And my feeling's so real over you, I keep coming back for more
Вы думаете, почему плохо быть перфекционистом?
Потому что начинаешь к каждому своему чиху относиться как к штриху своего, извините, имиджа, а ведь тут никак нельзя допустить ошибки. Так и выходит, что есть у тебя журнальчик, и вообще-то он давно нужен только чтоб читать рецепты, смотреть красивые картинки и немного следить за внутренним миром друзей. А ты по привычке сочиняешь для него какое-то многослойное убожество, точно выверяешь его и вычищаешь в трех водах, а затем решаешь оставить в небытие, ведь на свету оно поблекнет. И в итоге - хопа! - а последняя запись у тебя почти год назад про очередную любовь, которой не оказалось, вот и весь имидж.
Вот почему сегодня мы поговорим о другом. То есть - рано обрадовались! - все о том же, но без всякой пошлой конкретики и вообще прикладистики. Дилетантство все это, дорогие мои, а если хочешь заслужить право заниматься хоть чем-либо - всюду необходима теоретическая база. Есть у вас она? То-то же! А, поди, все специалистами себя мните на любовном-то фронте (эту фразу я произношу голосом бабули, ну вы догадались).
Не совсем так: поскольку вы тут все собрались не без аналитического склада ума, я уверена, что время от времени вы, как и я, наконец отчетливо и бесповоротно понимаете, что же такое любовь. Вот и ко мне пришло очередное озарение, поэтому садитесь в кружок, я расскажу вам, как все обстоит на самом деле.
Эпиграф:
Однажды я и N летели домой и раскладывали по сумкам подарки, которые везли родным и близким: что маме, что папе, что тете Августе.
Вот это, - говорит N, - я хотела подарить папе, но что за глупости. Подарю-ка лучше Z.
Предмет отправился в самую объемную из сумок.
- Вообще-то я все подарки хочу подарить ему, - подумав, произнесла N.
Любовь - когда ты (наперекор всеобщей и непреходящей слепоте нашей) видишь другого. Ты смотришь на него - и, что бы ни делал он в этот самый момент, видишь его сразу всего: видишь голым и плачущим, видишь, как он играет в песочнице, видишь, как ему шестьдесят, видишь, что он умеет лучше всех, видишь, чего он боится, и все, что ему больно, тебе в три раза больнее; он стоит перед тобой без всего, чем он от тебя защищается, такой, каким появился на свет. Понятно? Никаких вам женщин, наполненных тайнами и изюминками, никаких загадочных незнакомцев. Он стоит перед тобой самый талантливый и самый красивый в мире; ты видишь его лучше, чем в зеркале - как никогда не увидишь себя; ты знаешь, что он думает, раньше, чем он это подумал. И вот он стоит перед тобой такой классный, что ты хочешь все ему отдать - не себя, в смысле, очень ему нужны эти глупости - а у всех все отобрать, у чужих детей отобрать и ему отдать - все игрушки, все сладости, все моря и горы, весь ветер, всю свободу и всю радость, какую найдешь.
Я уже была готова отлить это определение в граните и ламинате, но при пруф-ридинге мне показалось, что уж больно вышло материнско: как будто не я, гордая юная девица, придумала, а нервическая женщина сорока с лишним лет, которая воспылала позорной преступной страстью к отроку, типа Ипполиту. Но, по правде говоря, это и неважно: если разобраться, то любая истинная и, извиняюсь за выражение, животворящая любовь имеет общую основу, остальное - наружные нюансы.
Ведь в чем состоит феномен материнской любви? Правильно, она без-ус-лов-на. Это затем, чтобы обеспечить выживание вида: пока дите без тебя ничего не может, с него и спроса нет - люби какое родила, милочка, не смыкай глаз, болей душой за каждый чих, а не то помрет того гляди, и все твои труды насмарку. Вот окрепнет чуть, тогда можешь уже не любить за так, а почивать на лаврах, стакан воды свой требуй или пятерочки, кому что нравится.
Что это значит для нас с вами? А вот что: как только вы начинаете торговаться - уважай во мне личность, не строй глазки другим мужикам, дари по первым числам цветочек, не бей в живот кованым сапогом, вот это все - получается уже не любовь, а, как вы понимаете, базар. Кого видишь целиком, тому ничего уже не выдвинешь, даже если б оно ему только на пользу пошло.
В чем здесь трагедия, спросите вы (ведь мы просили трагедию!)? В том, что если вас угораздило полюбить не свое потомство, а чье-нибудь чужое, никакого эволюционного смысла все это не имеет, то есть любовь ваша ему как мертвому припарки, плохие новости, мальчики и девочки. А вы удивляетесь, почему же это ваших избранников не трогает сила вашего чувства? Так его мамочка уже любит, нашли чем удивить.
Ах, вы говорите, их трогает! Ах, вы из тех редких счастливцев, кого видят в ответ, за чью прозрачнейшую слезинку порвут в клочья хоть царя-батюшку, хоть родную бабушку, словом - жизнь ваша озарена пронзительным светом взаимной любви! Так все, сказочке конец, пора мед-пиво пить?
Вот и нет, это вообще еще гораздо хуже: тут-то вы и оттяпаете друг другу бошки. Время пошло*.
* (Кстати, если с вами такое случилось, то привет: оно вообще никогда не заканчивается. Все умрут, а вы останетесь бодаться, как два оленя-идиота, сцепленные рогами своей любви. Время, тем не менее, пошло, некогда ему с вами.)