записки о музыке. 3
Оригинал взят у iamigorgrigorev в записки о музыке. 3
Том Жобим оказал на меня то самое влияние, нанес по мне тот самый решающий удар.
Это случилось, когда я переехал в Бразилию в 2006 году. Сначала Боря повел меня на концерт Марии Риты, которая дочка Элис Режины. И я вышел с него ошеломленным. Не то, чтобы она великолепно пела (так многие поют), не то чтобы я попал под анестезию от живого звука (многие из нас попадают). Дело было в самой музыке. В самой ее конструкции. Это было по родному красиво, при этом построено вообще не по тем правилам, по каким строится привычное родное.
А потом был Жобим.
Я вернулся после концерта в свою крошечную студию на стыке Ипанемы и фавелы Кантагало, криминализированной настолько, что она мне казалась карамелизированной. Ну так не бывает. И чтобы не слышать хлопки от выстрелов, которые превращали каждую мою ночь в сцену из "Города Бога", я надел наушники и стал слушать все подряд, что предлагал мне бразильского бразильский интернет.
Среди всего прочего была "Луиза" Тома Жобима, где ее поет Эду Лобу, и где Жобим ему подыгрывает и немного подпевает, я бы сказал - подвывает.
Начинается она как легкий вечерний бриз-джаз-стандарт, потом переходит в красивую балладу, и на 1:13 минуте музыка вдруг начинает как бы пьяно плутать, искать разрешения, и на 1:27 минуте выходит на тропинки - мелодические и гармонические - от которых съеживается кожа. И так далее до конца.
"Луиза" в ту ночь стала поворотным пунктом моей жизни. Но я еще не осознавал в какую сторону случится этот поворот.
Потом я перезнакомился с кучей бразильских музыкантов - мы даже записали пару песен вместе - и спустя еще три года, я убедил бразильского посла в России и Машу Семушкину из "Усадьба-Джаз" в том, что я должен спеть с моими бразильскими друзьями концерт в Москве. Это был октябрь 2009-го.
Первой песней в сетлисте стояла "Луиза". Лео Ганделман позвонил мне в ночи, чтобы согласовать программу, и я решительно заявил, что начну с "Луизы". Лео, один из самых удивительных музыкантов, повстречавшихся мне на моей музыкальной дорожке, который еще 14-летним щеглом таскал пластиковые стаканчики с кофезиньо Жобиму в его студию, засомневался насчет того, что я в своем уме. С "Луизой", оказывается, не справился после ни один артист после Лобу, ну и Жобима.
- Эту песню написал сумасшедший (louco), - сказал тогда Лео, - И только сумасшедший может ее спеть. Ты уверен, что сможешь?
С той ночи слова Лео не давали мне покоя. Я отслушал много сумасшедшей музыки и видел много сумасшедших музыкантов. Поначалу я дрожал от них, а потом понимал, что отпусти я себя на всю катушку, ну, конечно, ну, конечно, смог бы также. Дожил бы до 27-ми, но смог бы.
И вот "Луиза". Которая до сих пор мне кажется такой стройной и понятной, учит меня чему-то другому - у сумашествия есть обратная сторона, в которую мало кто заходит. Это такая чистая пасторальная поляна с идиллическим фоном и безмятежным небом, в котором переплетено миллион невидимых струн. И там на поляне сидит кто-то, совершенно спокойный, совершенно в себе, одетый во что-то похожее, наверное, на белый саван. И видит каждую нитку, и знает за какую дернуть, чтобы на землю свалилась еще одна новая и с ума сойти какая понятная красота.
И сдается мне, что обратная сторона этого сумашествия есть чистейшее сознание, наивысшая точка его. И как достичь его, остается моей до сих пор неразгаданной тайной.
Том Жобим оказал на меня то самое влияние, нанес по мне тот самый решающий удар.
Это случилось, когда я переехал в Бразилию в 2006 году. Сначала Боря повел меня на концерт Марии Риты, которая дочка Элис Режины. И я вышел с него ошеломленным. Не то, чтобы она великолепно пела (так многие поют), не то чтобы я попал под анестезию от живого звука (многие из нас попадают). Дело было в самой музыке. В самой ее конструкции. Это было по родному красиво, при этом построено вообще не по тем правилам, по каким строится привычное родное.
А потом был Жобим.
Я вернулся после концерта в свою крошечную студию на стыке Ипанемы и фавелы Кантагало, криминализированной настолько, что она мне казалась карамелизированной. Ну так не бывает. И чтобы не слышать хлопки от выстрелов, которые превращали каждую мою ночь в сцену из "Города Бога", я надел наушники и стал слушать все подряд, что предлагал мне бразильского бразильский интернет.
Среди всего прочего была "Луиза" Тома Жобима, где ее поет Эду Лобу, и где Жобим ему подыгрывает и немного подпевает, я бы сказал - подвывает.
Начинается она как легкий вечерний бриз-джаз-стандарт, потом переходит в красивую балладу, и на 1:13 минуте музыка вдруг начинает как бы пьяно плутать, искать разрешения, и на 1:27 минуте выходит на тропинки - мелодические и гармонические - от которых съеживается кожа. И так далее до конца.
"Луиза" в ту ночь стала поворотным пунктом моей жизни. Но я еще не осознавал в какую сторону случится этот поворот.
Потом я перезнакомился с кучей бразильских музыкантов - мы даже записали пару песен вместе - и спустя еще три года, я убедил бразильского посла в России и Машу Семушкину из "Усадьба-Джаз" в том, что я должен спеть с моими бразильскими друзьями концерт в Москве. Это был октябрь 2009-го.
Первой песней в сетлисте стояла "Луиза". Лео Ганделман позвонил мне в ночи, чтобы согласовать программу, и я решительно заявил, что начну с "Луизы". Лео, один из самых удивительных музыкантов, повстречавшихся мне на моей музыкальной дорожке, который еще 14-летним щеглом таскал пластиковые стаканчики с кофезиньо Жобиму в его студию, засомневался насчет того, что я в своем уме. С "Луизой", оказывается, не справился после ни один артист после Лобу, ну и Жобима.
- Эту песню написал сумасшедший (louco), - сказал тогда Лео, - И только сумасшедший может ее спеть. Ты уверен, что сможешь?
С той ночи слова Лео не давали мне покоя. Я отслушал много сумасшедшей музыки и видел много сумасшедших музыкантов. Поначалу я дрожал от них, а потом понимал, что отпусти я себя на всю катушку, ну, конечно, ну, конечно, смог бы также. Дожил бы до 27-ми, но смог бы.
И вот "Луиза". Которая до сих пор мне кажется такой стройной и понятной, учит меня чему-то другому - у сумашествия есть обратная сторона, в которую мало кто заходит. Это такая чистая пасторальная поляна с идиллическим фоном и безмятежным небом, в котором переплетено миллион невидимых струн. И там на поляне сидит кто-то, совершенно спокойный, совершенно в себе, одетый во что-то похожее, наверное, на белый саван. И видит каждую нитку, и знает за какую дернуть, чтобы на землю свалилась еще одна новая и с ума сойти какая понятная красота.
И сдается мне, что обратная сторона этого сумашествия есть чистейшее сознание, наивысшая точка его. И как достичь его, остается моей до сих пор неразгаданной тайной.