Закопалась в архиве
Трубка гудела как-то назойливо; казалось, ей просто нравилось так медленно и важно выпевать: "пиииип, пиииип". Она даже потрогала телефон-- вдруг, там что-то сломалось: ей всегда представлялись ненадежными эти плоды прогресса. Трудно представить, что ты просто трогаешь какие-то кнопки здесь, а за тысячи километров от тебя звенит извечная Олежкина тарахтелка. "Алё",- вдруг прозвучал его голос. "Алё",- требовательно повторил он, и она ответила так обыденно: "привет". Он не узнал ее: он не ждал ее звонка. "Как ты?"-- говорила она взволнованно, а он растерянно и вежливо отвечал: "нормально". Потом помолчав, наконец выдал: "а кто это?" Она сглотнула: "это я, Светка", чуть не назвав фамилию... "А, Светка, привет, какими судьбами?" Он еще что-то говорил таким же приветливо-удивленным тоном, но она не слушала: она чувствовала, что что-то не так, и это тревожное ощущение разливалось по комнате, переливаясь и густея, заставляя ее взглядом искать сигареты, чтоб не так сильно стучали зубы... О этот мерзкий телефон, увидеть бы его лицо, глаза! Она представила, как он зажимает трубку между ухом и плечом, закрывает дверь, чтобы не услышала мать, проводит рукой по волосам и улыбается, все время улыбается и говорит. Он умеет заполнять это драгоценное телефонное время-- по крайней мере, раньше умел. Две-три минуты казались ей жизнью: не важно, что он говорил, но его тон, интонация,-- она могла поклясться, что знает, о чем он сейчас думает! А теперь.. Он что-то спрашивает, она машинально отвечает-- к чему все это? Она никогда не станет устраивать сцен, выяснять отношения: она так и не научилась говорить с надрывом красивые слова о менее красивых чувствах. Это не было нужно: они просто иногда виделись, когда он приезжал к ней, болтали о всякой ерунде, как малые дети, наслаждаясь свободой выбора, а потом их бросало друг к другу-- она никогда не спрашивала его ни о чем. Она знала, просто знала, что что так будет всегда. Она нужна ему, а он ей, потому что им хорошо вместе, и зачем же что-либо менять? Но что-то изменилось само собой: все-таки коварное время, сговорившись с расстоянием, устроило ей ловушку, и она теперь беспомощно наблюдает, как между ними ширится пропасть. Она всегда так мило отмахивалась от первых грозных признаков: "Через месяц? Хорошо! Через два? Я успею похудеть к твоему приезду!"
Это была игра, нет, заигрывание с беспощадными каменными идолами. Она знает, как это будет: она уже видит этот шаблонный разговор на кухне в обществе бутылки вина и пачки сигарет. Он будет курить, тянуть фразы, прятать глаза, неловко молчать -- ей это будет просто неприятно, но она будет слушать, ведь он будет стараться. Она покивает головой, покурит, грустно помолчит -- но не слишком грустно, чтобы он не чувствовал себя виноватым. А он будет приводить веские доводы, убеждать, доказывать, разъяснять причины того, почему он предает и разрушает то, что есть. А зачем? Ведь и так все ясно. И не нужно этих слишком серьезных разговоров -- они не по ней. Проще только чмокнуть в щечку со словами: "встретимся как-нибкдь в другой жизни" и улыбнуться друг другу тепло и понимающе. И все, больше ничего не надо. Ведь то, что происходит, не прикроешь умными словами и красивыми позами. Не надо и пытаться, все равно не выйдет.
Нет, она не будет плакать, не будет кидаться к подружкам с воплями "все мужики козлы". Она просто пару раз замрет на скамейке в парке - в самом тенистом и нелюдимом уголке. И не будет укрываться от ветра и дождя, просто будет долго-долго сидеть как птичка, нахохлившись.
Она поставит на свой оптимизм и легкомыслие и несомненно выиграет. Просто это страшно: еще одна ниточка порвалась в этом холодном мире. И дело вовсе не в телефонном кабеле..
17-18.06.1998 ночь
Это была игра, нет, заигрывание с беспощадными каменными идолами. Она знает, как это будет: она уже видит этот шаблонный разговор на кухне в обществе бутылки вина и пачки сигарет. Он будет курить, тянуть фразы, прятать глаза, неловко молчать -- ей это будет просто неприятно, но она будет слушать, ведь он будет стараться. Она покивает головой, покурит, грустно помолчит -- но не слишком грустно, чтобы он не чувствовал себя виноватым. А он будет приводить веские доводы, убеждать, доказывать, разъяснять причины того, почему он предает и разрушает то, что есть. А зачем? Ведь и так все ясно. И не нужно этих слишком серьезных разговоров -- они не по ней. Проще только чмокнуть в щечку со словами: "встретимся как-нибкдь в другой жизни" и улыбнуться друг другу тепло и понимающе. И все, больше ничего не надо. Ведь то, что происходит, не прикроешь умными словами и красивыми позами. Не надо и пытаться, все равно не выйдет.
Нет, она не будет плакать, не будет кидаться к подружкам с воплями "все мужики козлы". Она просто пару раз замрет на скамейке в парке - в самом тенистом и нелюдимом уголке. И не будет укрываться от ветра и дождя, просто будет долго-долго сидеть как птичка, нахохлившись.
Она поставит на свой оптимизм и легкомыслие и несомненно выиграет. Просто это страшно: еще одна ниточка порвалась в этом холодном мире. И дело вовсе не в телефонном кабеле..
17-18.06.1998 ночь