«Слово о полку Игореве» обрело автора
В тени ковидных страстей и политических скандалов в исследовательской кабинетной тиши вызрела настоящая сенсация: установлен вероятный создатель первого древнерусского литературного произведения - фактически первый русский писатель - предшественник Пушкина и Толстого. Сенсационная гипотеза изложена в книге «Слово о полку Игореве» и его автор», вышедшей этим летом в издательстве «Согласие». «Культура» беседует с автором книги Александром Ужанковым.
Напомним, что в прошлом году в «Культуре» уже выходило интервью с профессором Ужанковым «Место сечи изменить нельзя», в котором он рассказал о том, как удалось установить автора «Слова» - игумена Выдубицкого Киевского монастыря Моисея, а также точный календарный отрезок написания великого произведения - зима 1200 года. Но исследователь не остановился на этом, отыскав и обосновав светское - до пострижения в монахи - имя автора шедевра. Все двести с лишним лет изучения «Слова о полку Игореве» оно лежало на самом видном месте.
- Александр Николаевич, не заклевали вас другие исследователи за дерзновенность?
- Пока не получил ни одного аргументированного опровержения или возражения на эту гипотезу ни от своих коллег-филологов, ни от историков. Те, кто серьезно и давно занимается изучением древнерусской литературы и «Словом о полку Игореве», пребывают в некотором замешательстве: кто-то поздравляет, кто-то недоверчиво качает головой. Сразу скажу: изучение «Слова» требует осмысления огромного багажа накопленных ранее коллективных знаний, и мое исследование опирается на труды предшественников. Главными, конечно, надо назвать академика Бориса Александровича Рыбакова и профессора Наталью Сергеевну Демкову из Ленинградского университета. Каждое поколение понемногу продвигалось к раскрытию этой тайны. Одни целенаправленно искали автора, а другие не специально давали к этому «ходы».
- Как выглядят подобные «ходы»?
- Та же Демкова обратила внимание, что рассказ о гибели дружины князя Игоря из Киевской летописи (включенной позже в Ипатьевскую летопись) явно отвечает на упреки, содержащиеся в Переяславской летописи (включена в Лаврентьевскую летопись). Главным героем Переяславской летописи выступает Владимир Глебович Переяславский, обороняющий в одиночестве свое княжество от половцев после разгрома князя Игоря. Киевская летопись, напротив, защищает Игоря, отводит все упреки к нему, поскольку половцы и раньше нападали на южные русские земли. К этому добавлю, что и сам Владимир Переяславский за год до этого опустошил Новгород-Северскую землю Игоря Святославича и не раскаялся в этом. Поэтому набег половцев - это ему наказание Господне за нераскаянный грех. А вот князь Игорь в отличие от него раскаялся в своих проступках: и взятии на щит города Глебова у Переяславля, и в завоевательном походе к Дону великому не на защиту Русской земли, а ради славы земной. Уже в плену у половцев Игорь, осознав свою неправду, восклицает: «Се возда ми Господь по беззаконию моему, и по злобе моеи на мя... снидоша днесь греси мои на главу мою». Схожее отношение к князю Игорю проявляет и автор «Слова». В последующем развитии действия в «Слове» князь, как библейский блудный сын, возвращается к Богу.
- То есть, по вашему мнению, автор Киевской летописи и автор «Слова» - одно и то же лицо?
- Именно. Это игумен Моисей, который был и автором летописной статьи, и автором-составителем самой Киевской летописи (последнее убедительно доказано до меня). Любой филолог вам скажет, что создатель шедевра не может быть автором всего одного произведения. К нему он может идти всю свою творческую жизнь.
- Как строилась ваша цепочка умозаключений?
- Для начала я выстроил хронологическую последовательность появления трех произведений о злополучном походе Игоря Святославича. Первой была написана Переяславская повесть, вошедшая в Лаврентьевскую летопись, потом - Киевская (Ипатьевская), а последним - «Слово о полку Игореве». Это очень важно, поскольку игумен Моисей являлся автором летописной статьи именно в Киевской летописи. Поход Игоря состоялся в апреле-мае 1185 года, в нем, как оказалось, принимал участие и будущий игумен, который в монастыре появился, скорее всего, той же осенью, став послушником. А 17 сентября следующего года в день памяти пророка Моисея, при постриге получил монашеское имя - так было тогда принято. В 1187 году он уже работает над Киевской летописью и историческим описанием похода Игоря Святославовича - свидетельство тому находим в сопоставлении двух вышеупомянутых летописей. В своей повести он очень ярко описывает раскаяние Игоря - и в этом несчастном походе, и в недавнем набеге на Переяславскую землю, когда «много христиан погибоша».
Важно отметить, что и в летописи, и в «Слове» описание решающей битвы Игоря ведется от лица «участника». В летописной повести: «Се снедошася на ны грехи» (то есть, на нас). А в «Слове о полку Игореве» уже и прямо: «Что ми шумить, что ми звенить» - то есть «мне». Значит это только одно: один и тот же автор летописного сюжета и литературного произведения был в сече на Каяле с князем Игорем. Он дал обет постричься в монахи, если останется жив, и в своей летописи показывает, что и князья поступали потом так же. Бывший дружинник заканчивает свой жизненный путь с другим именем и в совершенно ином состоянии духа, что отражается и в его произведениях.
- Но как вы перекинули от этого мостик к идентификации личности игумена до его пострижения?
- А вот здесь мы подходим к главному. В древнерусских произведениях авторы крайне редко писали о себе, и абсолютное большинство произведений анонимны. Но тут есть интересный нюанс. Я уже ставил в предыдущих своих работах вопрос: почему древнерусских авторов не замечают в произведениях? И отвечал на него: да потому, что авторы о себе пишут в третьем лице. И это - традиция библейская. Тот же игумен Моисей в своем «Слове на освящение церкви Святого Михаила» упоминает пророка Аггея, который также писал о себе в третьем лице. И апостол Иоанн Богослов в своем Евангелии говорит в описании событий о себе в третьем лице «один из учеников... которого любил Иисус (Ин. 13: 23). А когда говорит сам в «Откровении» - то от первого лица. И я стал смотреть: а есть ли такая загадочная личность, о которой говорится в третьем лице в летописной повести игумена Моисея?
Поход князя Игоря там отнюдь не центральная тема: летописец приводит разные сведения о походах других князей на половцев. А когда переходит к битве на Каяле-реке, сообщает, что из всех воинов смогли убежать всего 15 человек, остальные погибли, а князья попали в плен. И далее он пишет: «се прибеже к нему с тоя брани Беловод Просович, поведая ему погибель християн в земле Половецкой». «К нему» - это к великому князю киевскому Святославу Всеволодовичу, который, находясь под Черниговом, собирал войска против половцев.
Кто этот Беловод? Об этом - ни слова в летописи. Но зато игумен Моисей весьма подробно описывает встречу дружинника с князем и реакцию последнего на услышанное. То есть создается полное впечатление, что автор описывает происходившее на его глазах. «Святослав же, то слышавъ и вельми воздохнувъ, утеръ слезъ своих и рече: «О, люба моя братья, и сынове, и муже земле Руское! Дал ми Богъ притомити поганыя, но не воздержавше уности отвориша ворота на Русьскую землю. Воля Господня да будеть о всемь! Да како жаль ми бяшеть на Игоря, тако ныне жалую болми по Игоре, брате моемь». Дружинник он, судя по всему известный, раз поминается без представления, кто он и что он. Значит, человек знатный, скорее всего, авторитетный боярин, раз киевский князь его слушает.
- И тогда у вас возник вопрос: кто так ярко и подробно рассказал игумену Моисею об этом разговоре дружинника и князя?
- Совершенно верно! Если сам Беловод Просович, то тогда нужно доказывать, что он в 1087 году, то есть уже без своего князя, зачем-то поехал в Киев во владения другого князя и поведал все это незнакомому игумену Выдубицкого монастыря. Стоит отметить, что описание этого эпизода с небольшими вариациями встречается и в других летописях, восходящих именно к Киевской, например, в Хлебниковском списке Ипатьевской летописи. Причем везде значится, что Беловод прибежал «с тоя брани» - то есть однозначно был дружинником князя Игоря. А в Лаврентьевской летописи, которая далека от этих событий, изложено все совсем по-другому: «Поиде путем тем гость» (то есть, купец какой-то) и встретил он по дороге половцев, ведущих русских пленников, и половцы ему «рекуще: поидете по свою братью, али мы идеме по свою братию к вам». То есть приказали ему передать: «Идите за своими пленниками или мы придем к вам за своими». Согласно этой летописи, половцы торгуются о выкупе пленников через некоего купца. О Беловоде же Просовиче там - ни слова. В общем, исходя из текста Киевской летописи, напрашивается вывод: либо игумен Моисей присутствовал при беседе Беловода Просовича с князем Святославом, либо это одно лицо.
- То есть вы пошли методом отсечения более сложных версий и запутанных доказательств к более простым?
- Именно так. В моей книге нет ни одного оборота типа: «если мы предположим, что... то это значит то-то». Я не допускаю такие научные обороты. Поэтому предпочитаю говорить не об «открытии автора «Слова о полку Игореве», а об «установлении авторства». Это расследование сколько историческое, столько же и филологическое. Вот, скажем, в Киевской летописи и «Слове о полку Игореве» есть красноречивые параллели. В первой читаем: «Святослав же то слышав и вельми воздохнув, утер слез своих и рече». Во втором: «Святослав изрони злато слово со слезами смешано и рече». В летописи: «О любе моя братия и сынове». В «Слове»: «О мои сынове Игоре и Всеволоде». Летопись: «Не воздержавша юности». «Слово»: «Рано еста начала Половецкую землю мечи цвелити, а себе славы искати». Летопись: «Отвориша ворота на русскую землю». «Слово»: «Загородите полю ворота своими острыми стрелами за землю Русскую». И таких - не лексических, но смысловых совпадений между двумя текстами очень много. Очевидно, что «Слово» как бы опирается на рассказ в Киевской летописи.
При этом мы наглядно видим творческое возрастание гениального писателя конца XII века. Гений не повторяется. Я задаю этот вопрос в книге: «Как можно доказать авторство гения, если он не подписал свое творение?» Могли бы мы, скажем, по сюжету и языку идентифицировать авторство Пушкина двух таких разных по жанру произведений, как «Капитанская дочка» и «Евгений Онегин», если бы не знали точно, что оба они вышли из-под его пера? Точно так же и в этом случае: Игумен Моисей - бывший воин, боярин, а ныне чернец - пишет сперва назидательную летописную повесть, в которой выводит в третьем лице и себя. А потом, осмыслив и передумав все в глубине души, создает, возможно, в «одночасье» свой литературный шедевр - «Слово о полку Игореве».
- А раньше никто не замечал особую роль в летописи Беловода Просовича?
- Замечали. В «Энциклопедии «Слова о полку Игореве» о Беловоде Просовиче сообщается: «В 1968 году в ФРГ была выпущена ротапринтом брошюра «Бѣловолодъ Просовичь. Слово о полку Игоревѣ. Новъгородъ Севѣрскый. Лѣто 6693», содержащая неподписанную статью на украинском языке, в которой Б. П. назван автором «Слова». Поскольку именно ему будто бы поведал Святослав Всеволодович свой сон».
- Выходит, авторство Беловода Просовича уже кто-то открыл?
- Я нигде больше не нашел ссылок на упомянутую выше брошюру, как и ее саму. Однако недавно петербургский лингвист Алексей Бурыкин в примечаниях к своей книге о «Слове о полку Игореве» заметил, что ленинградский языковед Никита Александрович Мещерский на своих семинарах по «Слову» в 1970-х годах также указывал на Беловода Просовича как возможного автора. Я был лично знаком с Мещерским. Когда, будучи еще студентом Львовского университета, приехал на один из его семинаров и в разговоре спросил, кто же мог быть автором «Слова», он назвал имя Беловода Просовича. Мне запомнился ответ, хотя я тогда не занимался еще этой темой. Бурыкин упоминал, что Мещерский считал автором этого героя на том основании, что автор носит не христианское имя, но занимает видное положение, поскольку упоминается с отчеством, а также имеет широкую известность: нигде не указывается ни статус, ни профессия его. Но Мещерский нигде это свое мнение не публиковал.
- Что за странное имя Беловод? Оно не русское?
- Беловод или Беловолод - это мирское славянское имя. У бояр и у князей в то время были двойные имена - славянские и христианские. Например, князья Борис и Глеб - они же Роман и Давид. Важно другое: почему о Беловоде Просовиче ничего не говорится - кто он да что он? А ответ лежит на поверхности: да потому что он и есть игумен Моисей, который описал сражение, в котором участвовал, и разговор с киевским князем, который он и вел! Поэтому и о себе он не будет ничего рассказывать.
- А почему он оказался именно в Выдубицком монастыре?
- Прямого ответа, конечно, нет. Но есть несколько фактов, которые подводят к этому. Эта обитель была ктиторским монастырем Мономашичей. Игумен Моисей одинаково относится как к киевским Мономашичам (он в летописи перечисляет пять колен этой княжеской ветви, а в «Слове» обращается к одиннадцати современным ему князьям Мономашичам), так и к черниговским Ольговичам, жизненный путь которых прослеживает в своей летописи. При этом он называет князя Игоря «благоверным», чего больше никто из летописцев не делал.
Стоит также вспомнить, что игуменами Выдубицкого монастыря становились, как правило, бояре (другие в летописях неизвестны), многих из которых рукополагали потом в белгородских или переяславских епископов. Все они были людьми очень грамотными. Игумен Моисей не исключение - он явно знал греческий язык, поскольку использует грецизмы в другом своем «Слове» на освящение церкви Святого Архангела Михаила. И там, и в «Слове о полку Игореве» используется Библия на греческом языке. Выдубицкий монастырь был основан Всеволодом Ярославичем - сыном Ярослава Мудрого для тех греческих монахов, которые приехали вместе с невестой Всеволода Анной - будущей матерью Владимира Мономаха. Разумеется, они привезли с собой греческие книги, и игумен мог выучиться по ним в монастыре. Но, возможно, он как боярин знал греческий язык и до этого.
- Ваши выводы все равно - гипотеза? Ведь доказать стопроцентно это невозможно...
- Естественно. Если авторство «Слова о полку Игореве» игумена Моисея верно на 99 процентов, то его тождество с Беловодом Просовичем - это рабочая гипотеза. Но гипотеза выросла не на пустом месте, а имеет много косвенных доказательств. И мое предлагаемое исследование представляет собой связный и непротиворечивый разбор этих доводов.
- Но можно ведь сказать, что никакого имени дружинника, кроме Беловода, в летописи не всплывает, поэтому его проще всего и назвать автором «Слова»...
- Логичнее спросить по-другому: а почему именно его имя всплывает в Киевской летописи игумена Моисея, к тому же связано с походом Игоря? Можно же было, как в Лаврентьевской летописи, сказать: вот прибежал какой-то дружинник и поведал все князю. Летописцы не любили загружать свои тексты неизвестными именами. А тут встает образ живого, неравнодушного человека с явными чертами индивидуальности при том, что он далеко не главный герой в этой истории. Там действуют одни князья, и вдруг почему-то появляется дружинник. В летописи нет случайных имен, и имя Беловода больше не упоминалось. Зачем же летописцу понадобилась такая персонализация? Да потому, что он и игумен Моисей - одно лицо. Только смотрит он на себя уже через призму лет - глазами монаха, игумена монастыря.
- Есть ли Промысел Божий в том, что имя автора «Слова о полку Игореве» не кануло в Лету и, будучи неведомым столько веков, теперь, видимо, войдет в энциклопедии и учебники?
- Несомненно. Я бы напомнил мудрость святого Амвросия Оптинского: «Где просто, там ангелов со сто, а где мудрено, там ни одного». Мы выдвигаем иногда какие-то мудреные гипотезы, версии, предполагающие сложные комбинации, а Господь в важных вещах всегда дает подсказку - что в математике, что в литературоведении. И лежит она, как правило, на самом видном месте. То, что из глубины веков до нас дошло это имя, - это и есть такая подсказка свыше.
- Почему «Слово о полку Игореве» так важно для нас с духовной точки зрения?
- У каждого древнерусского литературного произведения, так же, как и у произведения классической литературы XIX века, есть свое духовное предназначение. Читатель может видеть его или не видеть. Но все они связаны единой нитью. Первое известное нам произведение «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона, написанное в первый юбилей Крещения Руси, вводит русскую землю в контекст мировой христианской истории. Оно также впервые формулирует русскую идею - хранение Православия до Страшного Суда. В «Повести врЕменных лет» (произносить это название следует именно так) летописец Нестор берет эту историософию и выстраивает ее на примере русской истории, как проявление Божественного Промысла о русском народе до конца врЕменных лет, после которых настанут новая земля и новое небо.
А в «Слове о полку Игореве» показывается этот Промысел уже о человеке. То, что позже назовут «ролью личности в истории». Автор «Слова» создает его как назидательное произведение. Для него как человека духовного важно в притчевой манере донести до читателя евангельские истины. В частности, ту, что об одном раскаявшемся грешнике Бог радуется более, «нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии». Князь Игорь идет от Бога, а потом приходит к Богу, как множество поздних русских литературных героев. Вся русская классика вышла из этого истока.
- Наверное, именно из-за этой значимости «Слова» для русского народа его до сих пор столь яростно пытаются причислить к поздним литературным мистификациям?
- Несомненно, поскольку это глубинная наша ценность, духовный источник огромной концентрации. И теперь у этого безымянного прежде клада появился, надеюсь, автор - великая русская литература обрела в своем пантеоне очень важное для нее имя.
Материал опубликован в № 10 газеты «Культура» от 29 октября 2020 года.
На фото: Виктор Васнецов. После побоища Игоря Святославовича с половцами. Фото на анонсе: А. Поспелов/www.pravoslavie.ru
Андрей Самохин
отсюда