Запахи. Чтоб не забыть, когда снова будет сон и ветер в лицо
Вереницей лезут из-за плиты тени. Они не такие большие, как я думала. И они куда плотнее, чем были в прошлый раз. Я не успеваю вылить на них молока. Я не успеваю подуть на них. Я не успеваю даже повернуться и посмотреть, что они творят. Я ничего не успеваю - мне нужно уходить.
На козырьке подъезда лежит корова. Она спит, но я-то знаю, что один глаз у нее открыт, только за ресницами не видно. Ресницы такие длинные, что мешают людям выходить из подъезда. Они в них запутываются и спотыкаются. Вот и сейчас: маленькая бабулька, резво ругаясь матом, продирается сквозь коровьи ресницы, таща за собой визжащую собаченку. Даже не смешно, но корова все равно лежит по-собачьи на козырьке и медленно моргает глазом.
Да, не смешно.
Я прохожу мимо коровы, козырька и ресниц.
Тут всегда мир запахов. Тут брусника перемешивается с влажной пылью и становится образом. Тут запах нагретой на солнце кожи превращается в настроение. Ягоды и мох переворачивают весь мир с ног на голову, а потом так же стремительно лепят из него комок черной, теплой грязи и катят с вершины холма. Комок валится, впитывая по пути веточки, камушки, тоже теплые, и разогревается до красна. Если встать внизу, то он взорвется от прикосновения к телу. Разлетится плазмой, обволакивая поры, сосуды, мысли, стол, стулья и все существо. Запах не слышен, он осязаем и виден. Собственно, это единственное, что можно разглядеть. Иногда он, правда, звучит.
Я топаю по холодному бетону босыми ногами и валяюсь в пыли в самом углу, лишь бы никто не посмел подойти. А потом, когда уже никого не будет интересовать, я плачу и опять валяюсь в пыли в самом углу, но уже оттого, что устала. Пока еще немного темно я могу подобрать под себя ноги и мечтать о запахах.
Пока не настал новый день, в котором мне нужно будет орать, топать, лишь бы они близко не подошли, я могу учиться видеть фонарь. Сумеречный фонарь, который висит под крышей пятиэтажки и имеет смысл только там, где я когда-нибудь буду сидеть, подобрав ноги и вытирая слезы с пыльных щек. Только не побоявшись встать на парапет мокрой платформы, я узнаю, как лететь. Вместо того, чтоб стоять там, как прошлый раз, защищая от дождя маленький участок асфальта под ногами. И нужно будет вспомнить, сдирая последние одежды и обувь, зло смеясь, швыряя вниз все, что попадается под руку, кто я на самом деле. Вот тогда-то я смогу найти к нему дорогу. Я увижу его издалека. Свет будет единственным живым, что будет вокруг. Я же столько раз видела его там, а потом бесконечно долго запоминала дорогу.
Снова и снова прислоняю лоб к холодному стеклу. Выпить все до дна и не валять дурака!
На козырьке подъезда лежит корова. Она спит, но я-то знаю, что один глаз у нее открыт, только за ресницами не видно. Ресницы такие длинные, что мешают людям выходить из подъезда. Они в них запутываются и спотыкаются. Вот и сейчас: маленькая бабулька, резво ругаясь матом, продирается сквозь коровьи ресницы, таща за собой визжащую собаченку. Даже не смешно, но корова все равно лежит по-собачьи на козырьке и медленно моргает глазом.
Да, не смешно.
Я прохожу мимо коровы, козырька и ресниц.
Тут всегда мир запахов. Тут брусника перемешивается с влажной пылью и становится образом. Тут запах нагретой на солнце кожи превращается в настроение. Ягоды и мох переворачивают весь мир с ног на голову, а потом так же стремительно лепят из него комок черной, теплой грязи и катят с вершины холма. Комок валится, впитывая по пути веточки, камушки, тоже теплые, и разогревается до красна. Если встать внизу, то он взорвется от прикосновения к телу. Разлетится плазмой, обволакивая поры, сосуды, мысли, стол, стулья и все существо. Запах не слышен, он осязаем и виден. Собственно, это единственное, что можно разглядеть. Иногда он, правда, звучит.
Я топаю по холодному бетону босыми ногами и валяюсь в пыли в самом углу, лишь бы никто не посмел подойти. А потом, когда уже никого не будет интересовать, я плачу и опять валяюсь в пыли в самом углу, но уже оттого, что устала. Пока еще немного темно я могу подобрать под себя ноги и мечтать о запахах.
Пока не настал новый день, в котором мне нужно будет орать, топать, лишь бы они близко не подошли, я могу учиться видеть фонарь. Сумеречный фонарь, который висит под крышей пятиэтажки и имеет смысл только там, где я когда-нибудь буду сидеть, подобрав ноги и вытирая слезы с пыльных щек. Только не побоявшись встать на парапет мокрой платформы, я узнаю, как лететь. Вместо того, чтоб стоять там, как прошлый раз, защищая от дождя маленький участок асфальта под ногами. И нужно будет вспомнить, сдирая последние одежды и обувь, зло смеясь, швыряя вниз все, что попадается под руку, кто я на самом деле. Вот тогда-то я смогу найти к нему дорогу. Я увижу его издалека. Свет будет единственным живым, что будет вокруг. Я же столько раз видела его там, а потом бесконечно долго запоминала дорогу.
Снова и снова прислоняю лоб к холодному стеклу. Выпить все до дна и не валять дурака!