(no subject)
"Географ глобус пропил" для меня оказался хорошим фильмом о свободе.
У Шарова в "Возвращении в Египет" в бесконечной переписке один герой, выпутавшись наконец из словесного кружева, формулирует: свобода - это зависимость от Бога, рабство - зависимость от человека.
Географ Служкин хочет именной такой свободы и боится именно такого рабства. Его отношения с женщинами, друзьями и учениками определяются этим страхом впасть в зависимость, увязнуть, утонуть. За лепкой пельменей он говорит, что хочет идеальной любви: не быть залогом счастья ни для кого и чтобы никто не был залогом его счастья. Только такой любви в этой жизни не бывает. Поэтому его поступки опрокидывают чужие ожидания: он не удерживает жену, которая уходит к успешному Будкину; продолжает общаться с ним; не переходит грань в отношениях с влюбившейся в него ученицей. С обычной точки зрения, он боится ответственности. И женился он по молодости, сейчас бы - ни за что. Жена, молодая и красивая, поневоле ставшая добытчицей, уже освоила сварливые интонации, он для нее - ребенок. Наорать, влепить пощечину, унизить, что еще?
Роли переворачиваются. "Отцы" - обращается Служкин к ученикам, "это ты тут новенький" - говорят ему ученики. С высоты он смотрит, как, рискуя, барахтаясь в бурной реке, дети берут порог за порогом; порог, которого 40-летнему Служкину никогда не взять. Это про него они сочинили песню с рефреном "Тебя же посадят за мертвых детей". Но мы знаем: это дети посадят кого угодно. И сдадут своего балбеса-географа завучихе, по-настоящему, с использованием новейших технических достижений. По-взрослому.
Но курить можно и чай. Можно играть в глухонемого. Можно ни за что не бороться. Можно любить свое одиночество и прятаться от всех на балконе.
"Глаз отдыхает, слух не слышит,
Жизнь потаенно хороша,
И небом невозбранно дышит
Почти свободная душа"
Почти.
У Шарова в "Возвращении в Египет" в бесконечной переписке один герой, выпутавшись наконец из словесного кружева, формулирует: свобода - это зависимость от Бога, рабство - зависимость от человека.
Географ Служкин хочет именной такой свободы и боится именно такого рабства. Его отношения с женщинами, друзьями и учениками определяются этим страхом впасть в зависимость, увязнуть, утонуть. За лепкой пельменей он говорит, что хочет идеальной любви: не быть залогом счастья ни для кого и чтобы никто не был залогом его счастья. Только такой любви в этой жизни не бывает. Поэтому его поступки опрокидывают чужие ожидания: он не удерживает жену, которая уходит к успешному Будкину; продолжает общаться с ним; не переходит грань в отношениях с влюбившейся в него ученицей. С обычной точки зрения, он боится ответственности. И женился он по молодости, сейчас бы - ни за что. Жена, молодая и красивая, поневоле ставшая добытчицей, уже освоила сварливые интонации, он для нее - ребенок. Наорать, влепить пощечину, унизить, что еще?
Роли переворачиваются. "Отцы" - обращается Служкин к ученикам, "это ты тут новенький" - говорят ему ученики. С высоты он смотрит, как, рискуя, барахтаясь в бурной реке, дети берут порог за порогом; порог, которого 40-летнему Служкину никогда не взять. Это про него они сочинили песню с рефреном "Тебя же посадят за мертвых детей". Но мы знаем: это дети посадят кого угодно. И сдадут своего балбеса-географа завучихе, по-настоящему, с использованием новейших технических достижений. По-взрослому.
Но курить можно и чай. Можно играть в глухонемого. Можно ни за что не бороться. Можно любить свое одиночество и прятаться от всех на балконе.
"Глаз отдыхает, слух не слышит,
Жизнь потаенно хороша,
И небом невозбранно дышит
Почти свободная душа"
Почти.