(no subject)
…А между тем благая весть -
всегда в разгар триумфа ада,
и это только так и есть,
и только так всегда и надо!
Когда, казалось, нам велят -
а может, сами захотели, -
спускаться глубже, глубже в ад
по лестнице Страстной недели:
все силы тьмы сошлись на смотр, стесняться некого - а че там;
бежал Фома, отрекся Петр,
Иуда занят пересчетом, -
но в мир бесцельного труда и опротивевшего блуда
вступает чудо лишь тогда,
когда уже никак без чуда,
когда надежда ни одна
не намекает нам, что живы,
и перспектива есть одна -
отказ от всякой перспективы.
На всех углах твердят вопрос, осклабясь радостно, как звери: «Уроды, где же ваш Христос?»
А наш Христос пока в пещере,
в ночной тиши. От чуждых глаз
Его скрывает плащаница.
Он там, пока любой из нас
не дрогнет и не усомнится
(не усомнится только тот
глядящий пристально и строго неколебимый идиот,
что вообще не верит в Бога).
Земля безвидна и пуста.
Ни милосердия, ни смысла.
На ней не может быть Христа,
Его и не было, приснился.
Сыскав сомнительный приют,
не ожидая утешенья,
сидят апостолы, и пьют,
и выясняют отношенья:
- Погибло все. Одни мечты.
Тут сеять - только тратить зерна.
- Предатель ты.
- Подослан ты.
- Он был неправ.
- Неправ?!
- Бесспорно.
Он был неправ, а правы те.
Не то, понятно и дитяти,
Он вряд ли был бы на кресте,
что Он и сам предвидел, кстати.
Нас, дураков, попутал бес…
Но тут приходит Магдалина и говорит: «Воскрес! Воскрес!
Он говорил, я говорила!»
И этот звонкий женский крик
среди бессилия и злобы
раздастся в тот последний миг,
когда еще чуть-чуть - и все бы.
Глядишь кругом - земля черна.
Еще потерпим - и привыкнем.
И в воскресение зерна
никто не верит, как Уитмен.
Нас окружает только месть,
и празднословье, и опаска,
а если вдруг надежда есть -
то это все еще не Пасха.
Провал не так еще глубок.
Мы скатимся к осипшим песням
о том, что не воскреснет Бог,
а мы подавно не воскреснем.
Он нас презрел, забыл, отверг,
лишил и гнева, и заботы;
сперва прошел страстной четверг,
потом безвременье субботы, -
и лишь тогда ударит свет,
его увижу в этот день я:
не раньше, нет, не позже, нет, -
в час отреченья и паденья.
Когда не десять и не сто,
а миллион поверит бреду;
когда уже ничто, ничто
не намекает на победу, -
ударит свет и все сожжет,
и смерть отступится, оскалясь.
Вот Пасха. Вот ее сюжет.
Христос воскрес.
А вы боялись.
всегда в разгар триумфа ада,
и это только так и есть,
и только так всегда и надо!
Когда, казалось, нам велят -
а может, сами захотели, -
спускаться глубже, глубже в ад
по лестнице Страстной недели:
все силы тьмы сошлись на смотр, стесняться некого - а че там;
бежал Фома, отрекся Петр,
Иуда занят пересчетом, -
но в мир бесцельного труда и опротивевшего блуда
вступает чудо лишь тогда,
когда уже никак без чуда,
когда надежда ни одна
не намекает нам, что живы,
и перспектива есть одна -
отказ от всякой перспективы.
На всех углах твердят вопрос, осклабясь радостно, как звери: «Уроды, где же ваш Христос?»
А наш Христос пока в пещере,
в ночной тиши. От чуждых глаз
Его скрывает плащаница.
Он там, пока любой из нас
не дрогнет и не усомнится
(не усомнится только тот
глядящий пристально и строго неколебимый идиот,
что вообще не верит в Бога).
Земля безвидна и пуста.
Ни милосердия, ни смысла.
На ней не может быть Христа,
Его и не было, приснился.
Сыскав сомнительный приют,
не ожидая утешенья,
сидят апостолы, и пьют,
и выясняют отношенья:
- Погибло все. Одни мечты.
Тут сеять - только тратить зерна.
- Предатель ты.
- Подослан ты.
- Он был неправ.
- Неправ?!
- Бесспорно.
Он был неправ, а правы те.
Не то, понятно и дитяти,
Он вряд ли был бы на кресте,
что Он и сам предвидел, кстати.
Нас, дураков, попутал бес…
Но тут приходит Магдалина и говорит: «Воскрес! Воскрес!
Он говорил, я говорила!»
И этот звонкий женский крик
среди бессилия и злобы
раздастся в тот последний миг,
когда еще чуть-чуть - и все бы.
Глядишь кругом - земля черна.
Еще потерпим - и привыкнем.
И в воскресение зерна
никто не верит, как Уитмен.
Нас окружает только месть,
и празднословье, и опаска,
а если вдруг надежда есть -
то это все еще не Пасха.
Провал не так еще глубок.
Мы скатимся к осипшим песням
о том, что не воскреснет Бог,
а мы подавно не воскреснем.
Он нас презрел, забыл, отверг,
лишил и гнева, и заботы;
сперва прошел страстной четверг,
потом безвременье субботы, -
и лишь тогда ударит свет,
его увижу в этот день я:
не раньше, нет, не позже, нет, -
в час отреченья и паденья.
Когда не десять и не сто,
а миллион поверит бреду;
когда уже ничто, ничто
не намекает на победу, -
ударит свет и все сожжет,
и смерть отступится, оскалясь.
Вот Пасха. Вот ее сюжет.
Христос воскрес.
А вы боялись.