Потихоньку я стала привыкать к моему возвращению в юность, хотя, конечно, теперь многие вещи сквозь призму критического мышления, обогащенного жизненным опытом, кажутся каким-то идиотизмом.
Дома включила телевизор, картинка, по сравнению с той, что я уже привыкла видеть, очень сильно отличается, как будто смотришь старую хронику, хотя, так оно и есть. По первому каналу шли новости, давно забытые ведущие говорили о том, что Ельцин посетил Татарстан, который подавался как отдельное государство в государстве. Вот, думаю, до чего мы тогда - сейчас дошли, уже и Татарстан отделяется. Умер Эрих Хоннекер, почему-то в Чили. Так стало тоскливо, вид у ведущего грустный-грустный, видно, что предательство Хоннекера, в сущности, нами, ему противно. Слово «предательство» даже прозвучало в сообщении, но не было уточнено, кто и когда его предал, а ведь в это время мы охотно хаяли все, что было связано со временами СССР.
В двухтысячных, точнее, в две тысячи двадцать третьем, я охотно засыпаю под новости и «Вечер с Соловьевым». У нас в спальне нет телевизора, так я даже включаю онлайн тв в смартфоне и ставлю на тумбочку. Несмотря на всю пропаганду, как всегда плохие США, которые и в самом деле не ангелы, я люблю засыпать под новости. Они напоминают мне времена детства, когда в СССР в новостях клеймили капиталистов, особенно США, угнетающих другие, хорошие народы.
Единственное отличие от тогда и сейчас (теперь уже и не сейчас) касается чувства защищенности. Тогда, в Союзе, было какое-то невероятное спокойствие от того, что за твоей спиной стоит огромная, мощная, сильная страна, которая никогда не даст тебя в обиду. Наверное, это все-таки было по большей части восприятие ребенка, наслушавшегося новостей по телевизору, но все равно такого чувства защищенности у меня больше не было никогда в жизни.
В памяти всплывают такие имена как: Анжела Девис, Даниель Ортега, Пиночет и другие, раскрученные во времена СССР личности в эфире наших всех трех каналов: первый канал, второй канал и третий - ленинградское телевидение.
Я задумалась, стала вспоминать, что в жизни было, странное воспоминание для 20-летней девушки, и что мне придется опять проживать: полгода искать работу после окончания университета, окончить курсы переподготовки и устроиться в рекламное агентство секретаршей. Там проработать полгода и уйти в один день потому, что в таможне освободилось место в отделе внешних связей. За несколько месяцев до рекламного агентства уже «встала в очередь» на работу в таможне, потому что папа сказал: «Работать надо в государственно учреждении, это надежнее». Сдала все анализы, прошла проверку на психическую пригодность, узнала от военного, проверяющего мою психическую пригодность, что у меня начинается остеохондроз.
Когда увольнялась из агентства, два хороших дяденьки директора так уговаривали меня остаться, ведь я знаю английский, могу писать письма в разные крутые компании с приглашением принять спонсорское участие в «Формуле-1 на Неве» - кто бы знал эту формулу? Писем я тогда написала много, отправила, пришел ответ от какой-то австралийской фермы, которая предлагала в свою очередь купить у них яйца страусов. Конечно, в 1996 году можно было предложить что угодно, все было удивительно.
Кстати, в таможне я проработала ровно одну неделю, точнее, три дня, потому что оставшиеся два я увольнялась.
- Что, уже наработалась? - строго спросил меня толстый, пожилой дяденька «кгбист» (наверное, генерал или полковник, мундир был красивый, много планок).
- Да, говорю, скучно у вас тут, целый день без дела сидеть.
В первый день мне объяснили в отделе кадров, что войти в здание через турникет нужно ни минутой позже 9.00, а то автоматически информация попадает в компьютер отдела кадров и сразу списывается зарплата. Вот удивительное дело, какая уже тогда техника стояла в таможенном управлении города на Неве! Выйти тоже надо было не ранее 18.00.
В промежутке между этими цифрами можно было уйти и гулять целый день. Главное, вернуться незадолго до 18.00 и выйти не ранее, можно чуть позже. Но помню, что в 18.10 здание стояло уже совершенное пустое. В моем чудесном отделе внешних связей, кроме меня и начальника - советника таможенного службы какого-то ранга, работал еще один инспектор по внешним связям, который так же, как и я окончил филфак университета (лет за шесть до меня), венгерское отделение. Это был полный очкарик, много читающий, боящийся реальной жизни, где-то рядом живущий. Он, приходя в наш отдел внешних связей, через полчаса удалялся в библиотеку, которая на тот момент находилась в Михайловском замке (кажется, это была библиотека военно-морского ведомства), и, собственно, приходил незадолго до шести. Он любезно обрисовал мне прелести таможенной жизни: недорогая и очень качественная столовая (остались пережитки советской системы кое-где), мизерная зарплата, к которой прилагался паек - денежное довольствие, увеличивающееся с течением времени. Но, надо отметить, что и для начинающих вроде меня, паек был в два раза больше зарплаты, все за него держались. Но, и, конечно, близость библиотеки, в которую он меня провел, показал, как оформиться. Для него, как я тогда поняла, это было самым большим преимуществом в работе. Венгерский язык на таможне не требовался от слова «совсем». За всю мою неделю один раз пришло письмо на английском языке из норвежской таможни, пришло по электронной почте. Начальник мой, языками не владевший, передал мне распечатку, англо-русский словарь 1962 года выпуска, выдал листочек и карандаш. Я сразу не сообразила, что надо карандашом писать, уселась за компьютер, и, позабыв словарь, стала набирать текст.
- Что ты делаешь? - уставился на меня начальник.
- Перевожу, вы же сказали, что перевод нужен.
- Так не пойдет, садись за стол, открывай словарь и пиши перевод карандашом, потом покажешь.
Я изумилась, но противоречить не стала. Села, открыла словарь, так как все слова были знакомы, посмотрела уже знакомые еще разок, вдруг в 1962 году они значили что-то другое. Быстро написала карандашом текст и дала прочесть начальству.
Он надел очки, отложил газеты, которые читал с утра и до конца рабочего дня, и стал изучать мой текст. Понятно, что английский читать было бесполезно, он все равно ничего не понимал. Поправил мне пару предложений, посчитал, что так будет правильнее сказать, и согласовал набор текста в компьютере.
Я его быстро-быстро набрала и распечатала на скрипучем принтере с кареткой, она ездила туда-сюда, и буквы постепенно выплывали снизу вверх по мере прохождения каретки.
Далее он взял мою бумажку и куда-то понес. Через некоторое время пришел за мной, и мы пошли по коридорам в кабинет к самому главному таможеннику. Самый главный таможенник, как оказалось, когда-то, во времена комсомольской работы, знал моего отца, они вместе комсомолили. Начальник мой доложил главному, что перевод осуществила инспектор Сигаева, взятая на работу буквально вчера. Главному фамилия показалась знакомой, он уточнил отчество и решил удостоить меня аудиенции. Со мной он только поздоровался, спросил, мой ли это перевод, я подтвердила, и он нас отпустил.