Город Брежнев
Дочитала. Прослезилась несколько раз. Хороший роман.
«Я завелся что-то не по обстановке, но и Серый тоже хорош. Антисоветчину несет какую-то. И ладно бы прикольную - а то ведь как будто кино про фашистов пересказывает. Где в роли фашистов наши. А наши не могут быть фашистами. Наши не могут кидать гранаты в дом, бомбить города, захватывать чужие острова, ну и вообще - нападать, стрелять в спину, обманывать и предавать. Потому что какие они наши после этого? Они фашисты или там американцы с израильцами - не знаю уж, кто там живет и как правильно называется, но бомбит всех постоянно.»
«У самой Ларисы крестика, конечно, сроду не водилось, она с детства привыкла к тому, что их только бабушки носят - ну и цыгане, которых она видала на базаре.А у детей, значит, вот такие теперь.Сама на сына ключик повесила - и сама его выпустила в эти идиотские игры, к чужим пацанам, к бутылкам с карбидом, ферроцериевым бомбочкам и стройкам с залитыми водой глинистыми котлованами, с торчащей арматурой, с черными катакомбами нижних этажей и вскрытыми лестницами верхотуры, к декорациям, в которых творились ужасы, то и дело превращавшие скучные заседания комиссии по делам несовершеннолетних в какой-то заграничный кошмарный фильм, каких в кино даже после шестнадцати не показывают.»
«Кошара встал и, нервно усмехаясь, рассказал, что месяц назад компания Swindell Dressler, поставившая практически все литейные линии КамАЗа, - вернее, Pullman Swindell, как она называется после перекупок с переименованиями, - не прислала очередную партию расходных материалов, в том числе резиновые манжеты для манипуляторов «электродуговых печей. На телексы и звонки представительство компании отвечало невнятно, головная контора глухо молчала, потом вдруг сообщила, что манжет для Европы и СССР нет, какие-то перебои с огнеупорной резиной, так что самим, мол, еле хватает. Выписывайте, говорят, штраф, согласны. А какой штраф, если у нас литейка вся через три дня встанет, а за нею и главный конвейер?- А в Союзе никто, что ли, такую резину не делает, Баковка там? - под легкий смешок поинтересовался Федоров, сидевший по левую руку от начальника.- Ну, если баковское РТИ номер два в несколько слоев натянуть… - обрадованно начал Тарханов.- Никто, - отрезал Кошара. - Ни в Союзе, ни в мире. И сегодня, между прочим, последний день работы с манжетами, которые остались.»
«Витальтолич ухмыльнулся, но чего-то не отставал:- А крестовская-то почему? Колхозники разве с крестами ходят?- Да фиг его знает, всю жизнь деревенских так…- А чем деревенские плохи? Они как бы кормят всех.- Вот пусть и кормят, а не шарахаются тут.Витальтолич сказал, разглядывая меня и продолжая ухмыляться:- А я деревенский как бы. Ну, почти.Я смутился, но быстро нашелся:- Так батек мой тоже, и мало ли кто еще, полгорода, считай. Главное ведь - не откуда ты, можно и в городе родиться, а все равно быть деревня деревней. А, понял. Крест - это от крестьян, видимо. Там без разницы, с крестами, без, это ж и так видно: идет такой кудрявенький, волосы вот досюда, усики, одет как чушпан - ну крест, Фидаиль такой.
«- Крест Фидаиль? - уточнил Витальтолич, как будто не веря.- Ну да. Здесь Фидаиль, а в Москве где-нибудь или там, я не знаю, в Свердловске, Алешка как раз, блин. Митюшка или Николка.- Мне один умный человек объяснял разницу между деревенскими и городскими драками, - сообщил Витальтолич как-то мечтательно. - В городе все чужие, а в деревне все свои. И чужих в деревне убивают. А в городе нет - если все как бы чужие, всех ведь не убьешь. И вообще, деревенские - это люди, которые заботятся о тебе, как о своем ребенке, выращивают, кормят, дружат, играют. А потом отрубают голову и съедают. Ты, Артур, это как бы имей в виду.Я поморгал и сказал:- Ой, да ладно. Подавятся. А, и про песню-то: пуговку, блин, он с иностранскими буквами нашел. Сейчас за это пол-Брежнева арестовать можно - у одних «Суперрайфл», у других «Вранглер» или «Монтана», у третьих рубашка румынская. Я уж молчу про шпионов.»
«Вафин замолчал и махнул рукой. Потом все-таки добавил:- У тебя вот джинсы американские, да, рублей сто пятьдесят, наверное?- Итальянские, сто двадцать.- Ну все равно. Считай, зарплата. Плюс кроссовки - если фирменные, еще столько же. Это ведь чемодан нашей одежды накупить можно. А все равно - каждый второй в джинсах и кроссовках, причем не только молодежь. Вот не понимаю я этого, честно. Мода модой, но жить-то на что остается? А еще телевизоры, магнитофоны нужны, кассеты опять же. И желательно сразу, класса с пятого.»
«Артур говорил, и замолкал, и плакал, и смотрел на Виталика, ища то ли понимания, то ли сочувствия, то ли спасения. И Виталик чувствовал, что это чужое желание, не имеющее никакого отношения к его жизни, подтапливает его жизнь, как несчастная псина, обалдело бегающая по льдине в центре весенней реки, все сильнее подтапливает эту льдину.»
«Чувство это возникло не сразу. Сперва Виталик просто тягостно пытался понять, с какой стати он постоянно должен быть чужой жилеткой, то всеобщей, то отдельно взятого пионера - ну хорошо, уже комсомольца, тем более здорового лба с мамой-папой, в фирменных кроссовках, наверняка с магнитофоном и вообще полным мешком радостей, о которых Виталик в детстве мог только мечтать, а теперь даже и мечтать не мог, потому что мечтать о таком - себя унижать.Виталик не очень хорошо помнил, как ему жилось, когда он был ровесником нынешнего Артура - то есть в последний школьный год. Но вроде бы до смерти матери он мечтал, пусть и нечасто, всего о трех вещах: джинсах, брате и теплом туалете. Первая мечта сбылась сразу после того, как потеряла смысл, - потому что погибла вторая.»
«Оказалось, зря целился. Как в пятом классе, когда спортактиву поселка велели готовиться к районным соревнованиям по гимнастике, и Виталик себе все ноги выбил, чуть спину не сорвал, но подготовился шикарно - а соревнования оказались по легкой атлетике. И Виталик прибежал пятым, что ли, с конца.За речкой все, тем более пацаны из ОРБ, твердо знали, что они герои, понимали, что это очевидно и известно в Союзе всем, и по возвращении собирались скромно это отрицать. Сборы оказались напрасными. Никто ничего не то что не знал - даже не подозревал, даже краешком мысли не касался того факта, что не очень далеко от него несколько тысяч пацанов каждую секунду умирают - за него, и убивают - за него, и травятся, и плачут, и сгорают заживо - за него, за гражданина Советской страны, который об этом даже не подозревает и думать не хочет. Падла.И всем похер. Всем всё было похер. И это было некруто и западло.»
«Анатолий Викторович, на место сядьте, я скажу, когда можно будет. Достоверно не. Я, знаете ли, третий день достоверно не. Мне Николай Егорыч, замминистра, каждый день звонит, из ЦК мне звонят, и генеральный мне… И они, знаете, тоже достоверно не. Все просто не понимают, как такое могло произойти. Еще раз: как. Такое. Могло. Произойти. На лучшем заводе страны, а? В который вся страна вбухивала деньги, жилы рвала, а? Для чего, а? Для чего вот все это было - всесоюзная стройка, комсомольский «призыв, бараки, общаги, полмиллиона человек сорвали, перебросили через всю страну, заставили пуп рвать, не спать ночами месяцы и годы напролет, балки на себе таскать, землю долбить, - ну, тут все ведь почти через это прошли, помните, а? Госбюджет выдоили, лучшее оборудование купили, корячились тут - для чего, а? Чтобы мы тут через пять лет после запуска шестьдесят процентов брака гнали? Чтобы планы срывали? Чтобы себестоимость большегруза вместо восьми тысяч под сто тысяч была? Или чтобы из-за одного долбаного замыкания завод на две недели из строя выходил? Мы что, телевизор «Чайка»? А?»
«Папа, кажется, успокоился, медленно встал и принялся разминать руки и ноги, покряхтывая. Подвигал локтями и неожиданно сказал:- Надо было сразу мне сказать, понял?- Про что?- Про все. Когда в милицию забрали, когда подрался, когда угодно. И отныне, запомни, - никогда не поздно сказать, понял? Мамке-то не надо, тем более теперь, а мне - никогда не поздно. Что бы ты ни сделал, я помогу, понял? А если ты не сказал и я не знаю - как я помогу?- А как ты поможешь? Вот сейчас, например?- Да все так же. Других вариантов у нас нет вроде, правильно?»
Отрывок из книги
Город Брежнев
Шамиль Идиатуллин
«Я завелся что-то не по обстановке, но и Серый тоже хорош. Антисоветчину несет какую-то. И ладно бы прикольную - а то ведь как будто кино про фашистов пересказывает. Где в роли фашистов наши. А наши не могут быть фашистами. Наши не могут кидать гранаты в дом, бомбить города, захватывать чужие острова, ну и вообще - нападать, стрелять в спину, обманывать и предавать. Потому что какие они наши после этого? Они фашисты или там американцы с израильцами - не знаю уж, кто там живет и как правильно называется, но бомбит всех постоянно.»
«У самой Ларисы крестика, конечно, сроду не водилось, она с детства привыкла к тому, что их только бабушки носят - ну и цыгане, которых она видала на базаре.А у детей, значит, вот такие теперь.Сама на сына ключик повесила - и сама его выпустила в эти идиотские игры, к чужим пацанам, к бутылкам с карбидом, ферроцериевым бомбочкам и стройкам с залитыми водой глинистыми котлованами, с торчащей арматурой, с черными катакомбами нижних этажей и вскрытыми лестницами верхотуры, к декорациям, в которых творились ужасы, то и дело превращавшие скучные заседания комиссии по делам несовершеннолетних в какой-то заграничный кошмарный фильм, каких в кино даже после шестнадцати не показывают.»
«Кошара встал и, нервно усмехаясь, рассказал, что месяц назад компания Swindell Dressler, поставившая практически все литейные линии КамАЗа, - вернее, Pullman Swindell, как она называется после перекупок с переименованиями, - не прислала очередную партию расходных материалов, в том числе резиновые манжеты для манипуляторов «электродуговых печей. На телексы и звонки представительство компании отвечало невнятно, головная контора глухо молчала, потом вдруг сообщила, что манжет для Европы и СССР нет, какие-то перебои с огнеупорной резиной, так что самим, мол, еле хватает. Выписывайте, говорят, штраф, согласны. А какой штраф, если у нас литейка вся через три дня встанет, а за нею и главный конвейер?- А в Союзе никто, что ли, такую резину не делает, Баковка там? - под легкий смешок поинтересовался Федоров, сидевший по левую руку от начальника.- Ну, если баковское РТИ номер два в несколько слоев натянуть… - обрадованно начал Тарханов.- Никто, - отрезал Кошара. - Ни в Союзе, ни в мире. И сегодня, между прочим, последний день работы с манжетами, которые остались.»
«Витальтолич ухмыльнулся, но чего-то не отставал:- А крестовская-то почему? Колхозники разве с крестами ходят?- Да фиг его знает, всю жизнь деревенских так…- А чем деревенские плохи? Они как бы кормят всех.- Вот пусть и кормят, а не шарахаются тут.Витальтолич сказал, разглядывая меня и продолжая ухмыляться:- А я деревенский как бы. Ну, почти.Я смутился, но быстро нашелся:- Так батек мой тоже, и мало ли кто еще, полгорода, считай. Главное ведь - не откуда ты, можно и в городе родиться, а все равно быть деревня деревней. А, понял. Крест - это от крестьян, видимо. Там без разницы, с крестами, без, это ж и так видно: идет такой кудрявенький, волосы вот досюда, усики, одет как чушпан - ну крест, Фидаиль такой.
«- Крест Фидаиль? - уточнил Витальтолич, как будто не веря.- Ну да. Здесь Фидаиль, а в Москве где-нибудь или там, я не знаю, в Свердловске, Алешка как раз, блин. Митюшка или Николка.- Мне один умный человек объяснял разницу между деревенскими и городскими драками, - сообщил Витальтолич как-то мечтательно. - В городе все чужие, а в деревне все свои. И чужих в деревне убивают. А в городе нет - если все как бы чужие, всех ведь не убьешь. И вообще, деревенские - это люди, которые заботятся о тебе, как о своем ребенке, выращивают, кормят, дружат, играют. А потом отрубают голову и съедают. Ты, Артур, это как бы имей в виду.Я поморгал и сказал:- Ой, да ладно. Подавятся. А, и про песню-то: пуговку, блин, он с иностранскими буквами нашел. Сейчас за это пол-Брежнева арестовать можно - у одних «Суперрайфл», у других «Вранглер» или «Монтана», у третьих рубашка румынская. Я уж молчу про шпионов.»
«Вафин замолчал и махнул рукой. Потом все-таки добавил:- У тебя вот джинсы американские, да, рублей сто пятьдесят, наверное?- Итальянские, сто двадцать.- Ну все равно. Считай, зарплата. Плюс кроссовки - если фирменные, еще столько же. Это ведь чемодан нашей одежды накупить можно. А все равно - каждый второй в джинсах и кроссовках, причем не только молодежь. Вот не понимаю я этого, честно. Мода модой, но жить-то на что остается? А еще телевизоры, магнитофоны нужны, кассеты опять же. И желательно сразу, класса с пятого.»
«Артур говорил, и замолкал, и плакал, и смотрел на Виталика, ища то ли понимания, то ли сочувствия, то ли спасения. И Виталик чувствовал, что это чужое желание, не имеющее никакого отношения к его жизни, подтапливает его жизнь, как несчастная псина, обалдело бегающая по льдине в центре весенней реки, все сильнее подтапливает эту льдину.»
«Чувство это возникло не сразу. Сперва Виталик просто тягостно пытался понять, с какой стати он постоянно должен быть чужой жилеткой, то всеобщей, то отдельно взятого пионера - ну хорошо, уже комсомольца, тем более здорового лба с мамой-папой, в фирменных кроссовках, наверняка с магнитофоном и вообще полным мешком радостей, о которых Виталик в детстве мог только мечтать, а теперь даже и мечтать не мог, потому что мечтать о таком - себя унижать.Виталик не очень хорошо помнил, как ему жилось, когда он был ровесником нынешнего Артура - то есть в последний школьный год. Но вроде бы до смерти матери он мечтал, пусть и нечасто, всего о трех вещах: джинсах, брате и теплом туалете. Первая мечта сбылась сразу после того, как потеряла смысл, - потому что погибла вторая.»
«Оказалось, зря целился. Как в пятом классе, когда спортактиву поселка велели готовиться к районным соревнованиям по гимнастике, и Виталик себе все ноги выбил, чуть спину не сорвал, но подготовился шикарно - а соревнования оказались по легкой атлетике. И Виталик прибежал пятым, что ли, с конца.За речкой все, тем более пацаны из ОРБ, твердо знали, что они герои, понимали, что это очевидно и известно в Союзе всем, и по возвращении собирались скромно это отрицать. Сборы оказались напрасными. Никто ничего не то что не знал - даже не подозревал, даже краешком мысли не касался того факта, что не очень далеко от него несколько тысяч пацанов каждую секунду умирают - за него, и убивают - за него, и травятся, и плачут, и сгорают заживо - за него, за гражданина Советской страны, который об этом даже не подозревает и думать не хочет. Падла.И всем похер. Всем всё было похер. И это было некруто и западло.»
«Анатолий Викторович, на место сядьте, я скажу, когда можно будет. Достоверно не. Я, знаете ли, третий день достоверно не. Мне Николай Егорыч, замминистра, каждый день звонит, из ЦК мне звонят, и генеральный мне… И они, знаете, тоже достоверно не. Все просто не понимают, как такое могло произойти. Еще раз: как. Такое. Могло. Произойти. На лучшем заводе страны, а? В который вся страна вбухивала деньги, жилы рвала, а? Для чего, а? Для чего вот все это было - всесоюзная стройка, комсомольский «призыв, бараки, общаги, полмиллиона человек сорвали, перебросили через всю страну, заставили пуп рвать, не спать ночами месяцы и годы напролет, балки на себе таскать, землю долбить, - ну, тут все ведь почти через это прошли, помните, а? Госбюджет выдоили, лучшее оборудование купили, корячились тут - для чего, а? Чтобы мы тут через пять лет после запуска шестьдесят процентов брака гнали? Чтобы планы срывали? Чтобы себестоимость большегруза вместо восьми тысяч под сто тысяч была? Или чтобы из-за одного долбаного замыкания завод на две недели из строя выходил? Мы что, телевизор «Чайка»? А?»
«Папа, кажется, успокоился, медленно встал и принялся разминать руки и ноги, покряхтывая. Подвигал локтями и неожиданно сказал:- Надо было сразу мне сказать, понял?- Про что?- Про все. Когда в милицию забрали, когда подрался, когда угодно. И отныне, запомни, - никогда не поздно сказать, понял? Мамке-то не надо, тем более теперь, а мне - никогда не поздно. Что бы ты ни сделал, я помогу, понял? А если ты не сказал и я не знаю - как я помогу?- А как ты поможешь? Вот сейчас, например?- Да все так же. Других вариантов у нас нет вроде, правильно?»
Отрывок из книги
Город Брежнев
Шамиль Идиатуллин