«…Потому что смертность чувств достигла ужасающих размеров»
Прочитала «Голубчика» Эмиля Ажара. Путь к роману получился дедовским: слух о нём не пришёл по какому-то из медиаканалов, и не было рекомендации друзей, а просто по старинке искала я в библиотечном каталоге книги о взаимоотношениях человека и животного Что же - человек держит удава в Париже, очень интересно. И, может быть, подойдёт для указателя «Жизнь замечательных зверей».
Теперь ясно, что не подойдёт. И что вообще в детской библиотеке книга оказалась по недоразумению. Это далеко не детское чтение, и, в общем, «взаимоотношения» человека и животного затронуты постольку-поскольку. Роман о людях, об одиноком человеке в многомиллионном городе, о желании быть востребованным, замеченным, любимым.
Герой романа, Кузен, преуспевающий молодой статистик на хорошем счету, испытывает, как он выражается, избыток любви, которую ему не на кого выплеснуть, и однажды берёт в дом двухметрового удава. Месье Кузен вообще выражается очень оригинально, очень забавно и очень афористично. Он много размышляет, и уделяет этому много времени, но мышление у него своеобразное. С первых страниц кажется, что это просто экстравагантность, человеческая самобытность, лично его, Кузена, своеобразный взгляд на мир, и очень часто с его умозаключениями соглашаешься. Но постепенно начинают проступать, как симпатические чернила на нагретой бумаге, признаки патологии, и чтение перестаёт быть забавным. Становится временами тяжёлым - но не тягостным. И не отпускает до самого конца.
Но как не сочувствовать ему и не симпатизировать? Его умозаключения всегда выстраданы и часто разумны:
«А ведь известно: то, чего нам не хватает, разрастается в наших глазах и вытесняет всё остальное» (с.12).
«Сидя внутри, смотреть по сторонам неудобно» (с. 55).
«Люблю смотреть старые фильмы с Чарли Чаплином, сижу и смеюсь, как будто они не про меня, а про него» (с. 58).
- Запомните, господа, - говорил он (итальянец Паризи - mau), - искусство чревовещания, да и вообще Искусство в конечном счёте сводится к умению вызвать ответную реакцию. Строго говоря, это и есть творчество (с. 114-115).
«…Потому что смертность чувств достигла ужасающих размеров» (с. 146).
Увы, чем дальше мы читаем, чем больше слушаем Кузена, чем дольше наблюдаем за ним и его питомцем, за тем, чего он от него ожидает, и за тем, что надеется найти в окружающих, тем шире становится «вилка» между нашим видением, и его. Мы смотрим на одно и то же разными глазами, и это разница не физиологическая, оттого, что мы - не он, а оттого, что у нас восприятие нормальных людей, а месье Кузен медленно, но верно сходит с ума. И автору удаётся описывать это потрясающе точно и до жути реально.
Начиналось так невинно - Кузен возвращался с работы, приходил к своему удаву за самыми тёплыми и крепкими дружескими объятиями и находил в Голубчике всё то, что надеялся найти - участие, любовь, привязанность. Но читателю видна совсем другая картинка: Голубчику дела нет до Кузена, это животное воспринимало бы хозяина как добычу, но, увы, крупновата мышь. Поэтому маленькая головка удава с пустыми глазами покачивается перед лицом Кузена в инстинктивной попытке загипнотизировать на всякий случай. Озабочен же Голубчик не тем, чтобы согреть Кузена и поделиться с ним любовью, а тем, как бы удрать из городской квартиры на волю или хотя бы добраться до запертой в шкафу белой мышки Блондины, которую Кузен так и не смог ему скормить.
Когда мы видим, как Кузен воспринимает людей и как вывернуто видит себя их глазами; особенно же, когда читаем его письма в общественные организации и лично влиятельным людям (он не отправляет их, к своему счастью), становится всё очевиднее, что большой Париж и ещё больший мир вокруг оказались неподъёмной тяжестью для нежной - без иронии - психики бедного клерка. Его страшно жаль. И тогда, когда он вздевает себе на плечи Голубчика и вызывающе отправляется на улицы. И тогда, когда он снова и снова следит, что получится из Голубчика, когда тот сбросит старую кожу - кажется, он ожидает появления нового существа, а может, и человека. И тогда, когда сам у себя Кузен начинает отыскивать признаки превращения в удава.
Но самая щемящая линия в романе - история придуманной любви к темнокожей сотруднице, мадемуазель Дрейфус, с которой Кузен каждое утро поднимается в лифте.
Со своим богатым воображением, Кузен видит себя счастливо женатым, и для него это состоявшееся событие, хотя на самом деле женщина просто сказала однажды, что видела его на Елисейских полях. Обратила на него внимание! Заинтересована в нём, без сомнения, давно, только не решается признаться. «Человек терпит одиночество - это бедствие я знаю не понаслышке и откликаюсь с первого зова» (с. 163)
Бедный безумный Кузен. Всё фантазии, всё кривое зеркало его восприятия. Нет никакого романа с женщиной в лифте, и семьи не будет. Есть насмешки окружающих, есть кличка Голубчик, которая приклеилась к нему самому, есть пресмыкающееся, равнодушное ко всему, кроме еды, и на Кузена временами снисходит озарение: «Но в итоге они всегда возвращаются к прежнему состоянию, или, точнее, положению (с. 112).
Но и смириться с отсутствием любви он не может тоже - «Стоит женщине появиться на пороге сердца - и весь внутренний мир ликует, просто невероятно! (с. 206)
Однако жизнь разворачивается по другому сценарию. Мадемуазель Дрейфус не выходит за него замуж, а внезапно увольняется с работы. И, бросившись на поиски, он обнаруживает её в борделе, куда пришёл за теплом и участием, пусть и купленным за деньги (ещё одна причина, отчего "Голубчик" - не детская книга, но это уже очевидно, не правда ли?)
«Гори всё огнём. Чего бояться, когда такой ужас. Конечно, я рисковал своим будущим, но на самом деле рисковать было нечем: будущее есть там, где есть двое, а где их нет, там нет и будущего (с. 208)».
В финале романа Кузен отдаёт Голубчика в зоопарк. Зачем ему удав, если он сам ощущает себя удавом, Голубчиком, чуждым и нелюбимым существом среди людей - вот, разве что, чешуек нет, а так… Днём он притворяется человеком и отправляется на службу. И, возможно, по ночам ему снится иногда, что он - человек, и благодарное отечество награждает его орденом Почётного Легиона - за дружеские услуги. Он точно помнит, что достоин этого. И я с ним согласна, потому что о дружбе и любви он, пока был человеком, говорил удивительно. Вот так:
«Но сегодня мне требуется только одно, только об одном молюсь я во весь внутренний голос, боясь потревожить соседей: чтобы было у меня любимое существо».
Ажар, Эмиль. Голубчик: Роман /Перевод с фр. Наталии Мавлевич. - Спб, «Symposium», 2004. - 238 с.
Об авторе можно прочитать тут
Теперь ясно, что не подойдёт. И что вообще в детской библиотеке книга оказалась по недоразумению. Это далеко не детское чтение, и, в общем, «взаимоотношения» человека и животного затронуты постольку-поскольку. Роман о людях, об одиноком человеке в многомиллионном городе, о желании быть востребованным, замеченным, любимым.
Герой романа, Кузен, преуспевающий молодой статистик на хорошем счету, испытывает, как он выражается, избыток любви, которую ему не на кого выплеснуть, и однажды берёт в дом двухметрового удава. Месье Кузен вообще выражается очень оригинально, очень забавно и очень афористично. Он много размышляет, и уделяет этому много времени, но мышление у него своеобразное. С первых страниц кажется, что это просто экстравагантность, человеческая самобытность, лично его, Кузена, своеобразный взгляд на мир, и очень часто с его умозаключениями соглашаешься. Но постепенно начинают проступать, как симпатические чернила на нагретой бумаге, признаки патологии, и чтение перестаёт быть забавным. Становится временами тяжёлым - но не тягостным. И не отпускает до самого конца.
Но как не сочувствовать ему и не симпатизировать? Его умозаключения всегда выстраданы и часто разумны:
«А ведь известно: то, чего нам не хватает, разрастается в наших глазах и вытесняет всё остальное» (с.12).
«Сидя внутри, смотреть по сторонам неудобно» (с. 55).
«Люблю смотреть старые фильмы с Чарли Чаплином, сижу и смеюсь, как будто они не про меня, а про него» (с. 58).
- Запомните, господа, - говорил он (итальянец Паризи - mau), - искусство чревовещания, да и вообще Искусство в конечном счёте сводится к умению вызвать ответную реакцию. Строго говоря, это и есть творчество (с. 114-115).
«…Потому что смертность чувств достигла ужасающих размеров» (с. 146).
Увы, чем дальше мы читаем, чем больше слушаем Кузена, чем дольше наблюдаем за ним и его питомцем, за тем, чего он от него ожидает, и за тем, что надеется найти в окружающих, тем шире становится «вилка» между нашим видением, и его. Мы смотрим на одно и то же разными глазами, и это разница не физиологическая, оттого, что мы - не он, а оттого, что у нас восприятие нормальных людей, а месье Кузен медленно, но верно сходит с ума. И автору удаётся описывать это потрясающе точно и до жути реально.
Начиналось так невинно - Кузен возвращался с работы, приходил к своему удаву за самыми тёплыми и крепкими дружескими объятиями и находил в Голубчике всё то, что надеялся найти - участие, любовь, привязанность. Но читателю видна совсем другая картинка: Голубчику дела нет до Кузена, это животное воспринимало бы хозяина как добычу, но, увы, крупновата мышь. Поэтому маленькая головка удава с пустыми глазами покачивается перед лицом Кузена в инстинктивной попытке загипнотизировать на всякий случай. Озабочен же Голубчик не тем, чтобы согреть Кузена и поделиться с ним любовью, а тем, как бы удрать из городской квартиры на волю или хотя бы добраться до запертой в шкафу белой мышки Блондины, которую Кузен так и не смог ему скормить.
Когда мы видим, как Кузен воспринимает людей и как вывернуто видит себя их глазами; особенно же, когда читаем его письма в общественные организации и лично влиятельным людям (он не отправляет их, к своему счастью), становится всё очевиднее, что большой Париж и ещё больший мир вокруг оказались неподъёмной тяжестью для нежной - без иронии - психики бедного клерка. Его страшно жаль. И тогда, когда он вздевает себе на плечи Голубчика и вызывающе отправляется на улицы. И тогда, когда он снова и снова следит, что получится из Голубчика, когда тот сбросит старую кожу - кажется, он ожидает появления нового существа, а может, и человека. И тогда, когда сам у себя Кузен начинает отыскивать признаки превращения в удава.
Но самая щемящая линия в романе - история придуманной любви к темнокожей сотруднице, мадемуазель Дрейфус, с которой Кузен каждое утро поднимается в лифте.
Со своим богатым воображением, Кузен видит себя счастливо женатым, и для него это состоявшееся событие, хотя на самом деле женщина просто сказала однажды, что видела его на Елисейских полях. Обратила на него внимание! Заинтересована в нём, без сомнения, давно, только не решается признаться. «Человек терпит одиночество - это бедствие я знаю не понаслышке и откликаюсь с первого зова» (с. 163)
Бедный безумный Кузен. Всё фантазии, всё кривое зеркало его восприятия. Нет никакого романа с женщиной в лифте, и семьи не будет. Есть насмешки окружающих, есть кличка Голубчик, которая приклеилась к нему самому, есть пресмыкающееся, равнодушное ко всему, кроме еды, и на Кузена временами снисходит озарение: «Но в итоге они всегда возвращаются к прежнему состоянию, или, точнее, положению (с. 112).
Но и смириться с отсутствием любви он не может тоже - «Стоит женщине появиться на пороге сердца - и весь внутренний мир ликует, просто невероятно! (с. 206)
Однако жизнь разворачивается по другому сценарию. Мадемуазель Дрейфус не выходит за него замуж, а внезапно увольняется с работы. И, бросившись на поиски, он обнаруживает её в борделе, куда пришёл за теплом и участием, пусть и купленным за деньги (ещё одна причина, отчего "Голубчик" - не детская книга, но это уже очевидно, не правда ли?)
«Гори всё огнём. Чего бояться, когда такой ужас. Конечно, я рисковал своим будущим, но на самом деле рисковать было нечем: будущее есть там, где есть двое, а где их нет, там нет и будущего (с. 208)».
В финале романа Кузен отдаёт Голубчика в зоопарк. Зачем ему удав, если он сам ощущает себя удавом, Голубчиком, чуждым и нелюбимым существом среди людей - вот, разве что, чешуек нет, а так… Днём он притворяется человеком и отправляется на службу. И, возможно, по ночам ему снится иногда, что он - человек, и благодарное отечество награждает его орденом Почётного Легиона - за дружеские услуги. Он точно помнит, что достоин этого. И я с ним согласна, потому что о дружбе и любви он, пока был человеком, говорил удивительно. Вот так:
«Но сегодня мне требуется только одно, только об одном молюсь я во весь внутренний голос, боясь потревожить соседей: чтобы было у меня любимое существо».
Ажар, Эмиль. Голубчик: Роман /Перевод с фр. Наталии Мавлевич. - Спб, «Symposium», 2004. - 238 с.
Об авторе можно прочитать тут