Филолай как источник Платона
Матвейчев Олег Анатольевич
Аннотация:
В статье изучаются пути и формы возможного влияния на философию Платона учения Филолая. В начале работы приводится историографический обзор сообщений о заимствовании Платоном ряда идей из пифагорейских источников. Выясняется, что популярный сюжет о плагиате Платона у Филолая весьма неоднозначен, и его «доставали из закромов» каждый раз в связи с теми или иными идеологическими или даже коммерческими нуждами. Наиболее активно «ортодоксальный пифагореизм» приписывался Платону в I в. до н.э. - I в. н.э., когда появляются десятки псевдопифагорейских подделок, «доказывающих» преемственность платоновских текстов по отношению к пифагорейским, в том числе, тексты, подписанные» Филолаем. Это необходимо учитывать, определяя подлинность филолаевских фрагментов.
Автор указывает, что нет оснований считать, что Филолая был единственным из ранних пифагорейцев, у кого Платон мог почерпнуть свои идеи (тезис об абсолютной герметичности пифагорейской школы и исключительно изустном распространении ее учения до Филолая - не более чем красивая легенда). Доказывается, что Филолай не был лишь транслятором некой единой «общепифагорейской» философии, но являлся весьма оригинальным самостоятельным мыслителем. Тех фрагментов Филолая, чья подлинность доказана, достаточно, чтобы реконструировать его философскую «систему» и определить степень его влияния на последующих мыслителей, в т.ч. Платона.
Концептуальным источником платоновского учения о противоположных началах как основе мироздания стало филолаевская диалектика предела и беспредельного. Числовая онтология Филолая и его учение о трансцендентном высшем принципе, выступающем в качестве парадигмы по отношению к миру - основой платоновской теории идей. К Филолаю же восходит мотив творения из ничего, из не-сущего, а также, в известной степени, платоновская схема устройства Вселенной, оказавшая огромное влияние на науку астрономию. Вероятно, именно у Филолая Платон мог почерпнуть восходящие еще к орфикам представления о душе как самостоятельного начала, о нематериальности и бессмертии души и ее связанности телесным началом. И, наконец, труды Филолая стали источником генезиса теории зла, впервые в мировой истории сформулированной Платоном и имевшей далеко идущие последствия.
Уже этого достаточно, чтобы говорить о тотальном влиянии на Платона именно учения Филолая, а не пифагорейской философии вообще, как считалось на протяжении многих веков. Повлияв на Платона, учение Филолая в значительной мере заложило основы греческой, а стало быть, и всей западной философии. Целый комплекс идей был воспринят и разработан неоплатонизмом, а через него - иудейской и христианской апологетикой. Большое влияние было оказано и на развитие естественных наук, в т.ч. математики и астрономии.
Со времен ученика Исократа Феопомпа и перипатетика Аристоксена античная традиция изображает Платона беспринципным плагиатором; среди «потерпевших» назывались Протагор, Аристипп, Антисфен, Брисон, Демокрит, а также интересующий нас Филолай Кротонский.
Популярный сюжет о происхождении диалога «Тимей» из пифагорейских книг, купленных Платоном на Сицилии, восходит к сатирику Тимону Флиунтскому, ученику Пиррона, жившему несколькими десятилетиями позже Платона. Его слова передает Авл Геллий (II в. н.э.): «Едкий Тимон написал злоречивейшую книгу под названием “Силлы”. В этой книге он оскорбительным образом утверждает, что философ Платон за огромную цену купил книгу пифагорейской философской школы и создал на ее основе знаменитый диалог “Тимей”. Стихи Тимона по этому поводу таковы:
И ты, Платон, имел стремление к познанию
За много серебра купивши небольшую книжицу
И, лучшее оттуда взяв, ты смог “Тимея” написать».
(Gell. N. Att. III 17, 4) [Авл Геллий 2007: 200-201].
В качестве автора той самой пифагорейской книжицы Филолай у Тимона еще не фигурирует. Его имя в этой связи появляется у историка Гермиппа (III в. до н.э.), чьи слова приводит Диоген Лаэртский: «Написал он одну книгу, ее-то (говорит Гермипп), по словам кого-то из писателей, Платон по своем приезде в Сицилию к Дионисию купил у родственников Филолая за сорок александрийских мин и списал из нее “Тимея”; а другие говорят, будто Платон получил ее в подарок за то, что вызволил у Дионисия из-под стражи одного юношу из учеников Филолая» (D. L. VIII 85) [Диоген 1986: 330].
Судя по всему, именно свидетельство Гермиппа стало основой всех позднейших сообщений о сочинении Филолая как прямом источнике платоновского «Тимея» (напр. Cic. Rep. I 16).
Младший современник Гермиппа Сатир вводит в сюжет новые подробности, сообщая, что книг было три, и купил их за сто мин по поручению Платона его друг Дион, причем у самого Филолая1 (D. L. III 9) [Диоген 1986: 139]. При этом Сатир не утверждает, что автором купленных книг был сам Филолай, и позже это дало повод думать, что Платону посчастливилось обзавестись знаменитым Трипартитумом2, столь тщательно оберегаемым пифагорейцами от непосвященных.
О плагиате Платона сообщали и сами пифагорейцы, жаловавшиеся, что афинский философ, а кроме него Аристотель, Спевсипп, Аристоксен, Ксенократ «присвоили себе все их выводы, изменив разве лишь самую малость, а потом собрали все самое дешевое, пошлое, удобное для извращения и осмеяния пифагорейства от позднейших злопыхательствующих завистников и выдали это за подлинную суть их учения» (V. Pyth. 53) [Порфирий 1986: 425]1.
Интересно, что имя Филолая Платоном упоминает лишь единожды и мимоходом, и не в диалоге «Тимей», а в «Федоне» (61d-e), где Сократ и его собеседники Кебет и Симмий рассуждают о недопустимости самоубийств (Сократ здесь прямо ссылается на «сокровенное учение» пифагорейцев о людях как части божественного достояния и переселении душ после смерти).
Кроме этого незначительного пассажа упоминаний о Филолае у Платона больше нигде нет. И это несмотря на то, что Платон, согласно традиции, был знаком с учением Филолая и даже с ним лично еще с молодых лет, со времен своего первого путешествия в Сицилию и Южную Италию (D. L. III 6).
Впрочем, афинский мудрец и других пифагорейцев удостаивает упоминанием исключительно редко. Имя его друга Архита, полководца и пифагорейского математика, встречается в VII письме (338c sq.), а также в XII письме, признанным подложным. Пифагор и пифагорейцы дважды упоминаются в «Государстве». Один раз - в связи с тезисом, что науки астрономия и гармония близки «словно родные сестры» (530а-531b). Другой раз - в замечании о том, что Гомер, в отличие от Пифагора, не занимался воспитанием юношества и не передал потомкам свой «путь жизни» (600а). Если оценить степень влияния на Платона философов пифагорейской школы, подобное отношение к предшественникам представляется как минимум странным, если не подозрительным.
Создается впечатление, что Платон сознательно пытался утопить в Лете любые упоминания об источниках своего «вдохновения». Нечто подобное он уже пытался проделать с трудами Демокрита, на которого афинянин ни разу не сослался в своих диалогах. Свидетельство об этом мы находим у Лаэртия: «Аристоксен в “Исторических записках” сообщает, что Платон хотел сжечь все сочинения Демокрита, какие только мог собрать, но пифагорейцы Амикл и Клиний помешали ему, указав, что это бесполезно: книги его уже у многих на руках. И неудивительно: ведь Платон, упоминая почти всех древних философов, Демокрита не упоминает нигде, даже там, где надо было бы возражать ему; ясно, что он понимал: спорить ему предстояло с лучшим из философов» (D. L. IX 40) [Диоген 1986: 346].
Сегодня за недостаточностью древних источников (о чем в немалой мере позаботился сам Платон) представляется довольно сложной задачей определить, какие именно элементы своей доктрины Платон почерпнул непосредственно из трудов Филолая, а какие - из других пифагорейцев. Этот вопрос сопряжен с другим важным вопросом: являлась ли пифагорейская школа чем-то единым? Или, иначе, транслировал ли Филолай положения некой единой пифагорейской философии, либо же был оригинальным мыслителем?
Свидетельства Диогена Лаэртского (VIII 15), Ямвлиха (V. Pythag. 199) и Евсевия Кесарийского (С. Hier. 11), что именно Филолай первым обнародовал прежде секретную пифагорейскую философию, на первый взгляд подтверждают популярный доныне тезис об абсолютной герметичности пифагорейской школы и исключительно изустном распространении ее учения. Однако на поверку оказывается, что тезис этот - не более чем красивая легенда. До наших дней дошли сведения об изрядном количестве книг пифагорейских мыслителей, живших до Филолая. И если о трудах, например, Лемокеда и Акрона мы знаем лишь то, что они существовали, то книги Алкмеона, Гиппаса, Менестора, Гиппона сохранились во фрагментах и пересказах. Характерно, что ни у одного из этих авторов мы не находим учения о числе, считающегося фирменной чертой пифагореизма и непосредственно связываемого с Филолаем. Другие же идеи, которые могли бы роднить их с Филолаем, находились на периферии их ученых интересов.
«Философия пифагорейцев никогда не была унифицированной, - отмечает российский историк пифагореизма Л. Я. Жмудь, - это вынужден был отмечать даже Аристотель, который явно стремился, исходя уже из собственных задач систематизатора, привести ее к общему знаменателю. Как известно, у платоников и перипатетиков не было ни общешкольной доктрины, ни тем более сочинений, излагавших таковую. Нет никаких оснований считать, что положение дел в пифагорейской школе было иным. Очевидно, что книга Филолая содержала не “общепифагорейскую” философию (ее никогда и не было), а его собственные взгляды, которые могли совпадать, а могли и не совпадать с идеями других пифагорейцев и самого Пифагора. Например, как астроному Филолаю нельзя отказать в оригинальности, да и многие особенности его философии понятны только в контексте влияния элеатов» [Жмудь 1994: 100].
Таким образом, Платон мог использовать в своих трудах идеи не пифагорейцев вообще, а конкретных Алкмеона, Гиппаса, Тимея, Филолая, Архита. Платон крайне неохотно упоминает в своих текстах свои источники, однако преемственность его философии по отношению к пифагорейской была очевидна уже его современникам (см. напр. Arist. Met. А 5 987а 29-30).
Напротив, уже ближайшие ученики Платона Ксенократ и Спевсипп с гордостью величали себя пифагорейцами. Последний даже пытался выдавать собственные воззрения за древнюю пифагорейскую науку (Procl. In Parm. VII 1242 40k).
Именно пифагорейцами, а не платониками, предпочитали называть себя и такие философы платоновского направления, как Модерат, Никомах, Нумений, Евдор (Дж. Диллон пишет о «пифагорействующем платонизме» I в. до н.э. - I в. н.э., когда «пифагореизм возвращается в платонизм как живая сила, черпающая из не вполне ясного источника» [Диллон 2002: 151, 326]). Мода на пифагореизм стала причиной появления псевдопифагорейских подделок, «доказывающих» преемственность платоновских текстов по отношению к пифагорейским. Таково, например, известное сочинение «О природе», приписываемое Тимею Локрийскому, которое Прокл Диадох (V в.) наивно посчитал источником платоновского «Тимея» («оттуда начав, Платон тимействовать взялся1»), приведя в своих комментариях к платоновскому диалогу оба текста, «чтобы видеть, в чем платоновский Тимей с ним согласен, что добавляет и в чем расходится, и чтобы тщательно изучить причину этого расхождения» (In. Tim. I 10, 11-17) [Прокл 2012: 33]).
Схоларх, несомненно, ошибался: упомянутый трактат «О природе» не мог выступать источником Платона по той простой причине, что был написан не ранее I в. до н.э. и являлся лишь буквальным пересказом платоновского «Тимея»2.
К подобным фальсификациям относят и переписку Платона с его другом, пифагорейским математиком и полководцем Архитом относительно литературного наследия италийского философа-пифагорейца Окелла (D. L. VIII 80-81). Из переписки этой вроде как следовало, что Платон, оснастившись трудами Окелла, использовал их в своем творчестве и попытался скрыть этот факт. Однако давно установлено, что оба письма - и Архита к Платону, и Платона к Архиту (то самое XII письмо) были сфабрикованы автором псевдоокелловского трактата «О природе вселенной» (ок. I в. до н.э.), чтобы объяснить его внезапное появление на литературном «рынке». Создавая же сам трактат, его безвестный автор, по устоявшемуся мнению, имел целью «сконструировать пифагорейский источник платоновского Тимея, для чего он, подобно двум своим коллегам - Тимею Локрскому и Псевдо-Филолаю - много черпает из платоновского Тимея» [Лосев 2000: 45].
Счет пифагорейских псевдоэпиграфов эллинистического периода идет на десятки - только приписанных Архиту подложных трактатов в полном виде сохранилось девять. Дошло до наших дней и два «филолаевских» произведения - «О ритмах и метрах» и «О душе» (одно во фрагментах, другое полностью)1. Весьма вероятно, что основной мотив создания псевдопифагорейских подделок был корыстным: возникшая на исходе эпохи эллинизма мода на пифагорейство вызвала устойчивый спрос на пифагорейские книги. Просвещенный царь Мавретании Юба II, например, был готов скупать их в любых количествах. Чтобы «удовлетворить спрос эллинистических библиотек на “подлинные” пифагорейские сочинения» [Диллон 2002: 123], работала целая индустрия философских фальшивок.
По замечанию Л. Я. Жмудя, «интеллектуальная зависимость Платона от Пифагора была не только добровольно признана, но и стала краеугольным камнем позднего платонизма» [Жмудь 2017: 443]. Ученичество Платона у пифагорейцев становится одним из центральных фактов его биографии. Цицерон рассказывает об обучении философа на Сицилии у Архита Тарентского и Тимея Локрийского, упоминает он и о раздобытых Платоном записях Филолая (Rep. I 16). Превзойдя всю науку, а более всего - учение о бессмертии души, Платон «после этого не только разделил Пифагорово мнение, но подвел под него обоснование» (Tusc. I 39) [Цицерон 1975: 221]. Что же касается замалчивания Платоном пифагорейских источников своей философии, то объясняется это тем, что «он глубоко почитал Сократа и был готов приписать ему все» (Rep. I 16) [Цицерон 1966: 13].
Платона не просто относят к пифагорейцам, но и считают его наиболее ортодоксальным представителем этой школы. Апулей настаивает, что Платон практически ни в чем не отклонялся от учения этой школы (Flor. 15). «Более прочих приобщившимся к философии Пифагора» называет Платона Евсевий Кесарийский (С. Hier. 11) [Евсевий 2000: 162]. Более того, теперь Платона даже принято считать непосредственным учеником Пифагора - об этом пишут Евдор, Посидоний, Филон. «Эта новая биографическая модель, - пишет Жмудь, - несомненно, отражала растущий интерес к числовой метафизике Платона, которую можно было объяснить только его глубокой зависимостью от пифагореизма [Жмудь 2017: 443-444].
В Новое время, когда история философии как наука еще только начинала формироваться, в философской науке господствовали некритические хрестоматийные представления и о Пифагоре как «родоначальнике всех наук», и о Платоне, как «короле философии». При этом еще в начале-середине XIX в. пифагореизм продолжал восприниматься как единое учение (Филолай считался лишь его пересказчиком), совместившее в себе глубочайшие философские интуиции с великими открытиями в области естественных и точных наук.
Но уже в то время в изучении пифагореизма все явственнее стали проявляться гиперкритические тенденции. Если прежде ученые без сомнений полагались на свидетельства Лаэртия, Ямвлиха, Порфирия и некоторых других описателей пифагорейской жизни и учений, причудливо переплетающих исторический материал с легендами и вымыслами, то теперь все чаще стали раздаваться голоса скептиков, склонных воспринимать Пифагора и большинство пифагорейцев как персонажей едва ли не мифических, а их открытия в философии, математике и астрономии - приписанными им позднейшей традицией. Единственным заслуживающим доверия источником о пифагорействе V в. до н. э. признавались теперь лишь труды Филолая, а сам он - чуть ли не создателем пифагорейской философии, какой мы ее знаем [см. напр. Boeckh 1819].
Позднее, однако, была подвергнута сомнению и аутентичность фрагментов Филолая. По мнению Эриха Франка, все научные открытия, которые принято связывать с Пифагором и его школой, были сделаны лишь в IV в. до н.э. современником Платона Архитом и его учениками, причем, во многом под влиянием атомистической школы Демокрита. Более же ранняя пифагорейская наука - не что иное, как фикция и сплошные анахронизмы. Например, по мнению Франка, приписываемая Филолаю негеоцентрическая система космического устройства просто не могла появиться ранее середины IV в. до н.э. [Frank 1923: 207]. Характерно само название книги Э. Франка: «Платон и так называемые пифагорейцы».
Большой скепсис в отношении пифагорейцев как «первооткрывателей всего и вся» был присущ и Вальтеру Буркерту. В своем фундаментальном труде «Мудрость и наука: исследования Пифагора, Филолая и Платона» (1962), считающейся сегодня едва ли не библией пифагореистики, он дезавуирует восходящее к платоновской традиции навязчивое стремление искать корни греческой естественной науки и математики в пифагореизме.
Продлжение