El Perù
Я заблудилась во времени и пространстве - шутка ли, мерять расстояние полусутками скрюченного эконом-класса, две с половиной недели носить остановившиеся часы ("Но как я узнаю, что они показывают верное время? - Терпение! Ты знаешь, что когда наступит восемь, твои часы будут верны. Прекрасно! Гляди, не отрываясь, на свои часы; как только они покажут правильное время, настанет восемь".), списывая капризы секундной стрелки на перепады высот, - но, кажется, все же вернулась в свой город, любимый до слез.
Говорят, без меня здесь была война - но она была без меня, не при мне, мираж, которого мои глаза не видят, и только до вздрагивания странно слышать в телевизоре президента, говорящего фразами и интонациями премьер-министра и слишком знакомо двигающего головой (под декорацию океанского прибоя подвыпивший америкос, размахивая железным обручальным кольцом, долго угадывал имя моей родины, и наконец угадав, радостно повторял на своем горловом американском языке: Georgia, Putin, Bush. Моим объяснения, что русского президента теперь зовут Медведев, он долго не верил и заявил: For me it's Putin. В конце концов (парень оказался электриком-нефтяником) мы сошлись на том, что у Россию и США объединяют общие интересы: Big oil prices and no war, и разошлись миром).
В городе моем август, кажется, август - судя по количеству щербинок шубной моли на стекле и занавесках. Знаете, там, где трава выжжена до лимонного цвета, где солнце опаздывает на столько часов, что хватило бы на осенний денек, там, где небо сине и не стихнет даже на час - там начинаешь тосковать не только по счастью города моего: бульварам, трамваям, окнам, колокольному звону и дождям, - но и по его проклятьям, и по проклятьям его - больше: по невыспавшимся утрам, по моросящей в лужи зиме, по наушникам, работающим 10 часов в сутки, а главное - по полугоду серого неба. Это легче чем кажется - из грехов своей родины вечных слепить идеал и плакать о нем.
Мое знание истории слишком поверхностно, чтобы любить археологию, вера в пришельцев слишком равнодушна, чтобы замирать при виде линий и фигур пустыни (если же верить не глазам, но испанскому языку - пампасов), под чье имя подогнало свое название агентство с мыса Канаверал. И что мне до священных террас, до невероятно подогнанных камней, до тайного города на вершине Старой Горы; долина реки Урубамбы, (Урубамба - Аруанда - Fly me to Aruanda - хрустальный голос Аструд Жильберту, метро, наушники на двоих, куда-куда, я не знаю такого города в Бразилии), 100км/ч по горному серпантину, квадраты и цепочки фонарей одноименного городка, а над горами Христовой чашей под крестом, концами кверху, висит месяц, и на ниточке, смещенная ветром в сторону, с него свисает звезда. Потом темнеет, и впервые в жизни я вижу звезды. И даже кружевные, едва-едва видимые глазу фигуры, и огромные линии взлетных полос и ожогов от лазерных фар, исчертившие красный песок, плюя на ландшафт, на складки старухи-земли - удивительны, но что мне; вот зигзагами тянется темная лента пан-американского шоссе, по ленте ползет туристический автобус, пересекая невидимые линии и отрезая голову тонкокостной ящерице.
Я всего лишь маленький городской житель, реагирующий сначала на эстетику, потом - на религию. Взявшись за руки, но на расстоянии друг от друга, идут два города - столица, взгромоздившаяся на 200метров скал над крупным прибоем стального океана, Сингапур в молодости, город наоборот, где богатые живут на окраинах, а бедные - в центре; и кипельно-белая Арекипа, оконные решетки, обувные мастерские, коридорчики подворотен, где за полтора доллара продают диски (среди Хуанесов и Хулио я откопаю там Билли Холидей, боливийских гитаристов, чилийцев Inti-Illimani, и, о счастье, Mercedes Sosa), желтый хаос такси, зелень огородов и фудзиямовый силуэт вулкана. Но все же главное не это, и даже не реянье молодых кондоров над глубочайшим ущельем рано поутру, и не шарфы серпантинов, и не таблички сдавливающих голову перевалов. Говорят, лучше гор могут быть только горы. По мне же: лучше гор могут быть только плоскогорья, выше гор могут быть только звезды.
На 4,5 километра ближе к небу, лилово-карминно-серые грани гор и равнина-равнина-равнина выжжено-желтой, ослепительной травы ичу. Суматошные городки на берегу озера, когда-то казавшегося лужицей и не существующей сказкой, на самом деле же - моря. Я всего лишь маленький глупый городской житель, в детстве не выучивший урок, а потому - давайте-ка сначала : Жан-Звонарь Головою Сбил Фонарь.
Жааан, бесконечное, ошеломляющее, удача, солнце и смерть.
Звонарь, гулкое и звенящее, как эвкалиптовые леса (похожие сразу на березу, тополь и сосну: русское в кубе).
Головою, выдох сферического неба, закручивающего облака над доинковскими башнями.
Сбил, глубокое, как воды озера, цепкое, как пума, сжавшая в когтях зайца.
Фонарь, дымка неба над камышами, 5 вулканов в конце дороги.
Еще раз: Жан-Звонарь Головою Сбил Фонарь.
Краткость не моя сестра.
Ответы: Перу, Наска, Священная долина инков, Мачу Пикчу, Лима, Титикака. Чистые - чистые - цвета: желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. И еще - черный, белый и серебро: Урубамба.
Говорят, без меня здесь была война - но она была без меня, не при мне, мираж, которого мои глаза не видят, и только до вздрагивания странно слышать в телевизоре президента, говорящего фразами и интонациями премьер-министра и слишком знакомо двигающего головой (под декорацию океанского прибоя подвыпивший америкос, размахивая железным обручальным кольцом, долго угадывал имя моей родины, и наконец угадав, радостно повторял на своем горловом американском языке: Georgia, Putin, Bush. Моим объяснения, что русского президента теперь зовут Медведев, он долго не верил и заявил: For me it's Putin. В конце концов (парень оказался электриком-нефтяником) мы сошлись на том, что у Россию и США объединяют общие интересы: Big oil prices and no war, и разошлись миром).
В городе моем август, кажется, август - судя по количеству щербинок шубной моли на стекле и занавесках. Знаете, там, где трава выжжена до лимонного цвета, где солнце опаздывает на столько часов, что хватило бы на осенний денек, там, где небо сине и не стихнет даже на час - там начинаешь тосковать не только по счастью города моего: бульварам, трамваям, окнам, колокольному звону и дождям, - но и по его проклятьям, и по проклятьям его - больше: по невыспавшимся утрам, по моросящей в лужи зиме, по наушникам, работающим 10 часов в сутки, а главное - по полугоду серого неба. Это легче чем кажется - из грехов своей родины вечных слепить идеал и плакать о нем.
Мое знание истории слишком поверхностно, чтобы любить археологию, вера в пришельцев слишком равнодушна, чтобы замирать при виде линий и фигур пустыни (если же верить не глазам, но испанскому языку - пампасов), под чье имя подогнало свое название агентство с мыса Канаверал. И что мне до священных террас, до невероятно подогнанных камней, до тайного города на вершине Старой Горы; долина реки Урубамбы, (Урубамба - Аруанда - Fly me to Aruanda - хрустальный голос Аструд Жильберту, метро, наушники на двоих, куда-куда, я не знаю такого города в Бразилии), 100км/ч по горному серпантину, квадраты и цепочки фонарей одноименного городка, а над горами Христовой чашей под крестом, концами кверху, висит месяц, и на ниточке, смещенная ветром в сторону, с него свисает звезда. Потом темнеет, и впервые в жизни я вижу звезды. И даже кружевные, едва-едва видимые глазу фигуры, и огромные линии взлетных полос и ожогов от лазерных фар, исчертившие красный песок, плюя на ландшафт, на складки старухи-земли - удивительны, но что мне; вот зигзагами тянется темная лента пан-американского шоссе, по ленте ползет туристический автобус, пересекая невидимые линии и отрезая голову тонкокостной ящерице.
Я всего лишь маленький городской житель, реагирующий сначала на эстетику, потом - на религию. Взявшись за руки, но на расстоянии друг от друга, идут два города - столица, взгромоздившаяся на 200метров скал над крупным прибоем стального океана, Сингапур в молодости, город наоборот, где богатые живут на окраинах, а бедные - в центре; и кипельно-белая Арекипа, оконные решетки, обувные мастерские, коридорчики подворотен, где за полтора доллара продают диски (среди Хуанесов и Хулио я откопаю там Билли Холидей, боливийских гитаристов, чилийцев Inti-Illimani, и, о счастье, Mercedes Sosa), желтый хаос такси, зелень огородов и фудзиямовый силуэт вулкана. Но все же главное не это, и даже не реянье молодых кондоров над глубочайшим ущельем рано поутру, и не шарфы серпантинов, и не таблички сдавливающих голову перевалов. Говорят, лучше гор могут быть только горы. По мне же: лучше гор могут быть только плоскогорья, выше гор могут быть только звезды.
На 4,5 километра ближе к небу, лилово-карминно-серые грани гор и равнина-равнина-равнина выжжено-желтой, ослепительной травы ичу. Суматошные городки на берегу озера, когда-то казавшегося лужицей и не существующей сказкой, на самом деле же - моря. Я всего лишь маленький глупый городской житель, в детстве не выучивший урок, а потому - давайте-ка сначала : Жан-Звонарь Головою Сбил Фонарь.
Жааан, бесконечное, ошеломляющее, удача, солнце и смерть.
Звонарь, гулкое и звенящее, как эвкалиптовые леса (похожие сразу на березу, тополь и сосну: русское в кубе).
Головою, выдох сферического неба, закручивающего облака над доинковскими башнями.
Сбил, глубокое, как воды озера, цепкое, как пума, сжавшая в когтях зайца.
Фонарь, дымка неба над камышами, 5 вулканов в конце дороги.
Еще раз: Жан-Звонарь Головою Сбил Фонарь.
Краткость не моя сестра.
Ответы: Перу, Наска, Священная долина инков, Мачу Пикчу, Лима, Титикака. Чистые - чистые - цвета: желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. И еще - черный, белый и серебро: Урубамба.