День Победы
В пору моего детства ещё не было парадов 9 мая (они были первомайскими, как и демонстрации), не было шествий и митингов, а выходной уже ввели. И фронтовики стекались в сквер у Большого театра (он тогда был куда больше размерами, как и деревья в нём), встречались с однополчанами, выпивали слегка, разговаривали, в общем, там собирался своеобразный клуб. А все прочие граждане шли с цветами к Могиле Неизвестного Солдата и весь день туда стояла внушительная очередь.
В 1974 году я что-то замешкалась и подтянулась ко входу в Александровский сад только к пяти вечера. Там, охраняя переносное ограждение, стоял милиционер - как тогда было принято, в парадной форме и без поддержки автоматчиков, он вежливо всем объяснял, что сад закроют в восемь, очередь движется четыре часа, так что кто не успел, тот опоздал, идите, граждане, домой, завтра придёте. Граждане, потоптавшись у ограждения, уходили, а я стояла и ждала, вдруг да пропустит, яжедевочка. И тут от Большого театра прибыла приличных размеров толпа, состоявшая из ветеранов войны, которые выпив, закусив и снова выпив, решили помянуть своих боевых товарищей. Поначалу первые ряды пришедших вступили с милиционером в переговоры, он был всё так же вежлив, они тоже не грубили, но вместе с тем поверить не могли, что их могут куда-то не пустить, да ещё из-за такой ерунды, как время. Несколько минут продолжалось стояние, после чего раздался негромкий голос: "Я Берлин брал, а мне не дают могиле поклониться". И эта самая толпа, как по команде, так же спокойно, как до того стояла, двинулась вперёд, прямо на милиционера. Он ловко отскочил на газон, туда же было отставлено ограждение, и ветераны вместе с примкнувшей мной прошли по саду и встали в хвост очереди. Она и в самом деле шла четыре часа, так что цветы я возложила под звуки салюта.
Все эти часы я была среди них, слушала их разговоры, воспоминания, те воспоминания, которые были до того, как специальные люди поработали с каждым, сравнили справки из госпиталей и наградные листы с боевыми путями дивизий, расписали, какого числа у какой деревни они воевали, и их рассказы стали похожими друг на друга и насыщенными датами и географией, а прежде-то было осень-дождь-холод-поле-болото-лесок справа-вот там вся рота полегла-меня ранило. Просто "а помнишь?", начатые и неоконченные истории, смешные случаи, какие-то обрывки того, что составляло часть жизни этих людей, таких мирных, добродушных дядек, Семён Семёнычей Горбунковых, тех, которые торгуют "колубнику, выращенную собственными рукамы", которые когда-то брали Берлин, а только что снесли заграждение вместе с милиционером. Сейчас невозможно представить, каким заводным было то поколение и какая скрытая мощь была в нём.
Не знаю, жив ли кто из тех ветеранов, но я помню! Помню их сильными, не поддавшимися старческой немочи, настоящими победителями. И буду помнить.
С ПРАЗДНИКОМ!
В 1974 году я что-то замешкалась и подтянулась ко входу в Александровский сад только к пяти вечера. Там, охраняя переносное ограждение, стоял милиционер - как тогда было принято, в парадной форме и без поддержки автоматчиков, он вежливо всем объяснял, что сад закроют в восемь, очередь движется четыре часа, так что кто не успел, тот опоздал, идите, граждане, домой, завтра придёте. Граждане, потоптавшись у ограждения, уходили, а я стояла и ждала, вдруг да пропустит, яжедевочка. И тут от Большого театра прибыла приличных размеров толпа, состоявшая из ветеранов войны, которые выпив, закусив и снова выпив, решили помянуть своих боевых товарищей. Поначалу первые ряды пришедших вступили с милиционером в переговоры, он был всё так же вежлив, они тоже не грубили, но вместе с тем поверить не могли, что их могут куда-то не пустить, да ещё из-за такой ерунды, как время. Несколько минут продолжалось стояние, после чего раздался негромкий голос: "Я Берлин брал, а мне не дают могиле поклониться". И эта самая толпа, как по команде, так же спокойно, как до того стояла, двинулась вперёд, прямо на милиционера. Он ловко отскочил на газон, туда же было отставлено ограждение, и ветераны вместе с примкнувшей мной прошли по саду и встали в хвост очереди. Она и в самом деле шла четыре часа, так что цветы я возложила под звуки салюта.
Все эти часы я была среди них, слушала их разговоры, воспоминания, те воспоминания, которые были до того, как специальные люди поработали с каждым, сравнили справки из госпиталей и наградные листы с боевыми путями дивизий, расписали, какого числа у какой деревни они воевали, и их рассказы стали похожими друг на друга и насыщенными датами и географией, а прежде-то было осень-дождь-холод-поле-болото-лесок справа-вот там вся рота полегла-меня ранило. Просто "а помнишь?", начатые и неоконченные истории, смешные случаи, какие-то обрывки того, что составляло часть жизни этих людей, таких мирных, добродушных дядек, Семён Семёнычей Горбунковых, тех, которые торгуют "колубнику, выращенную собственными рукамы", которые когда-то брали Берлин, а только что снесли заграждение вместе с милиционером. Сейчас невозможно представить, каким заводным было то поколение и какая скрытая мощь была в нём.
Не знаю, жив ли кто из тех ветеранов, но я помню! Помню их сильными, не поддавшимися старческой немочи, настоящими победителями. И буду помнить.
С ПРАЗДНИКОМ!