Детство: новогодние праздники в компании моих родителей
Компания моих родителей сложилась благодаря занятиям альпинизмом, об этом хорошо написано в книжке отца (Вильям Артурович Смит "Друзья и горы"). И мое детство прошло в родительской компании: мама с папой развелись, когда мне было 6 лет, нашли счастье в новых семьях, но друзья - это было незыблемо и неизменно. Встречались часто, общались много, а каждый новый год проводили на даче у академика Игоря Тамма. Ибо сын его Евгений Игоревич Тамм был одним из столпов их альпинисткой компании.
Дача была неимоверно крутая по тем временам - 24 сотки соснового леса, и большой двухэтажный дом посередке. Плюс еще гараж и квартира над ним. Зимой академик Тамм на даче не жил, он был уже сильно нездоров. И на новогодние праздники дача отдавалась компании на неделю-две праздновать. Детей часто завозили заранее, как только начинались школьные каникулы. В доме стоял котел для отопления, от которого вода по трубам подавалась в стены. Внутри стояла жара, прислониться к несущей стене было невозможно, а вместо обоев стены были в меловой побелке, обои не выдержали бы таких температур. И можно было сразу понять, кто живет в какой комнате по цвету мела на одежде: побелка была желтая, зеленая и голубая.
Спали везде, в том числе на полу, народу собиралось много, человек по тридцать, гораздо больше, чем было в наличии кроватей. Мой отчим всегда уходил спать на ледяную веранду, ему посчастливилось каким-то образом купить настоящий пуховой спальник. Вернее - половину: внутренний вкладыш от пухового спальника американского полярного летчика, спальник этот похоже попал в СССР по лендлизу. Наружную часть спальника купил его друг (он был выше ростом, ну и взял более длинную половину). Спальник я этот отлично помню, мне его иногда давали в горные походы, к тому времени ткань сильно поизносилась, и из всех дыр сочился серенький пух, явно гагачий. Страшно подумать, сколько сейчас этот пух стоит, а ведь спальник небось до сих пор валяется где-нибудь у нас на антресолях... А те, у кого спальники были пожиже, спали внутри в тепле на полу. Кровати были для детей и женщин, которых тоже укладывали чуть не штабелем.
Еду готовили все и в диких количествах. Моя мама специализировалась по пирогам, и еще она - биохимик со стажем. А я была старшая дочь, и обязана была помогать очень занятой маме. Она быстро научила меня делать стандартное дрожжевое тесто "Утопленник", лет с 10-11 изготовление теста было обычно на мне. Мама просто говорила: "Мне нужны две порции ближе к вечеру" - и вперед. Порция соответствовала примерно 2-3-м кг теста, делалась из целой пачки замороженых дрожжей, а подходила на водяной бане (вернее в ванне под струей теплой воды) в пакете из вафельного полотенца. Самое сложное было таскать этот разбухший пакет с "Утопленником" (я всегда вспоминала стих: "И в распухнувшее тело раки черные впились"), и выскребать из него тесто. Ну еще пах пакет эпически, лучше было держать нос на некотором расстоянии. Ибо отстирать пакет было невозможно, а новые вафельные полотенца были в дефиците, меняли пакет в лучшем случае раз в год. Другая проблема, которая очень мучила меня по началу, - это то, что мама все делала на глазок. Видимо, она сильно уставала от лабораторных протоколов и дома хотела расслабиться. Допроситься, сколько класть соли и сахара, было невозможно: "Ну я не знаю, ну положи, сколько надо, ну попробуй на вкус, да сколько не положишь, нормально будет". Потом я и сама стала такой, и сейчас так и не могу точно записать рецепт дрожжевого теста. Пишу: положите на глазок, а потом попробуйте на вкус... По приезде в Японию я сначала с разбегу принялась по старой памяти совать дрожжевое тесто в наволочку (вместо вафельного полотенца) и класть в ванну. Примерно на третий раз Зоркий Сокол увидел, что нормальным дрожжам это не надо. А если еще и побольше сухих дрожжей подбросить, то получается быстрее Утопленника. Итого - может мороженое при совке и было вкусным (по моим воспоминаниям, так вполне), но вот замороженные дрожжи были полное дерьмо.
Пироги выходили очень вкусные, начинку для них делал отчим, которого я зову папой. А мама лепила. В результате лет до 20 я не умела ни делать начинку, ни лепить пироги, специализация - это зло. Естественно, училась сама методом проб и ошибок, точного рецепта не существовало. И до сих пор, когда леплю пироги, вспоминаю, как ловко это делает моя мама. Где мне до нее...
Другая мамина специализация была - напитки из лабораторного спирта. Спирт был у многих, папа и еще несколько друзей были химики. Самая популярная была клюковка-Несмеяновка (в честь академика), у нас около дачи были роскошные клюквенные болота, по осени собирали несколько ведер. Кстати, сбор клюквы по кочкам на осеннем солнышке - это было одно из самых любимых занятий моей молодости. В частности, около ведра клюквы я собрала за неделю до того, как родила дочку. На болоте были только мы одни, бабье лето, я разделась и грела беременный живот, сидя на кочках и собирая клюкву. Клюкву потом надо было переморозить, и можно было пускать в дело. Поставлено было все по науке: дробили в гомогенизаторе, после настаивания осадок сначала фильтровали, а потом для наилучшей прозрачности еще и центрифугировали на больших оборотах, и добавляли глицерин для вязкости и сладости. Мама еще делала настойку на пряностях, типа перцовки. Забавно было то, что ни мама, ни отчим крепкого не пили, только вино, все делали на глазок, но все были довольны и говорили, что очень хорошо получается.
Процесс готовки еды к новому году занимал два дня, поэтому я его так хорошо помню. И готовили все, пироги пекли еще человек пять, кроме нас, всегда были ведра салатов, торты, запеченое мясо, батареи бутылок, всякие сервелаты из академического распределителя, кто чего мог, тот доставал и притаскивал. Еду на дачу к Таммам везли на машинах, а народ ехал своим ходом в Ильинское на электричке, а оттуда пешком. Идти было минут 20, как я помню, а может и все 30, на машине было гораздо удобнее, но машин в компании было немного, ученые в те времена были люди небогатые. Я была довольно болезненым ребенком, и меня иногда брали в машину вместе с едой, я это ужасно любила. Ибо родители мои в то время были молодые спортсмены, мама - лыжница, отчим постоянно тренировался и играл в футбол, я за ними просто не поспевала, когда они бодрым шагом шли от электички к даче. Меня вообще очень в то время мучило собственное физическое несовершенство, я боялась скатываться с горок на лыжах, не умела быстро бегать, постоянно застревала в собственных размышлениях, и была не от мира сего. И страдала экзистенциальным страхом смерти: в нашей крохотной квартире моя кровать стояла прямо под окном. И я вечером часто "падала" в бесконечность звездного неба, пока не засыпала наконец.
Во времена моего детства наискосок от дачи Тамма на другой стороне улицы через пару домов находилась дача Ростроповича с отдельным концертным залом для Вишневской. Пока они не уехали из совка, можно было слушать пение прямо с участка Таммов, голос у Вишневской был сильный. А во дворе у них жил совершенно роскошный ньюфаундленд Кузя размером с большого медведя. Таких огромных ньюфов я больше в жизни не видела. Кузя был вежлив и очень дружелюбен, всю жизнь проводил на улице, обожал валяться в снегу. А если подойти к забору, то Кузя шел навстречу и вежливо лизал подставленную руку или лицо, все, до чего доставал языком. Как я рыдала, когда узнала, что Кузя погиб в Париже под машиной, Ростроповичи взяли его с собой уезжая.
А ровно напротив Таммов был участок с огромным оврагом. Мы там катались на санках с горки, занятие было рисковое, возвращались в синяках. Мне было лет 8, когда в овраге ко мне пристали двое мальчиков, чтобы забрать санки. Вместо того, чтобы попросить, они потребовали. Я же отличалась не только замкнутостью, но и упрямством. Закончилось все тем, что они захотели меня побить, но я была крупнее и сама их побила. Вернулась домой, рассказала, дядя Женя Тамм заслеялся, это мол внуки Шостаковича, но он мужик хороший, сам тебя похвалит, что ты их побила, пусть не задираются.
Кстати, уже во время моей юности овраг вдруг в одночасье засыпали, и построили на его месте дачу для младшего сына Брежнева. Говорят, что Сам тоже туда разок приезжал, но нас в это время там не было. Наше время была зима.
Позже прошли мои воспаления легких, я вытянулась и окрепла, жить стало сильно легче, но некая оторванность от мира осталась надолго. Другие дети в родительской компании дружили между собой, а я была скорее отдельно. Я совершенно не знала, о чем с ними разговаривать, и вообще предпочитала запойно читать в уголочке, интересовали меня история и биология, но читать я могла что угодно и сколько угодно. Вдобавок я была уже тогда здорово близорука, а приличных очков было не достать, оправы были просто кошмарны, и я старалась очки не носить. Поэтому плавала в тумане и двигалась с осторожностью, ну тормоз и тормоз. А в 5-м классе, играя в салочки на перемене в школе, расшибла передний зуб об стену, пол натерли до скользкости льда, а я не осознала и врезалась в стену. От переднего верхнего зуба откололась половина, и я прошла свой круг ада через советских дентистов. Вот что забавно - тоскующий по совку народ вспоминает мороженое и Первомай, но я еще ни разу не встречала ностальгирующих по советским зубным врачам. Что все же показывает некий уровень адекватности у тоскующих. Не вдаваясь в детали - во рту на почетном месте у меня оказался железный зуб, к счастью, коронка. Ставили ее без какие-либо обезболиваний. Так что кроме чисто психологических странностей, типа полной погруженности в себя и фиксации на биологии, я еще и внешне была странной, и боялась улыбаться своим железным зубом. Немудрено, что дети родительских друзей меня сторонились. Кстати, сами родительские друзья наоборот пытались меня вытянуть из скорлупы и пообщаться, и с некоторыми я дружила, это меня очень грело.
Не знаю, какие именно каналы, контакты и блат задействовала моя мама, которая любой ценой хотела убрать железную коронку из моей улыбки. Но я страшно ей благодарна, это случилось, когда мне было 15 лет, и не где-нибудь, а в зубной клинике для советской номенклатуры (то ли при МИДе, то ли чуть не Кремлевке, не помню). Думаю, что мама отдала минимум месячную зарплату, и скорее всего это был одноразовый блат с условием больше там не появляться. Но там было обезболивание, в первый и последний раз в советской жизни, я ничего не чувствовала, когда мне залечивали зубной канал и ставили белую коронку. Правда, белый пластик в то время несколько отличался от настоящих зубов даже у номенклатурных дентистов, но счастью моему это не мешало.
А венгерская бабушка Аня прислала мне чудесные австрийские очки - это была первая нормальная оправа в моей жизни, красивая до чертиков. Проблема была в расстоянии между глазами, бабушка правильно заказала стекла, но на расстояние внимание не обратила, и оно было сильно больше моего. Но отказаться от красивых очков из-за головной боли и двоящегося зрения я была не в состоянии. И через несколько недель все прошло, мозги наши отличаются потрясающей пластичностью, и могут приспособиться. Особенно если голову слегка под углом держать, и если глаза начинают специализироваться, один на близь, другой на даль. Но далеко заходящие последствия такой специализации меня не волновали, а теперь я плачу по этим счетам советской молодости заработанными долларами (дешевые очки на мои глаза стоят больше полштуки за счет специальных линз).
Так что к 15 годам я стала гораздо приличнее выглядеть, возникли друзья, началась 57-я школа, компании. И все равно больше всех я обожала компанию родителей, и старалась почаще у них появляться. С ними было необыкновенно тепло, интересно, весело. И какие же они были замечательные, яркие, красивые, умные. И мне казалось, что нам никогда такими не стать. Оглядываясь назад, понимаю, что именно так и вышло - мы до них не дотянулись. Но хотя бы старались.
И после новогодних застолий в компании родителей, песен, шуток, шарад, веселья, анекдотов и политики, - ничего и никогда лучше мне так и не довелось испытать. Без них, уже в основном ушедших, достичь этих вершин невозможно, и стремиться бесполезно. Поэтому сейчас я радостно справляю Новый Год в своей семье, с нашими молодыми и внучками. Веселья того нет, зато очень тепло получается. И можно иногда тихонько по-вспоминать как оно бывало. Мне это сильно помогает, когда в душе поднимается волна ярости и боли от чтения очередных новостей.
Дача была неимоверно крутая по тем временам - 24 сотки соснового леса, и большой двухэтажный дом посередке. Плюс еще гараж и квартира над ним. Зимой академик Тамм на даче не жил, он был уже сильно нездоров. И на новогодние праздники дача отдавалась компании на неделю-две праздновать. Детей часто завозили заранее, как только начинались школьные каникулы. В доме стоял котел для отопления, от которого вода по трубам подавалась в стены. Внутри стояла жара, прислониться к несущей стене было невозможно, а вместо обоев стены были в меловой побелке, обои не выдержали бы таких температур. И можно было сразу понять, кто живет в какой комнате по цвету мела на одежде: побелка была желтая, зеленая и голубая.
Спали везде, в том числе на полу, народу собиралось много, человек по тридцать, гораздо больше, чем было в наличии кроватей. Мой отчим всегда уходил спать на ледяную веранду, ему посчастливилось каким-то образом купить настоящий пуховой спальник. Вернее - половину: внутренний вкладыш от пухового спальника американского полярного летчика, спальник этот похоже попал в СССР по лендлизу. Наружную часть спальника купил его друг (он был выше ростом, ну и взял более длинную половину). Спальник я этот отлично помню, мне его иногда давали в горные походы, к тому времени ткань сильно поизносилась, и из всех дыр сочился серенький пух, явно гагачий. Страшно подумать, сколько сейчас этот пух стоит, а ведь спальник небось до сих пор валяется где-нибудь у нас на антресолях... А те, у кого спальники были пожиже, спали внутри в тепле на полу. Кровати были для детей и женщин, которых тоже укладывали чуть не штабелем.
Еду готовили все и в диких количествах. Моя мама специализировалась по пирогам, и еще она - биохимик со стажем. А я была старшая дочь, и обязана была помогать очень занятой маме. Она быстро научила меня делать стандартное дрожжевое тесто "Утопленник", лет с 10-11 изготовление теста было обычно на мне. Мама просто говорила: "Мне нужны две порции ближе к вечеру" - и вперед. Порция соответствовала примерно 2-3-м кг теста, делалась из целой пачки замороженых дрожжей, а подходила на водяной бане (вернее в ванне под струей теплой воды) в пакете из вафельного полотенца. Самое сложное было таскать этот разбухший пакет с "Утопленником" (я всегда вспоминала стих: "И в распухнувшее тело раки черные впились"), и выскребать из него тесто. Ну еще пах пакет эпически, лучше было держать нос на некотором расстоянии. Ибо отстирать пакет было невозможно, а новые вафельные полотенца были в дефиците, меняли пакет в лучшем случае раз в год. Другая проблема, которая очень мучила меня по началу, - это то, что мама все делала на глазок. Видимо, она сильно уставала от лабораторных протоколов и дома хотела расслабиться. Допроситься, сколько класть соли и сахара, было невозможно: "Ну я не знаю, ну положи, сколько надо, ну попробуй на вкус, да сколько не положишь, нормально будет". Потом я и сама стала такой, и сейчас так и не могу точно записать рецепт дрожжевого теста. Пишу: положите на глазок, а потом попробуйте на вкус... По приезде в Японию я сначала с разбегу принялась по старой памяти совать дрожжевое тесто в наволочку (вместо вафельного полотенца) и класть в ванну. Примерно на третий раз Зоркий Сокол увидел, что нормальным дрожжам это не надо. А если еще и побольше сухих дрожжей подбросить, то получается быстрее Утопленника. Итого - может мороженое при совке и было вкусным (по моим воспоминаниям, так вполне), но вот замороженные дрожжи были полное дерьмо.
Пироги выходили очень вкусные, начинку для них делал отчим, которого я зову папой. А мама лепила. В результате лет до 20 я не умела ни делать начинку, ни лепить пироги, специализация - это зло. Естественно, училась сама методом проб и ошибок, точного рецепта не существовало. И до сих пор, когда леплю пироги, вспоминаю, как ловко это делает моя мама. Где мне до нее...
Другая мамина специализация была - напитки из лабораторного спирта. Спирт был у многих, папа и еще несколько друзей были химики. Самая популярная была клюковка-Несмеяновка (в честь академика), у нас около дачи были роскошные клюквенные болота, по осени собирали несколько ведер. Кстати, сбор клюквы по кочкам на осеннем солнышке - это было одно из самых любимых занятий моей молодости. В частности, около ведра клюквы я собрала за неделю до того, как родила дочку. На болоте были только мы одни, бабье лето, я разделась и грела беременный живот, сидя на кочках и собирая клюкву. Клюкву потом надо было переморозить, и можно было пускать в дело. Поставлено было все по науке: дробили в гомогенизаторе, после настаивания осадок сначала фильтровали, а потом для наилучшей прозрачности еще и центрифугировали на больших оборотах, и добавляли глицерин для вязкости и сладости. Мама еще делала настойку на пряностях, типа перцовки. Забавно было то, что ни мама, ни отчим крепкого не пили, только вино, все делали на глазок, но все были довольны и говорили, что очень хорошо получается.
Процесс готовки еды к новому году занимал два дня, поэтому я его так хорошо помню. И готовили все, пироги пекли еще человек пять, кроме нас, всегда были ведра салатов, торты, запеченое мясо, батареи бутылок, всякие сервелаты из академического распределителя, кто чего мог, тот доставал и притаскивал. Еду на дачу к Таммам везли на машинах, а народ ехал своим ходом в Ильинское на электричке, а оттуда пешком. Идти было минут 20, как я помню, а может и все 30, на машине было гораздо удобнее, но машин в компании было немного, ученые в те времена были люди небогатые. Я была довольно болезненым ребенком, и меня иногда брали в машину вместе с едой, я это ужасно любила. Ибо родители мои в то время были молодые спортсмены, мама - лыжница, отчим постоянно тренировался и играл в футбол, я за ними просто не поспевала, когда они бодрым шагом шли от электички к даче. Меня вообще очень в то время мучило собственное физическое несовершенство, я боялась скатываться с горок на лыжах, не умела быстро бегать, постоянно застревала в собственных размышлениях, и была не от мира сего. И страдала экзистенциальным страхом смерти: в нашей крохотной квартире моя кровать стояла прямо под окном. И я вечером часто "падала" в бесконечность звездного неба, пока не засыпала наконец.
Во времена моего детства наискосок от дачи Тамма на другой стороне улицы через пару домов находилась дача Ростроповича с отдельным концертным залом для Вишневской. Пока они не уехали из совка, можно было слушать пение прямо с участка Таммов, голос у Вишневской был сильный. А во дворе у них жил совершенно роскошный ньюфаундленд Кузя размером с большого медведя. Таких огромных ньюфов я больше в жизни не видела. Кузя был вежлив и очень дружелюбен, всю жизнь проводил на улице, обожал валяться в снегу. А если подойти к забору, то Кузя шел навстречу и вежливо лизал подставленную руку или лицо, все, до чего доставал языком. Как я рыдала, когда узнала, что Кузя погиб в Париже под машиной, Ростроповичи взяли его с собой уезжая.
А ровно напротив Таммов был участок с огромным оврагом. Мы там катались на санках с горки, занятие было рисковое, возвращались в синяках. Мне было лет 8, когда в овраге ко мне пристали двое мальчиков, чтобы забрать санки. Вместо того, чтобы попросить, они потребовали. Я же отличалась не только замкнутостью, но и упрямством. Закончилось все тем, что они захотели меня побить, но я была крупнее и сама их побила. Вернулась домой, рассказала, дядя Женя Тамм заслеялся, это мол внуки Шостаковича, но он мужик хороший, сам тебя похвалит, что ты их побила, пусть не задираются.
Кстати, уже во время моей юности овраг вдруг в одночасье засыпали, и построили на его месте дачу для младшего сына Брежнева. Говорят, что Сам тоже туда разок приезжал, но нас в это время там не было. Наше время была зима.
Позже прошли мои воспаления легких, я вытянулась и окрепла, жить стало сильно легче, но некая оторванность от мира осталась надолго. Другие дети в родительской компании дружили между собой, а я была скорее отдельно. Я совершенно не знала, о чем с ними разговаривать, и вообще предпочитала запойно читать в уголочке, интересовали меня история и биология, но читать я могла что угодно и сколько угодно. Вдобавок я была уже тогда здорово близорука, а приличных очков было не достать, оправы были просто кошмарны, и я старалась очки не носить. Поэтому плавала в тумане и двигалась с осторожностью, ну тормоз и тормоз. А в 5-м классе, играя в салочки на перемене в школе, расшибла передний зуб об стену, пол натерли до скользкости льда, а я не осознала и врезалась в стену. От переднего верхнего зуба откололась половина, и я прошла свой круг ада через советских дентистов. Вот что забавно - тоскующий по совку народ вспоминает мороженое и Первомай, но я еще ни разу не встречала ностальгирующих по советским зубным врачам. Что все же показывает некий уровень адекватности у тоскующих. Не вдаваясь в детали - во рту на почетном месте у меня оказался железный зуб, к счастью, коронка. Ставили ее без какие-либо обезболиваний. Так что кроме чисто психологических странностей, типа полной погруженности в себя и фиксации на биологии, я еще и внешне была странной, и боялась улыбаться своим железным зубом. Немудрено, что дети родительских друзей меня сторонились. Кстати, сами родительские друзья наоборот пытались меня вытянуть из скорлупы и пообщаться, и с некоторыми я дружила, это меня очень грело.
Не знаю, какие именно каналы, контакты и блат задействовала моя мама, которая любой ценой хотела убрать железную коронку из моей улыбки. Но я страшно ей благодарна, это случилось, когда мне было 15 лет, и не где-нибудь, а в зубной клинике для советской номенклатуры (то ли при МИДе, то ли чуть не Кремлевке, не помню). Думаю, что мама отдала минимум месячную зарплату, и скорее всего это был одноразовый блат с условием больше там не появляться. Но там было обезболивание, в первый и последний раз в советской жизни, я ничего не чувствовала, когда мне залечивали зубной канал и ставили белую коронку. Правда, белый пластик в то время несколько отличался от настоящих зубов даже у номенклатурных дентистов, но счастью моему это не мешало.
А венгерская бабушка Аня прислала мне чудесные австрийские очки - это была первая нормальная оправа в моей жизни, красивая до чертиков. Проблема была в расстоянии между глазами, бабушка правильно заказала стекла, но на расстояние внимание не обратила, и оно было сильно больше моего. Но отказаться от красивых очков из-за головной боли и двоящегося зрения я была не в состоянии. И через несколько недель все прошло, мозги наши отличаются потрясающей пластичностью, и могут приспособиться. Особенно если голову слегка под углом держать, и если глаза начинают специализироваться, один на близь, другой на даль. Но далеко заходящие последствия такой специализации меня не волновали, а теперь я плачу по этим счетам советской молодости заработанными долларами (дешевые очки на мои глаза стоят больше полштуки за счет специальных линз).
Так что к 15 годам я стала гораздо приличнее выглядеть, возникли друзья, началась 57-я школа, компании. И все равно больше всех я обожала компанию родителей, и старалась почаще у них появляться. С ними было необыкновенно тепло, интересно, весело. И какие же они были замечательные, яркие, красивые, умные. И мне казалось, что нам никогда такими не стать. Оглядываясь назад, понимаю, что именно так и вышло - мы до них не дотянулись. Но хотя бы старались.
И после новогодних застолий в компании родителей, песен, шуток, шарад, веселья, анекдотов и политики, - ничего и никогда лучше мне так и не довелось испытать. Без них, уже в основном ушедших, достичь этих вершин невозможно, и стремиться бесполезно. Поэтому сейчас я радостно справляю Новый Год в своей семье, с нашими молодыми и внучками. Веселья того нет, зато очень тепло получается. И можно иногда тихонько по-вспоминать как оно бывало. Мне это сильно помогает, когда в душе поднимается волна ярости и боли от чтения очередных новостей.