Унизительно. Для всех.
Племени - очень нужен Наблюдающий Облака. Ты - действительно способен на это - годы смотреть на небо?? (с) Шаман
Это - не точная цитата. Из одного из самых длинных отечественных циклов про попаданцев в неолит. Все эти племена мамонтов и т.п.
Печально, когда племени Наблюдающий Облака - уже не нужен (см АБС, Попытка к Бегству, ТбБ, ОО). Это - стадия безнадёжной деградации.
Но в промежутками между фазами деградации - встречаются ещё и островки застоя. Когда многие - осознают, что Наблюдающий Облака - нужен. А вот общество - структурированное общество, в институтах своих - не осознаёт настолько, что так и норовит своих бродских за тунеядство закрыть. Хоть вроде и не убивает, так сразу.
В застой, Наблюдающим Облака (выродкам, властью не запятнанным - в терминологии АБС, ОО) открыты все социальные роли от гамма до эпсилона. При том, что многие - воспринимают их "выше альфы" (брамин - выше кшатрия, вообще-то; т.е. не только высший жрец - но и вонючий отшельник). И этот статус - даже конвертируется в классическое потребление альфы (бабки-бабы). Но - чрезвычайно унизительным для всех образом. Ну да. Пожертвования без ритуала есть взаимное унижение, как сказал бы Учитель (Конфуций).
Originally posted by aldanov at Мамардашвили и Зиновьев.
Заинтересовался отношениями двух философов.
Оба были в большом фаворе у советской интелллигенции.
Оба были или казались знаками чего-то глубинного.
Зиновьев был еще и диссидент. Мамардашвили, можно сказать, внутренний эмигрант.
Но, после раскола в в 90-ых непрерывно и интенсивно развивавшегося в 60-ых-80-ых годах интеллигентского дискурса (Стругацкие, Окуджава, Тарковский, --- и много чего еще), даже потенциальное противопоставление вчерашних и позавчерашних друзей друг другу приобрело особенный, провидческий смысл. Два философа стали примером из ряда парных символов раскола на пепелище лесного пожара, уничтожавшего буйную интеллигентскую поросль.
Два сильно обгоревших дерева среди таких же соседей и чахлых кустиков нового, вроде Галковского или Ашкерова.
Вообще ради выражения мнения Зиновьева о Мамардашвили достаточно было б и одного только рисунка.
Но жаль тогда будет не вспомнить "Зияющих высот" и образ Мыслителя-Мамардашвили.
" Мыслитель брал почти сырые куски мяса из закрытого распределителя мощной волосатой лапой с грязными ногтями, отправлял их в широко разверстую пасть и неторопливо жевал его с видом человека, делающего всем одолжение. Мыслитель был невероятно умный человек и понимал что Социолога и Супругу лучше не перебивать, так как они несут обычно чушь, а с Претендентом надо разговаривать жестами. Он всей своей могучей лысиной источал полное понимание мыслей Претендента и согласие с ними. Этот подонок недурно устроился, думал Он. Что же, такова жизнь. В этом мире только бездари и проходимцы процветают. Кстати, не забыть у него пару сотен занять. Мыслитель давно был должен Претенденту кучу денег, но сегодня ему деньги нужны до зареза. Надо отдать сто рублей за икону, которую он подарит итальянке, которая привезла ему в подарок вельветовые штаны и с которой он рассчитывал переспать, и отдать сто рублей за икону, которую он подарит француженке, которая привезла ему носки и которая рассчитывала переспать с ним. Великолепное мясо, сказал Мыслитель, когда Претендент умолк на мгновение, чтобы всунуть указательный палец между зубами и выковырять застрявший кусок. Претендент сказал, что ему это положено. Кстати, он говорил с Помощником. Мыслителя возьмут там на полставки. Распределитель у них не хуже. Ты не смотри, что у них вывеска неприличная. Там умнейшие люди сидят. Там тебе разрешат говорить такое, за что в любом другом месте дадут по шапке. Они же готовят людей не для нас, а для них. И уровень, само собой разумеется, должен быть выше. Зато ездить будешь. Они всех сотрудников с языками посылают лекции читать".
"Сэкономив на желудке, делегация закупила пятьсот псевдозамшевых пиджаков, юбок и пальто и полторы тысячи штанов в обтяжку с кожаными заплатками и непонятной надписью «Маде заграницей». Мыслитель, посетивший на правах исключительной личности предосудительные заведения, привез две колоды игральных карт с изображениями голых женщин всех национальностей, кроме наших. В дороге он показывал картинки молодым сотрудницам и спрашивал их, поглаживая доброй мягкой рукой выше коленки и глядя в упор умными грустными глазами, где тут пресловутая порнография. Впечатление было ошеломляющее, и авторитет Мыслителя как выдающегося мыслителя сильно укрепился".
"Мыслитель знал, что он - самый умный и образованный человек в Ибанске. Он занимал пост в Журнале и был этим доволен, ибо большинство не имело и этого. Но он был недоволен, ибо другие занимали посты повыше. Поскольку все, не имеющие такого поста, были глупее его, он считал свое положение вполне заслуженным. Но поскольку все, имеющие более высокие посты были глупее его, он считал себя несправедливо обойденным. Он прекрасно понимал, что если бы он был поглупее, то и пост имел бы поболее. И ему от этого становилось мучительно жаль себя, и он еще сильнее презирал жителей Ибанска, вполне заслуживших это презрение всей своей прошлой историей. В глазах передовой мыслящей творческой интеллигенции Ибанска Мыслитель был как бы расстрелянным, причем расстрелянным, с одной стороны, несправедливо (или, скорее, незаконно), но, с другой стороны, вроде бы за дело, так как он имел мысли, выходящие за рамки. Мыслитель не жил, а выполнял Миссию и преследовал Цели. Какую Миссию и какие Цели, никто не знал. Но все знали, что они есть. Все говорили: как хорошо, что Там есть Мыслитель. Что было бы Там, если бы его не было Там. Если бы не он, то было бы еще хуже.
В отличие от всех остальных жителей Ибанска Мыслитель был светским человеком. За письменный стол он садился только для того, чтобы тщательно обдумать, за чей счет сегодня сожрать шашлык и выпить бутылку коньяка, у кого взять в неоплатный долг крупную сумму и с чьими женами и в какой последовательности провести оставшуюся часть суток. Впрочем, долги он со временем собирался отдать, так как собирался написать книгу и получить за нее крупный гонорар".
По свидетельству Карла Кантора Мамардашвили, конечно, был неприятно удивлен:
"Мамардашвили обиделся на своего учителя Зиновьева за образ «мыслителя» в «Зияющих высотах», на коего некоторыми чертами он походил ... Мераб действительно любил вкусно покушать (а кто не любит) и действительно любил красивых женщин, (а кто из сильных и одиноких мужчин их не любит) зато как он был заботлив, как умел красиво ухаживать Если мы втроем (третьим был Ю.Левада) шли на дружеские посиделки к двум прелестным женщинам-Инне Фиалковой и Кларе Ким-Мераб единственный приносил хороший букет цветов. Мераб был сдержан, мало разговорчив, Но философские дамы хотели знать последние философские новости А они были только у Мераба. Эти новости были всегда новостями его собственных размышлений или сиюминутных философских импровизации, глубоких и остроумных. Разговор неизменно заходил о Зиновьеве. Он многим был обязан Саше-и кандидатской и докторской диссертацией, ценил и любил его, но никогда не поступался своим достоинством. Новейшую западную литературу он знал превосходно. Может поэтому Мераб, как и Щедровицкий, сожалели об узком культурном кругозоре Зиновьева. И напрасно. Удостоверяю, :его начитанность было ошеломляющей. Он только никогда не кичился ею и избегал цитирование источников, когда можно было обойтись и без них. Я рассказал о двух наиболее самобытных учениках Зиновьева, которые создали собственные школы, чтобы читатель понял, как в рутинной атмосфере философского факультета МГУ, благодаря Александру Зиновьеву исподволь созревал истинно философский факультет. Далеко не всё заслуживало сатиры".
Еще свидетельство в передаче Е. Скляренко: "Когдa Мерaбу покaзaли "Зияющие высоты", он скaзaл: "Сaшу нaдо отшлепaть". Вот и вся реaкция", - вспоминaл Николaй Щукин, сотрудник Институтa психологии, в котором Мaмaрдaшвили читaл лекции в 70-е годы.
Вообще, умиляет, когдa одиночкa Зиновьев опрaвдывaется перед одиночкой Мaмaрдaшвили: "Нa последней стрaнице зaписок Клеветникa Мыслитель зaметил словa: если хочешь быть другом - стaнь врaгом, тaковa печaльнaя учaсть всякого порядочного человекa, дерзнувшего сделaть блaго. Но смыслa этих слов Мыслитель не понял" ("Зияющие высоты")...
Н. Рязанцева: "И когда Зиновьев был уже на Западе, а мы тут прочитали эти “Высоты”, Мераб даже говорить о книге не хотел, сказал: “взбесившаяся бетономешалка”.
Дискурс раскололся.
Одни, оказалось, все же любят Россию, а другие - не очень. Зиновьев в Россию вернулся, а Мамардашвили, признавший, что чувствовал себя грузинским шпионом в России (отсюда, наверное, "он еще сильнее презирал жителей Ибанска, вполне заслуживших это презрение всей своей прошлой историей"), потом умер в Тбилиси, травимый за связи с объектом своего шпионского наблюдения и некоторого презрения.
Начался хаос в гуманитарных сферах, которые так ориентированы на принадлежность, на традицию. Некоторое время все метались под крики "Спасайся, кто может". Пока буря не утихла.
Не настал час сложить что-то иное. И, если удастся, вернуться к традициям.
Но что иное, никто толком не знает. Где те традиции - тоже. В обществе идет вяловатая борьба за наследие той вчерашней интеллигенции. Дело странное и безнадежное.