В первый класс
Зазвонил телефон и я потянула к себе тяжелую желтую трубку.
- Алло, Наталочка! Я записала тебя в первый класс. Твою учительницу зовут почти как тебя - Нелля Борисовна, - голосом мамы сказала трубка. Родное отчество немного успокаивало и одновременно будоражило - кто же она, эта обладательница моего отчества?
На первое сентября мне заплели "корзинку" из двух косичек с искристыми белыми бантами с красной каймой. Мама была модница, и старалась найти на прилавках лучшее из имеющегося. Поэтому мое кусачее школьное платье из плотной коричневой ткани было украшено светлой вставкой на груди - от плеч до талии, от левого плеча до правого. Тонкие линии кофейных оттенков, пересекаясь по диагонали на бежевом фоне, издалека сливались в общий светлый фон. На фоне одноклассниц я выделялась высоким ростом и этой формой производства Прибалтики.
На линейке меня поставили в последнюю пару с каким-то тоже самым высоким мальчиком. Он мне не понравился и вполне в дальнейшем оправдал это впечатление - был двоечником.
Мы стояли последними, и весь праздник был где-то там впереди. А мы стояли сзади, и это было неплохо - поближе к маме.
Нелля Борисовна носила совсем другое, более экзотическое имя - Наилля Раисовна. Но она была молодой и доброй, и мы все ее полюбили. И любили две четверти подряд, пока она не ушла в декрет. Вместо нее пришла Александра Николаевна - номенклатурная дама 40 лет после автоаварии - с головными болями, бессоницами и раздражительностью. Преподавать в младшей школе ей было строго противопоказано по причине стервозности, но кто тогда обращал внимания на эти мелочи?
А вот на мою форму она внимание обратила. И долго пилила маму:
- Форма ребенка должна отвечать общим образцам!
- Это школьная форма, мы ее купили в магазине, просто ее шили в Прибалтике, - вяло отговаривалась мама.
- А я вам говорю, у всех в классе должна быть одинаковая форма, - шипела А.Н. и неслась разнимать очередных драчунов. В общем, она меня невзлюбила прямо и откровенно, а я отвечала ей тщательно скрываемой взаимностью.
Первое время я сидела на задней парте рядом с этим Васей. Последнее, что я помню из своего хорошего зрения, это четкие прописные буквы "А,а", написанные на левой доске. Потом мое зрение стало портиться и меня пересадили поближе - на ряд возле двери, на третью парту. Моей соседкой стала девочка. Однажды мы сидели с Наташкой Дегрярь (Дегтяревой? - не помню) и страшно веселились от всяких глупостей. Кто-то вслух читал на уроке украинского "СРСР" ("эсэрэсэр" - как положено). Наташка же тихо прошептала "сэрэсэр" - и мы долго хрюкали от смеха, уткнувшись в парты. Нам вкатили по двойке за поведение. Помню, как я, пунцовая от смеха, медленно встала в ответ на замечание учительницы и не могла ни слова сказать в свое оправдание и даже ответить на вопрос "Почему вы разговариваете?". Я боялась засмеяться и заплакать одновременно. Я понимала, чем все закончится, но не могла сожалеть о таком жутко остроумном и дерзком времяпровождении. Это была моя первая пара, после которой другие следовали с завидной регулярностью - но только за поведение.
Школьная форма была особено неприятной после физультуры и долгие полчаса кусала влажное тело. С тех пор я не ношу вещи с малейшим намеком на "кусачесть". Но самое отвратительное в ней было - белый воротничок. Его полагалось в конце недели стирать и пришивать к вороту. Когда родилась младшая сестра, у мамы только и хватало времени на то, чтобы проверить, как я это сделала и сказать "плохо, перешивай". Я ненавидела воротничок. Я начинала шить его с одного края, а к другому краю мне его уже не хватало, и из-под белой ткани торчал длинный коричневый язык. Меня не волновал эстетизм этого дела, но я точно знала, чем все закончится - еще одной попыткой.
В школе было круто бегать по стадиону впереди всех, даже впереди мальчишек. Круто было читать с такой скоростью, что на проверке техники чтения завуч переглядывалась с учительницей. Совсем не круто было ходить на ритмику. Плавные движения плохо давались мне, выросшей на сельских просторах и привычной совсем к другим жестам - порывистым, быстрым. Я чувствовала себя гадким утенком, по недоразумению наряженным в атласную белую юбочку.
На школьных фотографиях за 1 и 2 класс четко видна эволюция отношения к школе. Если на первой линейке я выгляжу удивленной и жизнерадостной, то во втором классе понятно - ребенок понял, что это надолго.
- Алло, Наталочка! Я записала тебя в первый класс. Твою учительницу зовут почти как тебя - Нелля Борисовна, - голосом мамы сказала трубка. Родное отчество немного успокаивало и одновременно будоражило - кто же она, эта обладательница моего отчества?
На первое сентября мне заплели "корзинку" из двух косичек с искристыми белыми бантами с красной каймой. Мама была модница, и старалась найти на прилавках лучшее из имеющегося. Поэтому мое кусачее школьное платье из плотной коричневой ткани было украшено светлой вставкой на груди - от плеч до талии, от левого плеча до правого. Тонкие линии кофейных оттенков, пересекаясь по диагонали на бежевом фоне, издалека сливались в общий светлый фон. На фоне одноклассниц я выделялась высоким ростом и этой формой производства Прибалтики.
На линейке меня поставили в последнюю пару с каким-то тоже самым высоким мальчиком. Он мне не понравился и вполне в дальнейшем оправдал это впечатление - был двоечником.
Мы стояли последними, и весь праздник был где-то там впереди. А мы стояли сзади, и это было неплохо - поближе к маме.
Нелля Борисовна носила совсем другое, более экзотическое имя - Наилля Раисовна. Но она была молодой и доброй, и мы все ее полюбили. И любили две четверти подряд, пока она не ушла в декрет. Вместо нее пришла Александра Николаевна - номенклатурная дама 40 лет после автоаварии - с головными болями, бессоницами и раздражительностью. Преподавать в младшей школе ей было строго противопоказано по причине стервозности, но кто тогда обращал внимания на эти мелочи?
А вот на мою форму она внимание обратила. И долго пилила маму:
- Форма ребенка должна отвечать общим образцам!
- Это школьная форма, мы ее купили в магазине, просто ее шили в Прибалтике, - вяло отговаривалась мама.
- А я вам говорю, у всех в классе должна быть одинаковая форма, - шипела А.Н. и неслась разнимать очередных драчунов. В общем, она меня невзлюбила прямо и откровенно, а я отвечала ей тщательно скрываемой взаимностью.
Первое время я сидела на задней парте рядом с этим Васей. Последнее, что я помню из своего хорошего зрения, это четкие прописные буквы "А,а", написанные на левой доске. Потом мое зрение стало портиться и меня пересадили поближе - на ряд возле двери, на третью парту. Моей соседкой стала девочка. Однажды мы сидели с Наташкой Дегрярь (Дегтяревой? - не помню) и страшно веселились от всяких глупостей. Кто-то вслух читал на уроке украинского "СРСР" ("эсэрэсэр" - как положено). Наташка же тихо прошептала "сэрэсэр" - и мы долго хрюкали от смеха, уткнувшись в парты. Нам вкатили по двойке за поведение. Помню, как я, пунцовая от смеха, медленно встала в ответ на замечание учительницы и не могла ни слова сказать в свое оправдание и даже ответить на вопрос "Почему вы разговариваете?". Я боялась засмеяться и заплакать одновременно. Я понимала, чем все закончится, но не могла сожалеть о таком жутко остроумном и дерзком времяпровождении. Это была моя первая пара, после которой другие следовали с завидной регулярностью - но только за поведение.
Школьная форма была особено неприятной после физультуры и долгие полчаса кусала влажное тело. С тех пор я не ношу вещи с малейшим намеком на "кусачесть". Но самое отвратительное в ней было - белый воротничок. Его полагалось в конце недели стирать и пришивать к вороту. Когда родилась младшая сестра, у мамы только и хватало времени на то, чтобы проверить, как я это сделала и сказать "плохо, перешивай". Я ненавидела воротничок. Я начинала шить его с одного края, а к другому краю мне его уже не хватало, и из-под белой ткани торчал длинный коричневый язык. Меня не волновал эстетизм этого дела, но я точно знала, чем все закончится - еще одной попыткой.
В школе было круто бегать по стадиону впереди всех, даже впереди мальчишек. Круто было читать с такой скоростью, что на проверке техники чтения завуч переглядывалась с учительницей. Совсем не круто было ходить на ритмику. Плавные движения плохо давались мне, выросшей на сельских просторах и привычной совсем к другим жестам - порывистым, быстрым. Я чувствовала себя гадким утенком, по недоразумению наряженным в атласную белую юбочку.
На школьных фотографиях за 1 и 2 класс четко видна эволюция отношения к школе. Если на первой линейке я выгляжу удивленной и жизнерадостной, то во втором классе понятно - ребенок понял, что это надолго.