Отдел абонемента в Тургеневке переехал в другой корпус. Теперь под отечественную литературу один зал, под зарубежную - второй, под историческую - третий, под литературоведение четвертый. Раньше все помещалось в двух небольших залах, сейчас книгам - раздолье. Не толкаются на полках, не пихаются, классики своими твердыми переплетами не зажимают молодые дарования, родившиеся на сто-сто пятьдесят позже. Нет, кивнут чинно с другого конца зала, подожмут губы и отвернутся.
Я по привычке сначала обошла всех своих. Нашла "Обломова". Он устроился нормально, не обижают его, не гонят. Ему хорошо, как на родном диване. Ходасевича стало больше. Видимо, добавили экземпляров из фондов. В одном из них суперобложка была вложена вовнутрь. Я вытащила ее и укутала В.Ф. К Берберовой подошла тоже, у нее все ок, стоит, сияет, что ей будет. И так я ходила, на одного смотрю, о другом думаю, третьего листаю.
В зарубежном зале теперь все систематизировано по странам. Изучила. Устранила отдельные недостатки. Венесуэльская литература затесалась в венгерской, например, и другие мелочи. Но в целом стало гораздо просторнее. Поиск стал удобнее: раньше ищи эту камбоджийскую прозу до посинения, а сейчас идешь по залу и балдеешь. И главное, книг стало больше. Я чуть не закричала от радости, когда увидела, как много теперь нового, "ненадёванного" Музиля. И малая проза, и эссе. Чистенький, свежий, неюзанный Музиль, коротавший годы в хранилище. И Льоса. И Роальд Даль. И все-все-все.