Сон маленькой девочки
Мы с бабушкой проснулись и собираемся. Мы так давно нигде не были вместе, даже общаемся урывками, от случая к случаю, телефонные разговоры не заменяют той близости, что была у нас в детстве. Мы так давно друг друга потеряли, что сейчас я пребываю в эйфории - она здесь, одевает на мою ногу носок и смеется, сквозь приоткрытые занавески светит солнце: не то летнее, не то осеннее, но ровно такое, каким полагается быть солнцу в самые счастливые дни нашей жизни.
И мы едем. Электричка, которая везет нас в какой-то далекий город, мало отношения имеющий к России, но какой-то удивительно родной. Я смотрю в окно, я снова маленькая - чтобы что-то увидеть, мне нужно сильно вытянуть шею и подбородком упереться в подоконник. Я прислоняюсь лицом к стеклу, и от моего дыхания оно запотевает. За окном - солнце, бесконечные солнечные поля, будто все сущее сошло с ума и превратилось в светящееся зеркало.
Мы в городе. Он похож на Ригу, он тих, преимущественно застроен невысокими деревянными зданиями, по улицам ходят счастливые люди в яркой одежде. Возможно, они что-то отмечают, какой-то большой праздник, но это не важно. Я щурюсь, в глаза светит солнце, всем телом я чувствую его тепло. Когда я была маленькой, все наши дороги с бабушкой приводили к упавшей летающей тарелке, спрятанной глубоко в лесу. Это самое сокровенное, что было у меня в детстве. Она была похожа на поваленный столб электроснабжения, но разве можно было обмануть нас этим подобием. Я влезала на самый ее верх, а бабушка следила, чтобы инопланетяне не пришли и не улетели в космос на своей тарелке, прихватив меня с собой.
Я знаю, зачем мы в этом городе и куда мы идем. Я уже вижу шасси тарелки, похожие на сломанные ноги. Я помню, как залезать, помню, где прогнило железо, куда ставить ногу, за что держаться на самом верху, когда сила притяжения уже не властна, и тебя в любой момент может унести в открытый космос. И я лезу.
Вокруг тарелки происходит какое-то странное действо, похожее на отпевание или поминки. На низком помосте лежат полукругом обугленные тела. По их одежде понятно, что это духовные лица: священники, гуру, раввины - неважно, они мертвы. Но люди радуются, и светит солнце. Прямо за тарелкой находится огромный ашрам, из которого доносится гул тибетских труб и монотонное пение монахов. Я спускаюсь и иду туда, внутрь. Меня притягивает этот звук.
Я ступаю под своды ашрама, и в тот же миг на меня кидается огромная змея. Она кусает меня за разные части тела, я ясно вижу, как она впрыскивает яд под кожу, как разевает свою страшную пасть, чтобы кусать, кусать, кусать… Впереди, над сосудом с водой, парит женщина, сидящая в позе лотоса. Она медленно приближается, разжимает челюсти змеи и говорит:
-Она ядовита. Ты можешь пить лекарства, но это тебе не поможет. Ты можешь сделать укол, и это не поможет тебе тоже. Потому что змеи нет, и всего, что ты видишь, - нет, и тебя самой - нет. Ты думаешь, что ты видела обугленные тела, летающую тарелку, бабушку, солнце, но их тоже нет. Что ты ответишь мне на это?
Я молчу. Бабушка не молчит, она хватает меня за руку и тащит в аптеку, где покупает всевозможные противоядия, у нее дрожат руки, когда она разрывает упаковки лекарств, она безостановочно что-то говорит… А я молчу, молчу, потом перестаю дышать и умираю. А что, собственно, еще мне остается делать.
С последним вздохом я просыпаюсь.
И мы едем. Электричка, которая везет нас в какой-то далекий город, мало отношения имеющий к России, но какой-то удивительно родной. Я смотрю в окно, я снова маленькая - чтобы что-то увидеть, мне нужно сильно вытянуть шею и подбородком упереться в подоконник. Я прислоняюсь лицом к стеклу, и от моего дыхания оно запотевает. За окном - солнце, бесконечные солнечные поля, будто все сущее сошло с ума и превратилось в светящееся зеркало.
Мы в городе. Он похож на Ригу, он тих, преимущественно застроен невысокими деревянными зданиями, по улицам ходят счастливые люди в яркой одежде. Возможно, они что-то отмечают, какой-то большой праздник, но это не важно. Я щурюсь, в глаза светит солнце, всем телом я чувствую его тепло. Когда я была маленькой, все наши дороги с бабушкой приводили к упавшей летающей тарелке, спрятанной глубоко в лесу. Это самое сокровенное, что было у меня в детстве. Она была похожа на поваленный столб электроснабжения, но разве можно было обмануть нас этим подобием. Я влезала на самый ее верх, а бабушка следила, чтобы инопланетяне не пришли и не улетели в космос на своей тарелке, прихватив меня с собой.
Я знаю, зачем мы в этом городе и куда мы идем. Я уже вижу шасси тарелки, похожие на сломанные ноги. Я помню, как залезать, помню, где прогнило железо, куда ставить ногу, за что держаться на самом верху, когда сила притяжения уже не властна, и тебя в любой момент может унести в открытый космос. И я лезу.
Вокруг тарелки происходит какое-то странное действо, похожее на отпевание или поминки. На низком помосте лежат полукругом обугленные тела. По их одежде понятно, что это духовные лица: священники, гуру, раввины - неважно, они мертвы. Но люди радуются, и светит солнце. Прямо за тарелкой находится огромный ашрам, из которого доносится гул тибетских труб и монотонное пение монахов. Я спускаюсь и иду туда, внутрь. Меня притягивает этот звук.
Я ступаю под своды ашрама, и в тот же миг на меня кидается огромная змея. Она кусает меня за разные части тела, я ясно вижу, как она впрыскивает яд под кожу, как разевает свою страшную пасть, чтобы кусать, кусать, кусать… Впереди, над сосудом с водой, парит женщина, сидящая в позе лотоса. Она медленно приближается, разжимает челюсти змеи и говорит:
-Она ядовита. Ты можешь пить лекарства, но это тебе не поможет. Ты можешь сделать укол, и это не поможет тебе тоже. Потому что змеи нет, и всего, что ты видишь, - нет, и тебя самой - нет. Ты думаешь, что ты видела обугленные тела, летающую тарелку, бабушку, солнце, но их тоже нет. Что ты ответишь мне на это?
Я молчу. Бабушка не молчит, она хватает меня за руку и тащит в аптеку, где покупает всевозможные противоядия, у нее дрожат руки, когда она разрывает упаковки лекарств, она безостановочно что-то говорит… А я молчу, молчу, потом перестаю дышать и умираю. А что, собственно, еще мне остается делать.
С последним вздохом я просыпаюсь.