже при весьма энергичном чтении я до сих пор открываю для себя что-то новое. Ну не написал Хитченс некролог Киссинджера - что с того? Он Киссинджера живьем закопал, не выходя из-за стола.
Сам Хитченс читал так, как запойные похмеляются. Про Оруэлла он однажды сказал, что хотел бы прочесть каждую букву, им написанную. И вот это, как мне кажется - лучшее определение писательского успеха.
Я не Оруэлл и не Хитченс. Чего уж душой кривить: в плохие дни я немногим лучше Мураками (почесал самомнение). Но мои буквы иногда складываются в слова, а слова - в предложения с крайне спорной пунктуацией, и если кому-то однажды захочется прочесть если не каждую, то хотя бы каждую вторую букву (пшл в жп, лнвй кзл), свой конный экипаж я приму, как Сократ - мохито с цикутой. Спокойно и без воспоминаний о кратких романтических отношениях с чьей-то мамой.
В общем, дзуйхицу. Прекрасный жанр японской литературы, которым любил баловаться Хяккэн Утида - герой последнего фильма Акиры Куросавы. Для вящего сходства осталось кота завести.
В завершение - контрольным выстрелом в вечность - хайку:
На голой ветке
Сидит ворона одиноко,
А в клюве - сыр.