Окаянные дни
Вот я смотрю на мир вокруг себя - с газончиками, лодками, велосипедистами и школьниками, начавшими только что учебный год. И думаю, что вот сколько уже поколений в России не представляют себе, что всю свою жизнь, целиком и полностью, можно прожить вот так вот. Ну, я не знаю, конечно, что там было в России во времена доисторические. Но вот начиная с поколения моей пробабки, которую я еще помню. Она 1890 года рождения.
Это ты вот в достаточно молодом возрасте, возможно с маленькими детьми, и вся твоя жизнь ломается целиком, как она есть. И надо строить себе чего-то, из каких-то обломков, из каких-то корочек собирать себе обед, из каких-то лохмотьев собирать себе платье. А потом чуть выдохнешь - и по новой - война - вытягивает последние уже силы, которых и так нет. И потом опять из этой нищеты собираешь детям-внукам чего-то такое для выживания. А потом уже доживаешь просто.
А потом поколение дедов. Твоя жизнь полностью ломается где-то в раннем детстве. Это детство ты помнишь смутно, и это в сущности твое самое светлое. Потом работа и нищета, нищета и работа, другого ты не знал или забыл и тебе это норм. Ты строишь в этой нищете себе какое-то гнездо, как эдакая трудолюбивая птичка - там какая-то ветошка, тут какие-то крошечки, но оно все для тебя родное. Потом приходит война - и всего этого больше нет. Потом ты опять чего-то такое пытаешься собрать себе из пепла и учишь этому своих детей. Потом приходят девяностые, и ты понимаешь, что все это без толку - и было и есть.
А потом поколение родителей. Первое, что они помнят - нечего жрать. Яркие воспоминания детства - где-то перепал кусочек кекса или ложка варенья. Послевоенные раздельные школы - бурса для мальчиков, монастырь для девочек. Но ты молодой и радуешься тому, что есть. К девочкам на танцы приходят курсанты. Мальчики меняют ножи в подворотнях. Потом жизнь вроде налаживается - есть пожрать, есть варение и кексы. Все это ты очень ценишь. Но подступает старость - 90е - и вдруг всего этого больше нет. Возможно и не будет. Ты снова вспоминаешь кусочек кекса.
А потом мое поколение. Выросшее в относительном покое. Не роскошно, грязновато, вокруг бардак - но в общем норм. А потом мальчишки попадают под Афган, и многие не возвращаются. Не все, но так - у кого-то больше нет жениха, у кого-то нет брата. Но большинство, слава богу, на месте. Ты строишь свою жизнь из того, что есть - это не бог весть что, говорят есть края, где все сильно ярче. Но что ж делать, нам достались вот такие. Ты украшаешь свою жизнь как умеешь - фарфоровой тарелочкой, кожаной юбкой, свежей клубникой. Собираешь это все для своих детей, учишь их это все ценить. Потом вдруг в один год ничего этого нет - тебе осталась мокрая картошка, из которой надо вырезать гниль. Но ты крутишься, и надеешься, и ждешь и собираешь как-то свою жизнь снова в кучку, и украшаешь ее и радушься, когда это выходит. Ну, а потом приходит феврать 2022.
А потом поколение наших детей. Которое думало, что весь этот дурдом уже позади, росло как все люди растут, прикидывало возможности, соображало, как и чего со своей жизнью лучше сделать. И которому теперь то ли драпать, то ли как-то жить где живут, но без страны.
Потому что никаких розовых поней вообще-то в ближайшее время не предвидится. Регионы радостно взялись за «самомобилизацию». Вестимо. Так что не похоже, что все это кончится как-то хоть сколько-нибудь упорядоченно. И как следствие, не похоже, что все это скоро кончится. В смысле, в Украине-то как раз похоже. А вот РФ определенно собралась помирать в бурных судорогах.
Так что у поколения наших внуков, похоже, тоже все будет не очень. По крайней мере, в детстве. Но может у них все же наладится. Хотя бы к концу жизни.
С другой стороны, не мы первые. Францию вон тоже лет двести колотило. То жерминаль, то термидор. А в уголочке уютно сидел Анатоль Франс среди своих книжек и со вкусом это все описывал. А сзади в зареве легенд идеалист-интеллигент печатал и писал плакаты про радость своего заката.