И не помнила даже
Что сегодня - день начала блокады. Так-то в нашем семействе это событие помнили. Ну, в школе мы, конечно вечно читали какие-то героические стихи про город-герой - но это ладно. Более близким было то, что в эту самую блокаду мама ухитрилась влипнуть в очень раннем детстве вместе со своей матерью - моей бабкой.
Бабка умерла еще до моего рождения - и соответственно ничего не рассказала. А вот мамины рассказы - а это собственно были ее самые первые детские воспоминания - были все одного сорта. Кусочек булки или ложечка варенья. Счастливые минуты детства, блин. Этому счастью всегда предшествовало появление какой-нибудь тетки, которая долго рылась в шкафу - а потом долго с бабкой торговалась. Где и как бабка находила этих теток - рассказать теперь некому. Но черный рынок, как я понимаю, цвел и пах.
На хлебушек обменивалось прабабкино наследство. Прабабка, по семейным преданиям, была женою статского советника, имевшего свой дом на Петроградской стороне. Куда этот статский советник, мой прадед, делся в 1917м - семейное предание умалчивает - прабабка в страхе держала язык за зубами. Оставшись в одиночестве с дочкой - а также с некоторым колличеством золотишка, камушков, платьев и прочих артефактов - она по быстрому вышла замуж за портного - и приобщилась классово к пролетарьяту. В результате чего бабка моя смогла выжить и выучиться.
Мне от всего наследства остались две пары шелковых перчаток (привезла в Америку и держу в шкатулке), книжка Молоховец Подарок Молодой Хозяйке в тисненом переплете с отвалившимся корешком (привезла в Америку и держу на полке), металлическая рюмочка для яйца с инкрустацией (привезла в Америку и держу в серванте) и складная форма для пасхи с православным крестом (кому-то подарила при отъезде).
Большую часть барахла проело еще семейство прабабки - она родила своему портному трех дочек - моих двоюродных бабушек. При НЭПе портной вполне неплохо башлял - так что они не нуждались. А по окончании НЭПа он запил и вскоре умер - вот вам и пролетарская революция. Так что прабабка еще поднимала одна трех дочек, потихоньку распродавая прикид и золотишко - но кое-что перепало старшей дочке в наследство. И променялось потом в блокаду на хлебушек.
Так-то бабка довольно удачно вышла замуж - как там у Галича - хоть и рыжий и еврей, а хороший. Дед, правда, был скорее шатен, а не рыжий. А главное, он был вполне хорошим инженером - так что бабка даже с работы ушла - засела дома печь мазурки. А дед зарабатывал на семью в кб, проектировавшем пушки. Ну, а в конце лета 1941го кб деда поехало за Урал. Дед пришел домой - надо, говорит, в течение двух часов собраться - и на вокзал. Бабка в отказ - чего, куда, не могу, не поеду - у дочки горлышко болит. Ну, немцы, ну что немцы. И остались они вдвоем. А потом как рванули Бадаевские склады. Да как выдали им иждевенческие карточки.
Уехали они как только стало можно по Ладоге - обе с дистрофией. Вернулись уже вместе в дедушкиным кб - сразу после окончания войны. В городе не было ни кошек, ни собак, ни голубей.
Комнату свою в коммуналке они нашли абсолютно пустой - не было там ни мебели, ни книжек, ни паркета - все сожгли соседи в печке. Но одну книжку оставили. Она лежала в абсолютно пустой комнате в углу - поваренная книга Елены Молоховец. Надо полагать, ее соседи читали вместо ужина. А также завтрака и обеда.