Лоб и стены.
рассказ.
Ксения Милкина.
Это рассказ про лоб и стены. Вот есть лоб. И у лба этого есть стена. Лоб, конечно, один. А стены - разные, но все они есть у этого лба. А у него - они, стены. Лоб горячий, но уставшим бывает смертельно. И прижимается он тогда к стене, - той, что рядом в этот момент оказалась. Она холодная такая, но к ней лоб прижимается, теплом своим делясь, и она это тепло принимает. А еще лоб очень тяжел, и, прислонясь к стене, он часть груза своего на нее перекладывает. А она стоит себе терпеливая, но согретая, и даже, кажется, радуется. Вот уйдет он, отдохнув, отпрянет от неё и дальше живет, а как тяжело ему становится - он - снова к стене, но другой уже. Не к той же бежать, чтоб теплом и тяжестью делиться. Глупо же лбу себя так растрачивать. Да и пока добежит, все уж выветрится: и груз мыслей разных и переживаний. Вот и прижимается к другой стене, а та - тоже счастлива от этого. А лоб еще и потому так к разным стенам прикасаться не гнушается и даже за жест считает, потому как он не одну так стену счастливою сделал, а множество. А им, вроде бы, и благодарными надо быть - так бы стояли одни холодные. А некоторые и потрепанные и измученные. Стены ведь разные лбу попадаются.
Есть стены гладкие, ровненькие такие, даже блестят на солнце, и вид у них такой, что если б лоб к ним не прильнул - им все это равно, так как они - стены такие, в лбах не нуждаются. Они свободные холодные и строгие стены. А лоб, он же все понимает, и все равно до них дотрагивается всем собой. Стены не показывают, а сами радуются, и даже ждать начинают, когда лоб устанет или просто от веселия или скуки к ним обратится. А есть стены уже не такие строгие, но все ж блестящие и даже игривые, переливающиеся: и на солнце и при луне; и то, что рады они этому лбу не скрывают, и лоб им тем же отвечает. Другие ни на тех, ни на этих не похожие. Гладкие они, и блеск вроде бы есть, но непостоянный какой-то. От этого даже страшно становится, так как объяснить нельзя. И гордые они, даже отвернутые немного. Хотя, как стене-то отвернутой можно быть. Лоб с осторожностью к ним приближается и согреть все ж пытается. Хоть это он всегда только для себя самого делает, но, в такие моменты, кажется ему, что он и стене хорошо делает, а та просто виду не показывает. А она и правда стоит отрешенная, отчужденная и чужая. Лоб покидает когда ее, оборачивается, чтобы посмотреть на стены изменения, и - не обнаруживает. Уходит обескураженный и злой. А стена как стояла - так и стоит. И только половица рядом поскрипывает. Она все понимает. Она стену-то эту давно знает.
Иные стены как стены: вроде бы крепкие и от других ничем не отличающиеся, а лоб, какой бы усталый ни был и жар мыслей им какой ни овладел, все равно к ним не приближается. Терпит. Ему хоть и тяжело, а все ж и у лба душа видно есть. Вот он и мучается в одиночестве. Недолго. По пути же новые стены встречаются. И, если и не особенные они и ничем уже удивить не могущие, все равно у лба интерес и надежда есть. Хоть и натер он уже мозоль от этих стен. А теплом делиться не перестало хотеться. Потому как живой.
Ксения Милкина.
Это рассказ про лоб и стены. Вот есть лоб. И у лба этого есть стена. Лоб, конечно, один. А стены - разные, но все они есть у этого лба. А у него - они, стены. Лоб горячий, но уставшим бывает смертельно. И прижимается он тогда к стене, - той, что рядом в этот момент оказалась. Она холодная такая, но к ней лоб прижимается, теплом своим делясь, и она это тепло принимает. А еще лоб очень тяжел, и, прислонясь к стене, он часть груза своего на нее перекладывает. А она стоит себе терпеливая, но согретая, и даже, кажется, радуется. Вот уйдет он, отдохнув, отпрянет от неё и дальше живет, а как тяжело ему становится - он - снова к стене, но другой уже. Не к той же бежать, чтоб теплом и тяжестью делиться. Глупо же лбу себя так растрачивать. Да и пока добежит, все уж выветрится: и груз мыслей разных и переживаний. Вот и прижимается к другой стене, а та - тоже счастлива от этого. А лоб еще и потому так к разным стенам прикасаться не гнушается и даже за жест считает, потому как он не одну так стену счастливою сделал, а множество. А им, вроде бы, и благодарными надо быть - так бы стояли одни холодные. А некоторые и потрепанные и измученные. Стены ведь разные лбу попадаются.
Есть стены гладкие, ровненькие такие, даже блестят на солнце, и вид у них такой, что если б лоб к ним не прильнул - им все это равно, так как они - стены такие, в лбах не нуждаются. Они свободные холодные и строгие стены. А лоб, он же все понимает, и все равно до них дотрагивается всем собой. Стены не показывают, а сами радуются, и даже ждать начинают, когда лоб устанет или просто от веселия или скуки к ним обратится. А есть стены уже не такие строгие, но все ж блестящие и даже игривые, переливающиеся: и на солнце и при луне; и то, что рады они этому лбу не скрывают, и лоб им тем же отвечает. Другие ни на тех, ни на этих не похожие. Гладкие они, и блеск вроде бы есть, но непостоянный какой-то. От этого даже страшно становится, так как объяснить нельзя. И гордые они, даже отвернутые немного. Хотя, как стене-то отвернутой можно быть. Лоб с осторожностью к ним приближается и согреть все ж пытается. Хоть это он всегда только для себя самого делает, но, в такие моменты, кажется ему, что он и стене хорошо делает, а та просто виду не показывает. А она и правда стоит отрешенная, отчужденная и чужая. Лоб покидает когда ее, оборачивается, чтобы посмотреть на стены изменения, и - не обнаруживает. Уходит обескураженный и злой. А стена как стояла - так и стоит. И только половица рядом поскрипывает. Она все понимает. Она стену-то эту давно знает.
Иные стены как стены: вроде бы крепкие и от других ничем не отличающиеся, а лоб, какой бы усталый ни был и жар мыслей им какой ни овладел, все равно к ним не приближается. Терпит. Ему хоть и тяжело, а все ж и у лба душа видно есть. Вот он и мучается в одиночестве. Недолго. По пути же новые стены встречаются. И, если и не особенные они и ничем уже удивить не могущие, все равно у лба интерес и надежда есть. Хоть и натер он уже мозоль от этих стен. А теплом делиться не перестало хотеться. Потому как живой.