(no subject)
Дочитала воспоминания Агаты Кристи, про археологические раскопки в Сирии. Читаешь и думаешь: раньше там были археологические древности, Пальмира, разные телли (холмы с разными древностями). А сейчас там что? Выжженая земля, наверное 😵💫😵💫 А книга у Кристи очень здравомыслящая и с отличным английским юмором)
Как обычно цитаты.
«Погодите, это же Палестина, да?»«Это рядом с Палестиной, - говорю я одобрительно. - Знаете, дальше в глубь материка».Это не слишком помогает, так как Палестина, которая для людей связана скорее с Библейской историей и Воскресной школой, чем с географическим положением, вызывает ассоциации чисто литературные и религиозные.«Не могу точно себе представить, где она, - морщины углубляются, - а где приблизительно вы копаете - я имею в виду, около какого города?»«Не около какого-нибудь города. Около границы Турции и Ирака».Выражение беспомощности появляется на лице знакомого.«Но все-таки вы должны же быть вблизи от какого-нибудь города!»«Алеппо, - говорю я, - милях в двухстах оттуда».Человек вздыхает и сдается. Затем, оживившись, спрашивает, что мы едим: «Наверное, одни финики?»А когда я отвечаю, что баранину, цыплят, яйца, рис, фасоль, баклажаны, огурцы, апельсины по сезону и бананы, то на меня смотрят с осуждением и говорят: «Нельзя сказать, чтобы вам приходилось терпеть лишения!».»
«Одна из историй Хамуди кажется особенно подходящей к случаю - а именно о прелестной жене султана, которую он увез и которая дни и ночи воссылала жалобы Аллаху на то, что она осталась без подруг, совсем одна в пустыне. «И в конце концов Аллаху надоели ее причитания, и он послал ей подруг. Он послал ей мух!»Я чувствую особую ненависть к этой прелестной леди за то, что она разгневала Аллаха! Весь день тучи мух, окружающие меня, не дают покоя.Я горько сожалею, что вообще отправилась в эту экспедицию, и с трудом удерживаюсь, чтобы не сказать этого вслух.После четырех дней только на жидком чае без молока я неожиданно оживаю. Жизнь снова прекрасна. Я съедаю колоссальную порцию риса с тушеными овощами, плавающими в жиру. Мне это кажется самым изысканным блюдом, какое я когда-либо пробовала!»
«Это, - объясняет он, - племя Анаиза, я к нему принадлежу».«Это как?» - спрашивает Макс.И тут Аристид своим добрым, счастливым голосом, со спокойной, веселой улыбкой рассказывает свою историю. Историю маленького мальчика семи лет, которого со всей его семьей и другими армянскими семьями турки живыми бросили в глубокую яму. Их полили дегтем и подожгли. Его отец и мать, двое братьев и сестры - все заживо сгорели. А он, оказавшись под ними всеми, был еще жив, когда турки ушли, и позже его нашел кто-то из арабов Анаиза. Они взяли его с собой и приняли в племя Анаиза. Он вырос как араб, кочуя вместе с ними по пастбищам. Но когда ему исполнилось восемнадцать, он отправился в Мосул и там потребовал, чтобы ему выдали документы, подтверждающие его национальность. Он армянин, а не араб. И все же кровное братство сохранилось, и для племени Анаиза он все еще один из них.»
«Мы встречаем несколько машин, а и Абдуллу, и Аристида приходится яростно ругать, так как они с удовольствием принимаются за излюбленный спорт местных шоферов, пытаясь задавить или хотя бы перепугать группы ослов и верблюдов, сопровождаемые старухами и мальчишками.«Неужели эта дорога недостаточно широка для тебя и нельзя было проехать по другой стороне?» - вопрошает Макс.Абдулла возбужденно оборачивается к нему:«Разве я не веду грузовик? Разве не мне выбирать самую лучшую часть дороги? Эти несчастные бедуины должны убираться с моей дороги вместе со своими жалкими ослами!»Аристид тихо подкрадывается к перегруженному ослу, рядом с которым бредут мужчина и женщина, и нажимает на сигнал, извлекая оглушительный вой. Осел обращается в паническое бегство, женщина с воплем кидается за ним, мужчина потрясает кулаком. Аристид хохочет.Теперь ругают его, но он, как всегда, остается безмятежно нераскаявшимся.»
«И выражение кота настолько свирепо, что мы тотчас слушаемся, разговариваем шепотом и едим, стараясь не брякать тарелками и стаканами.Пять раз за время обеда появляется и бежит по полу мышь, и пять раз кот совершает прыжок. Дальнейшее происходит незамедлительно. Нет никаких западных проволочек, никаких игр с жертвой. Кот просто откусывает мыши голову, прожевывает ее, а затем переходит к остальному телу! Выглядит это довольно жутко и совершенно по-деловому.Кот живет у нас пять дней. После этих пяти дней ни одной мыши не появляется. Затем кот покидает нас, а мыши никогда не возвращаются. Я никогда ни до, ни после не видала такого профессионального кота. Мы его совершенно не интересовали, он никогда не требовал ни молока, ни доли нашей пищи. Он был холоден, научен и нелицеприятен. В высшей степени профессиональный кот!»
«Арабские женщины неизменно скромны и замкнуты, они отворачиваются, когда вы с ними заговариваете, если они на вас смотрят, то только издали. Если они улыбаются, то застенчиво и полуотвернувшись. Одеваются они в основном в черное и в темные тона. И никогда ни одна арабская женщина не подойдет и не заговорит с мужчиной! У курдской женщины нет ни малейших сомнений, что она ничуть не хуже мужчины, скорее лучше! Они выходят из дома и обмениваются шутками с любыми мужчинами, проводя время в дружеских беседах. Они, нисколько не смущаясь, командуют своими мужьями. Наши рабочие из Джераблуса, не привыкшие к курдам, глубоко шокированы.«Никогда, - восклицает один из них, - никогда не думал, что услышу, чтобы приличная женщина так обращалась к своему мужу! Правда же, я не знал куда смотреть!»В это утро мои курдские женщины с откровенным интересом рассматривают меня и обмениваются друг с другом фривольными замечаниями. Они очень дружелюбны, кивают мне и смеются, задают вопросы, затем вздыхают, качают головами, постукивая пальцем по губам.»
«Они явно говорят: «Как жаль, что мы не можем понять друг друга!» Они поднимают складку моей юбки и рассматривают ее с интересом, щупают мой рукав. Они показывают на городище. Я женщина Хвайи? Я киваю. Они обстреливают меня новыми вопросами, затем смеются, понимая, что ответов не получить. Несомненно, им хотелось бы знать все о моих детях и выкидышах!Они пытаются объяснить мне, что они делают с травами и растениями, которые собирают. А, ничего не получается!Еще один взрыв смеха. Они встают, улыбаются, кивают и не торопясь удаляются, смеясь и разговаривая. Они как большие яркие цветы…Они живут в жалких глиняных хижинах, владея, быть может, всего несколькими кухонными горшками, и при этом их веселость, их смех непритворны. Они находят, несколько по-раблезиански, что жизнь хороша. Они красивы, полнокровны и веселы.»
«Затем я провожу демонстрацию со щепоткой борной кислоты - «Mithl hadha».Заключительная пантомима промывания глаз.На это пациентка отвечает пантомимой, изображающей большой глоток. Я качаю головой. Лекарство наружное, для глаз. Пациентка слегка разочарована. Однако на следующий день мы слышим от формена, что жене Абу Сулеймана очень помогло лекарство Хатун. Она им промыла глаза, а затем выпила все, до последней капли!Самый распространенный жест - выразительное потирание живота. Это имеет два возможных значения: а) острое расстройство пищеварения; б) жалоба на бесплодие.Питьевая сода дает хорошие результаты в первом случае и завоевала неожиданную репутацию во втором.«Белый порошок, который твоя Хатун дала в прошлом сезоне, сотворил чудо! У меня теперь двое крепких сыновей-близнецов!»
«Я опять-таки против того, чтобы видеть, как Ферхид с длинным острым ножом в руках приближается к курицам.На эту излишную щепетильность Хатун наши слуги смотрят снисходительно, как на еще одну западную странность.Однажды, когда мы копали около Мосула, наш старый формен подошел к Максу в большом волнении.«Ты должен завтра свезти Хатун в Мосул. Это большое событие. Там будет повешение - повесят женщину! Твоей Хатун будет очень интересно. Она ни в коем случае не должна пропустить это!»Моя незаинтересованность в этом зрелище (а по правде говоря, отвращение) ему совершенно непонятна.«Но ведь это женщина, - настаивает он. - У нас очень редко вешают женщин. Это курдская женщина, которая отравила трех мужей. Уж конечно, конечно же, Хатун не захочет пропустить такое!»Своим твердым отказом присутствовать я сильно уронила себя в его глазах. Он с грустью покинул нас, чтобы насладиться повешением самому.»
«Пристрастность Судьбы особенно заметна в день выплаты. Одни получают большую доплату, другие почти ничего. Звучит много шуток и острот, и все, даже обойденные Фортуной, веселы. Высокая, красивая курдская женщина подбегает к мужу, который пересчитывает то, что получил.«Что ты получил? Покажи мне!» - без всякого зазрения совести она хватает все и уносит.Утонченного вида арабы деликатно отворачиваются, шокированные таким неженственным (и немужественным) поведением!Курдская женщина вновь появляется из своей глиняной хижины и в полный голос поносит мужа за то, как он отвязывает осла. Курд, большой красивый мужчина, грустно вздыхает. Кто бы захотел быть курдским мужем?Есть поговорка, что если вас в пустыне ограбит араб, он вас изобьет, но жизнь оставит, а если ограбит курд, то он убьет просто ради удовольствия!Может быть, то, что дома он заклеван женой, и стимулирует его свирепость вне дома!»
«Отсюда мы переходим к обсуждению Притчи о Добром Самаритянине. Все истории из Библии и Нового Завета обретают здесь особую реальность и интерес. Они написаны тем языком и проникнуты той идеологией, которые мы ежедневно слышим повсюду вокруг себя, и меня часто поражает, как иногда смещается основной смысл истории по сравнению с тем, как мы привыкли ее воспринимать. Небольшой пример: внезапно я осознала, что в истории про Иезавель в пуританских протестантских кругах основной упор делается на то, что она подкрасила себе лицо и украсила волосы, когда имеется в виду, что именно олицетворяет Иезавель. А здесь это не подкрашенное лицо и украшенные волосы - потому что все добродетельные женщины раскрашивают (или татуируют) лица и применяют хну для окраски волос - это тот факт, что Иезавель выглянула из окна - вот это, определенно, нескромный поступок!Новый Завет становится очень близким, когда я прошу Макса пересказать мне суть его долгих разговоров с шейхом, потому что их разговоры состоят почти полностью из иносказаний - чтобы высказать свои желания и просьбы, вы рассказываете историю, соответствующую данному случаю, собеседник «отвечает другой историей, которая содержит возражения, и так далее. Ничто никогда не облекается в простые слова.Притча о Добром Самаритянине здесь обладает реальностью, которой у нее не может быть в атмосфере многолюдных улиц, полиции, машин «Скорой помощи», больниц и социальной помощи. Если бы человек упал у обочины широкой дороги через пустыню между Хассеке и Дейр-эз-Зором, то эта история вполне могла бы происходить в наши дни, и она показывает, какой огромной добродетелью является сострадание в глазах людей пустыни.Многие ли из нас, внезапно спрашивает Макс, действительно помогли бы человеку в беде в таких условиях, когда нет ни свидетелей, ни влияния общественного мнения, и никто не узнает и не осудит за то, что помощь не была оказана?«Все, конечно же, помогли бы», - твердо говорит Полковник.«Нет, но помогли бы они? - настаивает Макс. - Человек лежит, умирает. Вспомните, смерть здесь не так уж важна. Вы торопитесь. У вас дело. Вам не хочется задерживаться и брать на себя хлопоты. Этот человек для вас ничего не значит. И никто никогда не узнает, если вы просто поспешите дальше, сказав «, что в конце концов это не ваше дело, да и кто-нибудь еще сейчас подойдет, и т. д. и т. д.».Мы все сидим и думаем, и мы все, мне кажется, немного сбиты с толку. Так ли уж мы уверены в самом деле в нашей глубокой гуманности?После долгой паузы Бампс медленно произносит: «Я думаю, я бы помог… Да, я думаю, помог бы. Может быть, я бы сперва уехал, но потом, наверное, устыдился бы и вернулся».Полковник соглашается:«Именно так; чувствовал бы себя неприятно».Макс говорит, что он думает, что он бы помог тоже, но он в себе далеко не так уверен, как ему хотелось бы, и я соглашаюсь с ним.Некоторое время мы все сидим молча, а затем я замечаю, что, как всегда, Мак не принял участия в обсуждении.«Что бы вы сделали, Мак?»Мак слегка вздрагивает, выходя из приятной отрешенности.«Я? - голос у него слегка удивленный. - О, я бы поехал дальше. Я бы не остановился».«Вы бы не остановились, точно?!Мы все с интересом смотрим на Мака; он качает головой.«Здесь так много людей умирает. Чувствуешь, что немного раньше или «много позже, это уже не разница. Я, во всяком случае, не рассчитывал бы, что кто-нибудь станет останавливаться из-за меня».Да, это правда. Мак на это не рассчитывал бы.А он продолжает мягким тоном:«Я думаю, гораздо лучше продолжать заниматься своим делом, не отвлекаясь постоянно из-за посторонних людей и событий».Мы смотрим с еще большим интересом. Неожиданно мне приходит мысль:«Но если бы, Мак, - говорю я, - если бы это была лошадь?»«О, лошадь! - говорит Мак, внезапно становясь вполне человеческим и живым существом, и совсем не отстраненным. - Это было бы совсем другое дело! Конечно же, я бы сделал для лошади все, что я бы мог».Мы все хохочем, а он выглядит удивленным»
Отрывок из книги
Расскажи мне, как живешь
Агата Кристи
Как обычно цитаты.
«Погодите, это же Палестина, да?»«Это рядом с Палестиной, - говорю я одобрительно. - Знаете, дальше в глубь материка».Это не слишком помогает, так как Палестина, которая для людей связана скорее с Библейской историей и Воскресной школой, чем с географическим положением, вызывает ассоциации чисто литературные и религиозные.«Не могу точно себе представить, где она, - морщины углубляются, - а где приблизительно вы копаете - я имею в виду, около какого города?»«Не около какого-нибудь города. Около границы Турции и Ирака».Выражение беспомощности появляется на лице знакомого.«Но все-таки вы должны же быть вблизи от какого-нибудь города!»«Алеппо, - говорю я, - милях в двухстах оттуда».Человек вздыхает и сдается. Затем, оживившись, спрашивает, что мы едим: «Наверное, одни финики?»А когда я отвечаю, что баранину, цыплят, яйца, рис, фасоль, баклажаны, огурцы, апельсины по сезону и бананы, то на меня смотрят с осуждением и говорят: «Нельзя сказать, чтобы вам приходилось терпеть лишения!».»
«Одна из историй Хамуди кажется особенно подходящей к случаю - а именно о прелестной жене султана, которую он увез и которая дни и ночи воссылала жалобы Аллаху на то, что она осталась без подруг, совсем одна в пустыне. «И в конце концов Аллаху надоели ее причитания, и он послал ей подруг. Он послал ей мух!»Я чувствую особую ненависть к этой прелестной леди за то, что она разгневала Аллаха! Весь день тучи мух, окружающие меня, не дают покоя.Я горько сожалею, что вообще отправилась в эту экспедицию, и с трудом удерживаюсь, чтобы не сказать этого вслух.После четырех дней только на жидком чае без молока я неожиданно оживаю. Жизнь снова прекрасна. Я съедаю колоссальную порцию риса с тушеными овощами, плавающими в жиру. Мне это кажется самым изысканным блюдом, какое я когда-либо пробовала!»
«Это, - объясняет он, - племя Анаиза, я к нему принадлежу».«Это как?» - спрашивает Макс.И тут Аристид своим добрым, счастливым голосом, со спокойной, веселой улыбкой рассказывает свою историю. Историю маленького мальчика семи лет, которого со всей его семьей и другими армянскими семьями турки живыми бросили в глубокую яму. Их полили дегтем и подожгли. Его отец и мать, двое братьев и сестры - все заживо сгорели. А он, оказавшись под ними всеми, был еще жив, когда турки ушли, и позже его нашел кто-то из арабов Анаиза. Они взяли его с собой и приняли в племя Анаиза. Он вырос как араб, кочуя вместе с ними по пастбищам. Но когда ему исполнилось восемнадцать, он отправился в Мосул и там потребовал, чтобы ему выдали документы, подтверждающие его национальность. Он армянин, а не араб. И все же кровное братство сохранилось, и для племени Анаиза он все еще один из них.»
«Мы встречаем несколько машин, а и Абдуллу, и Аристида приходится яростно ругать, так как они с удовольствием принимаются за излюбленный спорт местных шоферов, пытаясь задавить или хотя бы перепугать группы ослов и верблюдов, сопровождаемые старухами и мальчишками.«Неужели эта дорога недостаточно широка для тебя и нельзя было проехать по другой стороне?» - вопрошает Макс.Абдулла возбужденно оборачивается к нему:«Разве я не веду грузовик? Разве не мне выбирать самую лучшую часть дороги? Эти несчастные бедуины должны убираться с моей дороги вместе со своими жалкими ослами!»Аристид тихо подкрадывается к перегруженному ослу, рядом с которым бредут мужчина и женщина, и нажимает на сигнал, извлекая оглушительный вой. Осел обращается в паническое бегство, женщина с воплем кидается за ним, мужчина потрясает кулаком. Аристид хохочет.Теперь ругают его, но он, как всегда, остается безмятежно нераскаявшимся.»
«И выражение кота настолько свирепо, что мы тотчас слушаемся, разговариваем шепотом и едим, стараясь не брякать тарелками и стаканами.Пять раз за время обеда появляется и бежит по полу мышь, и пять раз кот совершает прыжок. Дальнейшее происходит незамедлительно. Нет никаких западных проволочек, никаких игр с жертвой. Кот просто откусывает мыши голову, прожевывает ее, а затем переходит к остальному телу! Выглядит это довольно жутко и совершенно по-деловому.Кот живет у нас пять дней. После этих пяти дней ни одной мыши не появляется. Затем кот покидает нас, а мыши никогда не возвращаются. Я никогда ни до, ни после не видала такого профессионального кота. Мы его совершенно не интересовали, он никогда не требовал ни молока, ни доли нашей пищи. Он был холоден, научен и нелицеприятен. В высшей степени профессиональный кот!»
«Арабские женщины неизменно скромны и замкнуты, они отворачиваются, когда вы с ними заговариваете, если они на вас смотрят, то только издали. Если они улыбаются, то застенчиво и полуотвернувшись. Одеваются они в основном в черное и в темные тона. И никогда ни одна арабская женщина не подойдет и не заговорит с мужчиной! У курдской женщины нет ни малейших сомнений, что она ничуть не хуже мужчины, скорее лучше! Они выходят из дома и обмениваются шутками с любыми мужчинами, проводя время в дружеских беседах. Они, нисколько не смущаясь, командуют своими мужьями. Наши рабочие из Джераблуса, не привыкшие к курдам, глубоко шокированы.«Никогда, - восклицает один из них, - никогда не думал, что услышу, чтобы приличная женщина так обращалась к своему мужу! Правда же, я не знал куда смотреть!»В это утро мои курдские женщины с откровенным интересом рассматривают меня и обмениваются друг с другом фривольными замечаниями. Они очень дружелюбны, кивают мне и смеются, задают вопросы, затем вздыхают, качают головами, постукивая пальцем по губам.»
«Они явно говорят: «Как жаль, что мы не можем понять друг друга!» Они поднимают складку моей юбки и рассматривают ее с интересом, щупают мой рукав. Они показывают на городище. Я женщина Хвайи? Я киваю. Они обстреливают меня новыми вопросами, затем смеются, понимая, что ответов не получить. Несомненно, им хотелось бы знать все о моих детях и выкидышах!Они пытаются объяснить мне, что они делают с травами и растениями, которые собирают. А, ничего не получается!Еще один взрыв смеха. Они встают, улыбаются, кивают и не торопясь удаляются, смеясь и разговаривая. Они как большие яркие цветы…Они живут в жалких глиняных хижинах, владея, быть может, всего несколькими кухонными горшками, и при этом их веселость, их смех непритворны. Они находят, несколько по-раблезиански, что жизнь хороша. Они красивы, полнокровны и веселы.»
«Затем я провожу демонстрацию со щепоткой борной кислоты - «Mithl hadha».Заключительная пантомима промывания глаз.На это пациентка отвечает пантомимой, изображающей большой глоток. Я качаю головой. Лекарство наружное, для глаз. Пациентка слегка разочарована. Однако на следующий день мы слышим от формена, что жене Абу Сулеймана очень помогло лекарство Хатун. Она им промыла глаза, а затем выпила все, до последней капли!Самый распространенный жест - выразительное потирание живота. Это имеет два возможных значения: а) острое расстройство пищеварения; б) жалоба на бесплодие.Питьевая сода дает хорошие результаты в первом случае и завоевала неожиданную репутацию во втором.«Белый порошок, который твоя Хатун дала в прошлом сезоне, сотворил чудо! У меня теперь двое крепких сыновей-близнецов!»
«Я опять-таки против того, чтобы видеть, как Ферхид с длинным острым ножом в руках приближается к курицам.На эту излишную щепетильность Хатун наши слуги смотрят снисходительно, как на еще одну западную странность.Однажды, когда мы копали около Мосула, наш старый формен подошел к Максу в большом волнении.«Ты должен завтра свезти Хатун в Мосул. Это большое событие. Там будет повешение - повесят женщину! Твоей Хатун будет очень интересно. Она ни в коем случае не должна пропустить это!»Моя незаинтересованность в этом зрелище (а по правде говоря, отвращение) ему совершенно непонятна.«Но ведь это женщина, - настаивает он. - У нас очень редко вешают женщин. Это курдская женщина, которая отравила трех мужей. Уж конечно, конечно же, Хатун не захочет пропустить такое!»Своим твердым отказом присутствовать я сильно уронила себя в его глазах. Он с грустью покинул нас, чтобы насладиться повешением самому.»
«Пристрастность Судьбы особенно заметна в день выплаты. Одни получают большую доплату, другие почти ничего. Звучит много шуток и острот, и все, даже обойденные Фортуной, веселы. Высокая, красивая курдская женщина подбегает к мужу, который пересчитывает то, что получил.«Что ты получил? Покажи мне!» - без всякого зазрения совести она хватает все и уносит.Утонченного вида арабы деликатно отворачиваются, шокированные таким неженственным (и немужественным) поведением!Курдская женщина вновь появляется из своей глиняной хижины и в полный голос поносит мужа за то, как он отвязывает осла. Курд, большой красивый мужчина, грустно вздыхает. Кто бы захотел быть курдским мужем?Есть поговорка, что если вас в пустыне ограбит араб, он вас изобьет, но жизнь оставит, а если ограбит курд, то он убьет просто ради удовольствия!Может быть, то, что дома он заклеван женой, и стимулирует его свирепость вне дома!»
«Отсюда мы переходим к обсуждению Притчи о Добром Самаритянине. Все истории из Библии и Нового Завета обретают здесь особую реальность и интерес. Они написаны тем языком и проникнуты той идеологией, которые мы ежедневно слышим повсюду вокруг себя, и меня часто поражает, как иногда смещается основной смысл истории по сравнению с тем, как мы привыкли ее воспринимать. Небольшой пример: внезапно я осознала, что в истории про Иезавель в пуританских протестантских кругах основной упор делается на то, что она подкрасила себе лицо и украсила волосы, когда имеется в виду, что именно олицетворяет Иезавель. А здесь это не подкрашенное лицо и украшенные волосы - потому что все добродетельные женщины раскрашивают (или татуируют) лица и применяют хну для окраски волос - это тот факт, что Иезавель выглянула из окна - вот это, определенно, нескромный поступок!Новый Завет становится очень близким, когда я прошу Макса пересказать мне суть его долгих разговоров с шейхом, потому что их разговоры состоят почти полностью из иносказаний - чтобы высказать свои желания и просьбы, вы рассказываете историю, соответствующую данному случаю, собеседник «отвечает другой историей, которая содержит возражения, и так далее. Ничто никогда не облекается в простые слова.Притча о Добром Самаритянине здесь обладает реальностью, которой у нее не может быть в атмосфере многолюдных улиц, полиции, машин «Скорой помощи», больниц и социальной помощи. Если бы человек упал у обочины широкой дороги через пустыню между Хассеке и Дейр-эз-Зором, то эта история вполне могла бы происходить в наши дни, и она показывает, какой огромной добродетелью является сострадание в глазах людей пустыни.Многие ли из нас, внезапно спрашивает Макс, действительно помогли бы человеку в беде в таких условиях, когда нет ни свидетелей, ни влияния общественного мнения, и никто не узнает и не осудит за то, что помощь не была оказана?«Все, конечно же, помогли бы», - твердо говорит Полковник.«Нет, но помогли бы они? - настаивает Макс. - Человек лежит, умирает. Вспомните, смерть здесь не так уж важна. Вы торопитесь. У вас дело. Вам не хочется задерживаться и брать на себя хлопоты. Этот человек для вас ничего не значит. И никто никогда не узнает, если вы просто поспешите дальше, сказав «, что в конце концов это не ваше дело, да и кто-нибудь еще сейчас подойдет, и т. д. и т. д.».Мы все сидим и думаем, и мы все, мне кажется, немного сбиты с толку. Так ли уж мы уверены в самом деле в нашей глубокой гуманности?После долгой паузы Бампс медленно произносит: «Я думаю, я бы помог… Да, я думаю, помог бы. Может быть, я бы сперва уехал, но потом, наверное, устыдился бы и вернулся».Полковник соглашается:«Именно так; чувствовал бы себя неприятно».Макс говорит, что он думает, что он бы помог тоже, но он в себе далеко не так уверен, как ему хотелось бы, и я соглашаюсь с ним.Некоторое время мы все сидим молча, а затем я замечаю, что, как всегда, Мак не принял участия в обсуждении.«Что бы вы сделали, Мак?»Мак слегка вздрагивает, выходя из приятной отрешенности.«Я? - голос у него слегка удивленный. - О, я бы поехал дальше. Я бы не остановился».«Вы бы не остановились, точно?!Мы все с интересом смотрим на Мака; он качает головой.«Здесь так много людей умирает. Чувствуешь, что немного раньше или «много позже, это уже не разница. Я, во всяком случае, не рассчитывал бы, что кто-нибудь станет останавливаться из-за меня».Да, это правда. Мак на это не рассчитывал бы.А он продолжает мягким тоном:«Я думаю, гораздо лучше продолжать заниматься своим делом, не отвлекаясь постоянно из-за посторонних людей и событий».Мы смотрим с еще большим интересом. Неожиданно мне приходит мысль:«Но если бы, Мак, - говорю я, - если бы это была лошадь?»«О, лошадь! - говорит Мак, внезапно становясь вполне человеческим и живым существом, и совсем не отстраненным. - Это было бы совсем другое дело! Конечно же, я бы сделал для лошади все, что я бы мог».Мы все хохочем, а он выглядит удивленным»
Отрывок из книги
Расскажи мне, как живешь
Агата Кристи