Джихад: конъюнктурная идеология отверженных с западными детонатами
Интервью Оливье Руа и Ау Сениге французскому сайту Atlantico.
Оливье Руа является французким исследователем, специализирующимся на изучении ислама. С недавних пор он возглавляет средиземноморскую программу при Европейском университетском институте во Флоренции.
Ау Сениге является преподавателем в Лионском институте политических исследований.
Atlantico: То, с чем мы столкнулись, это ни отдельные проявления сектантства, ни радикализации ислама - это, выражаясь словами антрополога Алена Берто, «исламизация радикального бунта». Можно ли утверждать, что радикальный ислам стал, в некотором смысле, новой идеологией всех отверженных?
Оливье Руа: Да. Джихадизм стал глобальным, он не зависит от каких-то конкретных причин (например, палестинского вопроса, безработицы), он находится в русле призыва к мировой революции, которая мобилизовала часть молодежи в 1960-1970-е годы. Джихадизм открыт для всех, а не только для определенных групп, хотя, прежде всего, под его воздействие попадает молодежь. С этой точки зрения, и ДАИШ, и Аль-Каеда (запрещены в России - прим.пер.), являются такими же молодежными движениями, как «Прямое действие», «Красные бригады» и «Фракция Красной Армии». Собственно, именно этим они отличаются от породивших их коммунистических партий, а в наши дни - от «Братьев мусульман» / «Ихванов» (запрещена в России - прим.пер.).
В то же время, призыв джихадистов направлен на всех бунтарей, а не только на мусульман (как это было в случае с «Братьями мусульманами» / «Ихванами»). Если вы не мусульманин, то может статься, что вы за 30 секунд поменяете свою веру и ввяжетесь в какую-нибудь заварушку (нет необходимости получать диплом, годами изучать религию, в отличие, опять-таки, от тех же «Братьев мусульман» / «Ихванов»). Это действие ради действия, осуществляемое под маской религии. Более того, джихадизм, так же, как в свое время коммунизм, дает возможность всем униженным и оскорбленным (которые, к слову сказать, для левых никогда не были настоящими пролетариями, а для джихадистов - настоящими мухаджирами-переселенцами; в обоих случаях большинство из них составляли деклассированные интеллектуалы и маргиналы), пусть даже на период одного [террористического] нападения, приобщится к великой идее (вчера ею была революция, сегодня - джихад), являющейся для них пропуском в мир, в котором они будут хозяевами жизни.
Ау Сениге: Я считаю, что это выражение Алена Берто как нельзя лучше описывает имеющуюся ситуацию. Действительно, если совершить краткий экскурс в историю, то можно понять, насколько радикальный ислам по своей форме и сущности далек от мусульманства, и насколько он является ситуационным и конъюнктурным. Это дух конкретной эпохи и нет никаких оснований для утверждения о том, что все так и будет продолжаться. После анархизма в XIX веке, леворадикальных революционеров 1960-1970-х годов, часть мусульманской молодежи сегодня выбирает исламизм или нео-салафизм, особенно воинствующего толка. Поэтому представляется более верным говорить об идеологии, которая мобилизует тех, кто относит себя к «отверженным всей Земли / всей планеты». В то же время, давайте поостережемся, чтобы не стать жертвами «презентизма», этой современной тирании, которая, подобно радикалам, определенный момент в истории стремятся преподнести в качестве вечности!
Atlantico: В развитии радикального ислама существенную роль играет религиозная составляющая. Но только ли этим объясняется рост числа сторонников радикального ислама? За счет чего они пополняют свои ряды? Насколько значимы такие факторы, как потребность в насилии, бедность, потребность в трансцендентности (самореализации)?
Оливье Руа: Джихадизм опирается на салафитскую интерпретацию ислама, которая по определению является «интернационалистской», поскольку она выступает против местных или культурных форм ислама во имя идеологической реконструкции религии, в которой богословие, философия и культура предается анафеме.
Но не все салафиты являются джихадистами. Ошибкой было бы считать, что радикализация джихадистов является следствием религиозной радикализации - если бы это было именно так, то джихадистов было бы гораздо больше. Ибо, как показано в моей книге «Святое неведение» («La Sainte Ignorance», 2012 г.), именно эта форма мусульманской религиозности более всего подвержена глобализации и декультурации. Джихадистов завораживают действия и насилие, а не богословие или суфизм.
Есть два факта, которые позволяют лучше понять взаимосвязь между политической радикализацией и исламом. Во-первых, это высокая доля новообращенных в численности террористов и джихадистов (22 процента тех молодых людей, которые уехали в Сирию из Франции, изначально не были мусульманами, и доля подобной молодежи продолжает расти). Как видно, в исламе их привлекает не религиозная практика, а джихад и насилие. И ислам они принимают не несмотря на насилие, а как раз из-за того, что оно их манит. Во-вторых, те этнические мусульмане, которые примкнули к ДАИШ, и которые до этого отличались полностью вестернизированным образом жизни (ночные клубы, алкоголь, девушки), практически сразу после возврата в лоно ислама переходят к насилию. Эти «повторно-родившиеся» мусульмане не имеют реального опыта социализации в мусульманской среде (в мечетях, исламских обществах, да даже в политических движениях). Подобно тому, как они являются чужаками во французском обществе, внутри исламского сообщества они чувствуют себя такими же изгоями, и, не созрев в религиозном плане, они напрямую переходят к насильственным действиям.
Ключом к их мотивации, очевидно, является стремление отомстить скорее жизни, нежели обществу: возвысится из состояния «отверженных» (мелких нарушителей, безработных и пр.) до статуса «супергероев», мстящих за Пророка и общину «виртуальных верующих», даже несмотря на то, что до определенной поры они не испытывали никакого интереса к реальному сообществу мусульман.
Ау Сениге: Радикальный ислам обусловлен не только религией, но и множеством иных мирских факторов. Мне кажется, что для объяснения радикализма как социального феномена необходимо использовать целый набор различных переменных. Любое однофакторное объяснение обязательно будет неполным. Религия - это денотат, на который, очевидно, наслаиваются иные элементы: борьба с несправедливостью, обретение некой миссии, которая позволяет повысить самооценку индивида и его оценку со стороны окружающих, достижение идеологической цели ради черно-белого взгляда на жизнь, проблемы которой, как в это свято верится, будут решены с помощью ислама и т.д. Мы живем в мире, в основе которого лежат, на первый взгляд, чисто экономические соображения. Но и в нем может иметь место поиск трансцендентности. В целом же, несмотря на наличие общих черт, каждый случай является уникальным.
Atlantico: Эти исламские фанатики, которые не признают западную модель общества, не являются ли одновременно в некоторой степени идеологическими фанатиками? Можно ли сказать, что потеря своих позиций коммунизмом и иными идеологиями привела к тому, что их место занял радикальный ислам?
Оливье Руа: У меня есть некоторые сомнения насчет термина «западное общество». Причин для этого две. Во-первых, западное общество крайне разобщено с точки зрения отношения к доминирующим ценностям: не все европейцы являются сторонниками однополых браков, свободы нравов, абсолютной свободы слова. Непосредственно внутри западного общества в настоящее время идет «культурная война». Протесты против однополых браков, «Движение чаепития», ультраортодоксальный иудаизм - все это явно противоречит доминирующим ценностям западного мира. Соответственно, многие из радикализированных мусульман доводят до крайности ту консервативную логику, которую поддерживают и другие круги. Например, женщины, которые присоединились к ДАИШ с целью выйти замуж, являются сторонницами точки зрения о взаимодополняемости полов, которая сходна с воззрениями иных монотеистических религий. С другой стороны, бунтари-джихадисты во многих отношениях являются людьми глубоко западными: они индивидуалисты (стремление быть супергероем), их поведение нигилистично (вспомним массовую резню, учиненную подростками в школе «Колумбайн»), они умело используют СМИ и социальные сети, [для них характерно] рассмотренное Пазолини измерение садизма (см. фильм «Сало»), в котором убийства и изнасилования идут по написанному сценарию, и вседозволенность раскрывается не беспорядочно, а в соответствии с групповыми нормами. Их денотаты западные: гуро-насилие американских фильмов («Лицо со шрамом») и видеоигр («Call of Duty»), садизм постановок (сравните видеосъемки мексиканских наркокартелей со сценами отрезания голов) и, в то же время, глубокий индивидуализм (буду делать то, что захочу). Нет никакого смысла вести разговор не то что о столкновении цивилизаций, но даже просто о цивилизации.
Ау Сениге: Те, кого вы называете «исламскими фанатиками», а я, со своей стороны, называю фанатичными исламистами или исламистскими фанатиками, безусловно, получили ту или иную дозу идеологической обработки. Как следствие, их завербовали и подтолкнули к совершению насильственных действий - к тому, что они называют «джихадом», к убийству тех людей, которые воспринимаются в качестве врагов защищаемого ими дела. Запад предстает в их глазах материалистичным, а следовательно - не имеющим нравственных ценностей, и более того - ответственным за хаос в арабских странах. Конечно же, некоторые из них оказываются в рядах ДАИШ или еще какой-нибудь местной радикальной организации, и их чаяния обретают свой смысл.
Atlantico: Коммунизм и антиглобализм - это формы борьбы с Западом. Что общего между теми, кто прибегает к насилию под знаменами антиглобализма или коммунизма, и теми, кто придерживается взглядов радикального ислама?
Оливье Руа: Да, и в первую очередь потому, что другие идеологии исчезли или, по крайней мере, потеряли свою привлекательность. Националистические идеологии или расистские теории по определению не могут стать глобальными, они «провинциализируются», и если и привлекают молодежь (как это было в случае с нападением на прихожан африканской церкви в Чарльстоне), то по определению не ту ее часть, которая является глобализированной. Крайние левые, хоть и имели сильную антисоветскую ориентацию, но после падения Берлинской стены, которая подорвала коммунистический миф, так и не смогли прийти в себя: теперь они, как и в случае с представителями радикальных экодвижений, имеют больше влияния в интеллектуальных кругах. Чтобы идентифицировать себя с группой «Тарнак 9», необходимо читать работы Алена Бадью или иметь высшее образование, а это не соответствует тому, что мы имеем в случае с молодыми людьми, увлеченными переходом к действиям, ведь именно действия их привлекают, а не теория. Так что лишь джихадизм является сегодня идеологией протеста.
Ау Сениге: Я вовсе не уверен, что коммунизм и антиглобализм были или все еще являются некой объединенной «формой борьбы с Западом». Оба течения, скорее, участвуют в радикальной критике капитализма. Со склонными к насилию последователями исламизма / нео-салафизма их сближает форма интернационализма и критика господствующих на Западе режимов.
Atlantico: Как ДАИШ использует эту неоднозначность для мотивации своих войск? Являются ли они своего рода армией «полезных идиотов»?
Оливье Руа: Все гораздо сложнее. Встречаются среди них и растерянные люди, и экзальтированные типы, и суицидальные личности. Но многие из них очень внятно объясняют собственные мотивы (джихадисты часто записывают видео-обращения, которые транслируются после их смерти; это также можно видеть на видеозаписях общения полиции с задержанными до отправки добровольцами). У многих из них, помимо нигилизма и склонности к суициду, наблюдается стремление к обретению утопии, построению нового общества с нуля, желание как воевать, так и иметь семью (в отличие от Аль-Каиды, вопрос о браке крайне важен для ДАИШ). Имеет значение и тот факт, что много девушек стремится в ДАИШ, зная, что им уготованы роли супруги, матери и вдовы; они прекрасно знают, чем им предстоит заниматься. Мы не можем, или уже не можем говорить о молодых людях, которых индоктринировали или которым промыли мозги. Однозначно, это тот поиск утопии, который мы видели в молодежных протестах 1968 г., хотя, несомненно и то, что его сегодняшний вариант является гораздо более кровавым.
Если говорить о руководстве ДАИШ, то можно предположить, что иракские офицеры-баасисты, участвовавшие в его создании, действуют согласно инструменталистской логике. Национализм, будь то в Ираке или арабских странах, больше не работает; уже недостаточно играть на чувстве обиды арабов-суннитов, лишенных власти в Ираке и Сирии, необходимо найти мобилизующую идеологию, которая позволит интегрировать иностранных добровольцев, которые составляют основу ДАИШ и которым плевать на настроения иракцев. Иностранцев, будь то чеченцев, тунисцев или саудовцев (равно как и прочих) мотивирует лишь халифат, т.е. территория, которая приобретает значимость лишь при постоянном расширении, ибо они прекрасно понимают, что если ДАИШ ограничится суннитскими регионами Сирии и Ирака, то они, в конечном счете, окажутся не у дел. Противоречие между этими двумя проектами является слабой стороной ДАИШ (хотя ранее это придавало ему силу). Остается еще фигура Багдади - то ли сумасшедшего, то ли манипулятора. Но это всего лишь фигура: ключом является организация под ним, о которой нам мало что известно.
Ау Сениге: Я не уверен, что мы можем говорить о «целой армии полезных идиотов», принимая во внимание все те разрушения, совершенные этой крайне эффективной организацией. Но фактом является то, что она умело эксплуатирует революционные устремления людей, находящихся в поисках своего «я» и стремящихся обрести чувство собственного достоинства. Для этого ДАИШ придает значимость своей борьбе путем разделения мира на хороших, находящихся по эту сторону, и плохих, находящихся в противоположном стане. Пусть не упрощенное, но простое послание ДАИШ дает индивидам, находящимся в поиске жизненных ориентиров, рамки мышления и действий.
Atlantico: Участвует ли и мозговой центр ДАИШ в идеологической борьбе? Или же их борьба является более прагматичной?
Ау Сениге: В ДАИШ состоят, в большинстве своем, люди, имеющие боевой опыт, поскольку в его составе довольно много офицеров, служивших в армии Саддама Хусейна. По-моему, речь в значительной степени идет об идеологической борьбе, учитывая желание отомстить за американское вторжение в Ирак в 2003 г. и последующую маргинализацию суннитов. Это общеизвестный, кровавый вид мести.
Исламовед.ру