(no subject)
Здравствуй, мой дорогой друг.
Вот и зима. Пробки. Снег. Тишина по вечерам - такая, как если уши ватой заложить. В воздухе - снежинки. В голове, кажется, тоже. Мы снова, оскальзываясь, падая и матерясь, идем по воде. Пьем кофе, жалуемся на дедлайны, говорим о политике, ищем новогодние подарки, курим пачками, а на каждой - обещание скорого конца от страшных болезней. Пишем письма, шлем смски, звоним друг другу, все чаще - поболтать, все реже - по делам. Ставим елку. Зажигаем гирлянды. Танцуем на улицах, поем каноном, обнимаемся так, будто виделись не вчера, а год назад, помним тех, кого уже не обнять. Просим Дедушку Мороза, чтобы все были живы, здоровы и немножко чаще - счастливы. Ты обратил внимание, дорогой друг, что под Новый год Бог превращается в Дедушку Мороза? Хотя, как ни назови, наверное, главное - верить. И, опять-таки, борода у обоих внушительная, если верить художникам и иконописцам - может, неспроста?
Знаешь, мой дорогой друг, я никогда не любила зиму. Мертвенное, мертвое белое поле перед глазами с черными, корявыми, как у старух на картинах Ван Гога, пальцами веток деревьев где-то на границе с небом. Маленькая, я боялась таких деревьев. Мне казалось, что они стали такими корявыми после Страшного Потопа - от ужаса. А сейчас - люблю. Может, это просто потому, что пока еще нет морозов? Или потому, что у меня новая теплая куртка? Не стоит ведь, право, искать что-то высокое там, где все гораздо проще.
Или просто вокруг стало непривычно много добра. Или - просто я стала его замечать. Хотя какая разница?
Приезжай, мой дорогой друг. Приезжай к нам, в наш маленький, но очень уютный дом. Мы включим гирлянды - ты же знаешь, я так люблю их, они у нас по всей квартире. Мы зажжем свечи. Мы сварим глинтвейн, и в доме будет пахнуть корицей, кардамоном и апельсинами. Мы будем сидеть и болтать ни о чем. А потом выйдем на балкон и немножко постоим, держа в обеих руках большие горячие чашки глинтвейна, слушать тишину - ту, которая как будто ватой уши заложило, и вдыхать падающие снежинки. Чтобы они кружились и у тебя в голове.
Вот и зима. Пробки. Снег. Тишина по вечерам - такая, как если уши ватой заложить. В воздухе - снежинки. В голове, кажется, тоже. Мы снова, оскальзываясь, падая и матерясь, идем по воде. Пьем кофе, жалуемся на дедлайны, говорим о политике, ищем новогодние подарки, курим пачками, а на каждой - обещание скорого конца от страшных болезней. Пишем письма, шлем смски, звоним друг другу, все чаще - поболтать, все реже - по делам. Ставим елку. Зажигаем гирлянды. Танцуем на улицах, поем каноном, обнимаемся так, будто виделись не вчера, а год назад, помним тех, кого уже не обнять. Просим Дедушку Мороза, чтобы все были живы, здоровы и немножко чаще - счастливы. Ты обратил внимание, дорогой друг, что под Новый год Бог превращается в Дедушку Мороза? Хотя, как ни назови, наверное, главное - верить. И, опять-таки, борода у обоих внушительная, если верить художникам и иконописцам - может, неспроста?
Знаешь, мой дорогой друг, я никогда не любила зиму. Мертвенное, мертвое белое поле перед глазами с черными, корявыми, как у старух на картинах Ван Гога, пальцами веток деревьев где-то на границе с небом. Маленькая, я боялась таких деревьев. Мне казалось, что они стали такими корявыми после Страшного Потопа - от ужаса. А сейчас - люблю. Может, это просто потому, что пока еще нет морозов? Или потому, что у меня новая теплая куртка? Не стоит ведь, право, искать что-то высокое там, где все гораздо проще.
Или просто вокруг стало непривычно много добра. Или - просто я стала его замечать. Хотя какая разница?
Приезжай, мой дорогой друг. Приезжай к нам, в наш маленький, но очень уютный дом. Мы включим гирлянды - ты же знаешь, я так люблю их, они у нас по всей квартире. Мы зажжем свечи. Мы сварим глинтвейн, и в доме будет пахнуть корицей, кардамоном и апельсинами. Мы будем сидеть и болтать ни о чем. А потом выйдем на балкон и немножко постоим, держа в обеих руках большие горячие чашки глинтвейна, слушать тишину - ту, которая как будто ватой уши заложило, и вдыхать падающие снежинки. Чтобы они кружились и у тебя в голове.