Дочитала Чудакова
Не знала, что его убили в 2005 в собственном подъезде из-за мобильника (Господи, как же жалко. Всего 68 лет. Еще так много мог бы написать! Такой талантливый ((
«Старуху Строганову я помнил и историю её тоже. Это была её девичья фамилия. Родилась она где-то то ли под Соликамском, то ли в Сольвычегодске, то ли Солигаличе. К ней посватался её дальний родственник, но не из бедных Строгановых, как она, а из тех, кому уху из стерлядей в шампанском тушили, разварную медвежью лапу с лосиными губами подавали и французским коньяком в парной полы мыли. Девица не соглашалась, потерявший голову молодой солепромышленник говорил, что сделает всё, что она пожелает. Своенравная девица сначала слушать не хотела, но потом сказала «- Желаю, чтоб завтра всё кругом запорошило - белым-бело!- Доченька! - рыдала мать. - Дождись хоть ноября!- Хочу, чтоб завтра.Строганов ушел бледный, но твёрдым шагом.Всю ночь скрипели телеги; утром девица выглянула в окошко - кругом белым-бело, она в другое - ещё белее. Со своих соляных приисков Строганов пригнал триста пароконных подвод с белой пищевой солью, и за ночь её рассыпали по близлежащим улицам и крышам соседских домов.Но капризная деушка всё равно отказала настойчивому искателю.»
очень смешно, как горный инженер искал жилу. «Обставлял это театрально: водил за собою комиссию по колючим зарослям и косогорам, держал на ребре ладони на весу ивовый прут, наполовину очищенный от коры (так делали старики-рудознатцы), велел выкапывать из земли какие-то корешки и нюхал их; закрыв глаз, ложился ухом со стороны этого глаза на землю. Потом топал ногою: здесь. Пригоняли технику, забуривали шурф, промывали вынутую породу, работали день и ночь; где было топнуто, оказывалось золото.»
«- А как на самом деле вы определяете? - осторожно спрашивала бабка, когда в застолье зять в красках всё это изображал.Источник знаменитого чутья геолога Жихарева был прост: «Горный журнал», комплект которого с 1888 года он купил ещё студентом и с которым никогда не расставался, возя его в двух чемоданах по всем рудникам и читая ежедневно на ночь.- Ну, а зачем ивовый прут, ложиться на землю…- А иначе с ними нельзя!»
про безголовую тетю Ларису: «Она устроилась в собес, но вскоре потеряла папку учетных карточек инвалидов, и две улицы перестали получать пенсии, инвалиды вламывались в собес, стучали костылями. Одного, без рук, без ног (таких на жаргоне называли самоварами), в детской коляске привозила жена. Бабка сказала: уходи, пришьют вредительство, пойдешь под суд. Тётя уволилась и больше уже нигде и никогда не работала. Нежеланьем работать вообще дядя Коля объяснял её неудачи на всех службах. Вместе с работой она лишилась и хлебных карточек, что её тоже, видимо, мало смущало; она считала, что жизнь её загублена и все должны ей помогать.»
«Зачем ему было что-то починять? Он был, - баба сложила губы трубочкой, - ремонтёр.Выяснилось, чего никто не знал: ремонт - это покупка полковых лошадей.- Понятно. Он был конногвардеец. Рост, фигура, усы. И что же?- Через неделю он подарил мне гелиотроп и адонис весенний. И я их приняла.- Ну и что?- А вы разве не знаете, что это значит на языке цветов?- Ммм… Приблизительно.
«- Сейчас этот язык, к сожалению, забыт. Между тем на нём можно было выразить всё. Бересклет - твой образ запечатлён в моем сердце, лисохвост - тщетное стремление, божье дерево - желанье переписки, ландыш - тайная любовь, крокус - размышление, колокольчик - постоянство… И так далее - целая наука.- А что означали те цветы, что ремонтёр преподнёс вам?- Всепоглощающую любовь и просьбу о сближении. Намёк на серьёзные намерения. А что, сейчас разве барышням не дарят цветов?- Дарят, - мрачно сказала тётя Лариса. - Корзинами. Розы. По сто рублей за корзину»
«Уже в школе отец подсовывал статьи о пионерах-героях, но их читал Антон со смутным чувством: сомневался, что никого не выдаст, если ему, как пионеру Смирнову, станут отпиливать ножовкой правую руку, и очень от этого мучился.…Американский психоаналитик, пытаясь выяснить детские комплексы Антона, страшно удивился, узнав, что больше всего ребёнок страдал от подобной мысли. И сказал, что теперь понимает разницу между своим и русским народом - по крайней мере, в середине двадцатого века.На всякий случай Антон учился писать и строгать левой. Нырять они с Васькой тренировались уже давно. Если бы Чапаев смог нырнуть метров на тридцать - столько мы проныривали запросто, - он бы спасся, берег был рядом. Начал было Антон и ходить босиком по снегу, чтобы натренироваться, если его будут гонять, как Зою Космодемьянскую, но бабка, увидев за сараем следы босых ног, пришла в «ужас, как Робинзон, и, хотя Антон пытался отрицать принадлежность следов ему, нажаловалась родителям. А тут ещё отец принес очерк о пионере-герое, который, чтобы не упустить на снежном поле немецкого генерала, разулся и генерала догнал. Мама попросила приносить очерки о взрослых героях.»
еще грустно: «Антон спрашивал про его книгу о войне, собирается ли публиковать.- Хотел. У меня большой материал по матросовцам до Матросова. Один случай даже в финскую войну. Но тогда солдатам-свидетелям замполит, справившись где полагалось, велел молчать, чтоб не подумали, что у нас плохо с боевой техникой, раз ложимся на амбразуры. В эту войну было уже другое «указание… А тараны были и до Талалихина - у меня тоже много данных. Правда, большинство моих материалов основано на устных свидетельствах солдат, которых я опрашивал в Алма-Ате, Омске, в Карлаге, а после него уже здесь - Оглоткова, Крысцата, Гурия, да почти всех… До архивов мне уж не добраться.- Вы сидели?- Недолго. Меня взяли в ту же кампанию, что и вашу учительницу математики. Тебе не стали говорить, - лицо его омрачилось. - То, что я записал в лагере, удалось вынести - нас отпускали уже пачками, - это из моих записей самое ценное, там говорили всё.Вскоре он умер. Его бумаги квартирная хозяйка отдала за банку солёных огурцов торговке Мане Делец на кульки.»
Про Храм Христа: «Когда взрывали храм - тогда делали это ещё не скрываясь, - дед пошёл смотреть. Его уговаривали остаться дома - не послушался. Видел, как в три секунды осел с неба к земле Храм; с Каменного моста была видна как раз та часть большого купола, которую десять лет золотил он. Как всегда в памяти Антона услужливо-ненавистно всплыли очередные строки - на этот раз из довоенного журнала «Пионер»: «Толстой купчихой расселся над Москва-рекой храм Христа. Похож храм был на гриб, выросший над старой Москвой».После взрыва дед слёг, болел, долго не могли определить чем; через год выяснилось: рак. В семье были уверены: от этого.Малахитовые колонны из храма установили в клубной части здания МГУ на Ленинских горах; сколько Антон там ни бывал, неприятное ощущение при их виде не притуплялось.»
«Антону повезло - в его классе преподавал Роберт Васильич, человек образованный. У него была неудачная фамилия. На первом занятии он её уточнил и попросил запомнить: он - Херинг, не Геринг, а - Херинг. Но нас сходство с фамилией рейхсмаршала не смущало - мы уже знали про одного хорошего Геринга, председателя колхоза в Павлодарской области, гремевшего на весь Казахстан. В этом колхозе построили пекарню, колбасный цех, пивоварню, молодожёнам выделяли безвозвратные ссуды, уходящим в армию заводили счёт, к которому они возвращались; очередь из желающих переселиться в этот колхоз составилась на несколько лет. Антон хорошо помнил споры о колхозе Геринга у печки. Отец: читали сегодня, сколько зерновых с га собрал шеф Люфтваффе? И на сколько он перевыполнил план поставок? Значит, нормальное хозяйствование при социалистической системе возможно!»
«Дед: что это за система, когда всё держится на таланте и невероятных усилиях одного человека, который уйди - всё рухнет. Так потом и вышло. Местные власти, люто ненавидевшие Якова Геринга, его буквально затравили, он рано умер, колхоз сразу развалился. Судьба однофамильца, чебачинского Херинга, тоже была печальна.»
Отрывок из книги
Ложится мгла на старые ступени
Александр Павлович Чудаков
«Старуху Строганову я помнил и историю её тоже. Это была её девичья фамилия. Родилась она где-то то ли под Соликамском, то ли в Сольвычегодске, то ли Солигаличе. К ней посватался её дальний родственник, но не из бедных Строгановых, как она, а из тех, кому уху из стерлядей в шампанском тушили, разварную медвежью лапу с лосиными губами подавали и французским коньяком в парной полы мыли. Девица не соглашалась, потерявший голову молодой солепромышленник говорил, что сделает всё, что она пожелает. Своенравная девица сначала слушать не хотела, но потом сказала «- Желаю, чтоб завтра всё кругом запорошило - белым-бело!- Доченька! - рыдала мать. - Дождись хоть ноября!- Хочу, чтоб завтра.Строганов ушел бледный, но твёрдым шагом.Всю ночь скрипели телеги; утром девица выглянула в окошко - кругом белым-бело, она в другое - ещё белее. Со своих соляных приисков Строганов пригнал триста пароконных подвод с белой пищевой солью, и за ночь её рассыпали по близлежащим улицам и крышам соседских домов.Но капризная деушка всё равно отказала настойчивому искателю.»
очень смешно, как горный инженер искал жилу. «Обставлял это театрально: водил за собою комиссию по колючим зарослям и косогорам, держал на ребре ладони на весу ивовый прут, наполовину очищенный от коры (так делали старики-рудознатцы), велел выкапывать из земли какие-то корешки и нюхал их; закрыв глаз, ложился ухом со стороны этого глаза на землю. Потом топал ногою: здесь. Пригоняли технику, забуривали шурф, промывали вынутую породу, работали день и ночь; где было топнуто, оказывалось золото.»
«- А как на самом деле вы определяете? - осторожно спрашивала бабка, когда в застолье зять в красках всё это изображал.Источник знаменитого чутья геолога Жихарева был прост: «Горный журнал», комплект которого с 1888 года он купил ещё студентом и с которым никогда не расставался, возя его в двух чемоданах по всем рудникам и читая ежедневно на ночь.- Ну, а зачем ивовый прут, ложиться на землю…- А иначе с ними нельзя!»
про безголовую тетю Ларису: «Она устроилась в собес, но вскоре потеряла папку учетных карточек инвалидов, и две улицы перестали получать пенсии, инвалиды вламывались в собес, стучали костылями. Одного, без рук, без ног (таких на жаргоне называли самоварами), в детской коляске привозила жена. Бабка сказала: уходи, пришьют вредительство, пойдешь под суд. Тётя уволилась и больше уже нигде и никогда не работала. Нежеланьем работать вообще дядя Коля объяснял её неудачи на всех службах. Вместе с работой она лишилась и хлебных карточек, что её тоже, видимо, мало смущало; она считала, что жизнь её загублена и все должны ей помогать.»
«Зачем ему было что-то починять? Он был, - баба сложила губы трубочкой, - ремонтёр.Выяснилось, чего никто не знал: ремонт - это покупка полковых лошадей.- Понятно. Он был конногвардеец. Рост, фигура, усы. И что же?- Через неделю он подарил мне гелиотроп и адонис весенний. И я их приняла.- Ну и что?- А вы разве не знаете, что это значит на языке цветов?- Ммм… Приблизительно.
«- Сейчас этот язык, к сожалению, забыт. Между тем на нём можно было выразить всё. Бересклет - твой образ запечатлён в моем сердце, лисохвост - тщетное стремление, божье дерево - желанье переписки, ландыш - тайная любовь, крокус - размышление, колокольчик - постоянство… И так далее - целая наука.- А что означали те цветы, что ремонтёр преподнёс вам?- Всепоглощающую любовь и просьбу о сближении. Намёк на серьёзные намерения. А что, сейчас разве барышням не дарят цветов?- Дарят, - мрачно сказала тётя Лариса. - Корзинами. Розы. По сто рублей за корзину»
«Уже в школе отец подсовывал статьи о пионерах-героях, но их читал Антон со смутным чувством: сомневался, что никого не выдаст, если ему, как пионеру Смирнову, станут отпиливать ножовкой правую руку, и очень от этого мучился.…Американский психоаналитик, пытаясь выяснить детские комплексы Антона, страшно удивился, узнав, что больше всего ребёнок страдал от подобной мысли. И сказал, что теперь понимает разницу между своим и русским народом - по крайней мере, в середине двадцатого века.На всякий случай Антон учился писать и строгать левой. Нырять они с Васькой тренировались уже давно. Если бы Чапаев смог нырнуть метров на тридцать - столько мы проныривали запросто, - он бы спасся, берег был рядом. Начал было Антон и ходить босиком по снегу, чтобы натренироваться, если его будут гонять, как Зою Космодемьянскую, но бабка, увидев за сараем следы босых ног, пришла в «ужас, как Робинзон, и, хотя Антон пытался отрицать принадлежность следов ему, нажаловалась родителям. А тут ещё отец принес очерк о пионере-герое, который, чтобы не упустить на снежном поле немецкого генерала, разулся и генерала догнал. Мама попросила приносить очерки о взрослых героях.»
еще грустно: «Антон спрашивал про его книгу о войне, собирается ли публиковать.- Хотел. У меня большой материал по матросовцам до Матросова. Один случай даже в финскую войну. Но тогда солдатам-свидетелям замполит, справившись где полагалось, велел молчать, чтоб не подумали, что у нас плохо с боевой техникой, раз ложимся на амбразуры. В эту войну было уже другое «указание… А тараны были и до Талалихина - у меня тоже много данных. Правда, большинство моих материалов основано на устных свидетельствах солдат, которых я опрашивал в Алма-Ате, Омске, в Карлаге, а после него уже здесь - Оглоткова, Крысцата, Гурия, да почти всех… До архивов мне уж не добраться.- Вы сидели?- Недолго. Меня взяли в ту же кампанию, что и вашу учительницу математики. Тебе не стали говорить, - лицо его омрачилось. - То, что я записал в лагере, удалось вынести - нас отпускали уже пачками, - это из моих записей самое ценное, там говорили всё.Вскоре он умер. Его бумаги квартирная хозяйка отдала за банку солёных огурцов торговке Мане Делец на кульки.»
Про Храм Христа: «Когда взрывали храм - тогда делали это ещё не скрываясь, - дед пошёл смотреть. Его уговаривали остаться дома - не послушался. Видел, как в три секунды осел с неба к земле Храм; с Каменного моста была видна как раз та часть большого купола, которую десять лет золотил он. Как всегда в памяти Антона услужливо-ненавистно всплыли очередные строки - на этот раз из довоенного журнала «Пионер»: «Толстой купчихой расселся над Москва-рекой храм Христа. Похож храм был на гриб, выросший над старой Москвой».После взрыва дед слёг, болел, долго не могли определить чем; через год выяснилось: рак. В семье были уверены: от этого.Малахитовые колонны из храма установили в клубной части здания МГУ на Ленинских горах; сколько Антон там ни бывал, неприятное ощущение при их виде не притуплялось.»
«Антону повезло - в его классе преподавал Роберт Васильич, человек образованный. У него была неудачная фамилия. На первом занятии он её уточнил и попросил запомнить: он - Херинг, не Геринг, а - Херинг. Но нас сходство с фамилией рейхсмаршала не смущало - мы уже знали про одного хорошего Геринга, председателя колхоза в Павлодарской области, гремевшего на весь Казахстан. В этом колхозе построили пекарню, колбасный цех, пивоварню, молодожёнам выделяли безвозвратные ссуды, уходящим в армию заводили счёт, к которому они возвращались; очередь из желающих переселиться в этот колхоз составилась на несколько лет. Антон хорошо помнил споры о колхозе Геринга у печки. Отец: читали сегодня, сколько зерновых с га собрал шеф Люфтваффе? И на сколько он перевыполнил план поставок? Значит, нормальное хозяйствование при социалистической системе возможно!»
«Дед: что это за система, когда всё держится на таланте и невероятных усилиях одного человека, который уйди - всё рухнет. Так потом и вышло. Местные власти, люто ненавидевшие Якова Геринга, его буквально затравили, он рано умер, колхоз сразу развалился. Судьба однофамильца, чебачинского Херинга, тоже была печальна.»
Отрывок из книги
Ложится мгла на старые ступени
Александр Павлович Чудаков