Заговор элиты или восстание масс?

[marwayi]

Митинги и шествия оппозиции, получившие массовую поддержку в Москве и Петербурге и вызвавшие отклик по всей стране, заставляют задуматься над характером этого социального феномена.

Что это было: волна разочарования итогами прошедших выборов, которая схлынет по мере того, как политическая жизнь войдет в привычное русло? Или всего лишь первая пена общественного недовольства, закипающего в российском котле, что может взорваться, если вовремя не снизить температуру и давление в нем? Не случайно обсуждение возможности новой революции в России стало популярной темой в Рунете, злободневность которой может еще более усилиться с приближением 100-летия Русской революции.

Для того чтобы понять, насколько оправданны ожидания одних и опасения других аналитиков и экспертов, пишущих о современной России, следует определиться с терминами, в которые нередко вкладывают разный смысл. Так, под революцией можно понимать и радикальные реформы, и верхушечный переворот, и массовое выступление людей, недовольных непроходимой бедностью или нарушением своих прав. Понятно, что во всех этих случаях речь идет о качественно разных процессах, которые отличны по характеру влияния на общество и степени вовлечения в них самого общества. Так, революция выделяется из связанных с ней переворотов и восстаний, состоя с ними примерно в том же отношении, в каком находится землетрясение с большими приливными волнами и горными лавинами.

Глубинный историософский смысл революции хорошо передал Н.А. Бердяев. «...Бывает так, - отмечал этот философ, - что в обществе не находится положительных, творческих, возрождающих сил. И тогда неизбежен суд над обществом, тогда на небесах постановляется неизбежность революции, тогда происходит разрыв времени, наступает прерывность, происходит вторжение сил, которые для истории представляются иррациональными...»[1]. Бердяев писал о революции как о «суде над историей внутри самой истории», когда в обществе нарушается естественное поступательное развитие, накапливается множество не разрешаемых противоречий, и процессы разложения берут верх над процессами оживления, за недостатком созидательных сил.

Но каковы предпосылки, обличающие близость революции? Как известно, В.И. Ленин утверждал, что революция невозможна без революционной ситуации. Он же назвал три признака данной ситуации, к которым относил: «1) Невозможность для господствующих классов сохранить в неизмененном виде свое господство; тот или иной кризис "верхов", кризис политики господствующего класса, создающий трещину, в которую прорывается недовольство и возмущение угнетенных классов... 2) Обострение, выше обычного, нужды и бедствий угнетенных классов. 3) Значительное повышение, в силу указанных причин, активности масс, в "мирную" эпоху дающих себя грабить спокойно, а в бурные времена привлекаемых, как всей обстановкой кризиса, так и самими "верхами", к самостоятельному историческому выступлению»[2]. При этом Ленин подчеркивал, что для начала революции недостаточно, чтобы «низы не хотели», а нужно еще, чтобы «верхи не могли» жить по-старому, но были неспособны произвести назревшие перемены.

История беспристрастно свидетельствует, что революции всегда предшествует острый политический кризис в сфере управления государством, когда привычные средства, употреблявшиеся властью в течение долгого времени, вступают в противоречие с изменившимися условиями. Для преодоления данного противоречия, как никогда, требуется единство усилий правящего слоя, или политической элиты общества. Но именно в такие периоды внутри элиты появляются «консерваторы» и «новаторы», предлагающие традиционные или нетривиальные пути выхода из кризиса. Конфликтность ситуации только усугубляется тем, что политическая элита неоднородна, и в ней всегда есть группы, обделенные или проигравшие в конкурентной борьбе. Воспользовавшись кризисом, они вступают в заговор против правящего клана с целью произвести в своих интересах передел власти и собственности.

«Мирным» способом разрешения обостряющегося конфликта является проведение политической реформы, суть которой сводится к тому, что группировка, обладающая монополией на власть, законодательно отказывается от части своих полномочий и привилегий в пользу других групп из правящего слоя. Примерами такой реформы могут служить появление постоянно работающего парламента, ограничивающего верховную власть (европейские страны XVII-XIX вв.), или демократизация выборного законодательства, нарушающая монополию правящей партии, а также ее бессменного лидера (современные развивающиеся страны). Однако Н. Макиавелли не случайно писал о том, что «счастлив тот, кто сообразует свой образ действий со свойствами времени, и столь же несчастлив тот, чьи действия со временем в разладе»[3]. Правящая группировка, по причинам своекорыстия или недальновидности, далеко не всегда готова поступиться частью власти, или же вымученная ей реформа оказывается запоздалой, половинчатой и поэтому неудачной.

Тогда кланы политической элиты, выступившие за получение большего для себя доступа к власти и собственности, способны повести себя двояким образом. Под давлением сил реакции, которые приводит в действие верховная власть, или из опасения победы более страшного для них противника, они могут на время отказаться от продолжения борьбы, как это сделали российские либералы после убийства народовольцами Александра II. Или, если они находят в себе волю и силы для конечной победы, противники правящей группировки из самой же элиты переходят к более серьезному давлению на власть. Так, общим для начального этапа Английской, Французской и Русской революции стали исходящие из парламентской оппозиции требования ограничения «деспотизма власти» и создания правительства, ответственного перед парламентом.

Поскольку любой верховной власти свойственно воспринимать урезание собственных привилегий как покушение на свои «священные права», она редко по своей воле соглашается на секвестр имеющихся у нее полномочий, даже если умом понимает, что лучше пожертвовать малым, чтобы сохранить многое. Встречая все более холодное непонимание и жесткое противодействие удовлетворению своих «законных требований», которое начинает уже проявляться и в репрессиях против ее лидеров, радикальные силы оппозиции становятся на путь подготовки государственного переворота, в котором им нужна поддержка либо армии, либо народных масс. Последние на данном этапе пока еще не выступают с собственными требованиями, но от их сочувствия заявляемым целям оппозиции зависит конечный успех ее предприятия.

Выступление на стороне оппозиции армейских частей во многих случаях делает успешный переворот менее кровавым, чем прямое участие в нем плохо вооруженного, но доведенного до крайности гражданского населения. Поэтому «дворцовые перевороты» XVIII в., армейские восстания XIX в. и военные перевороты XX в. сопровождались, как правило, меньшим количеством жертв и разрушений, чем национальные революции в эти же столетия. Но чем больше армия, особенно ее элитные части, пользуется вниманием и заботой верховной власти, тем меньше вероятность, что она поддержит оппозицию в ее стремлении свергнуть эту власть. Оппозиция может еще воспользоваться для своих целей войсками союзного государства («Славная революция» 1688 г. в Англии), или армейскими частями, не желающими воевать за чуждые им цели (Февральская революция 1917 г. в России). При отсутствии таких возможностей лидеры оппозиции способны осуществить свои планы, только опираясь на активную поддержку народных масс.

Однако для того чтобы «низы», которые больше «не хотят жить по-старому», согласились взять на себя серьезные риски для своего положения, здоровья и жизни, связанные с их участием в государственном перевороте, они должны увидеть в призывах политической оппозиции отражение своих собственных интересов. В отличие от лидеров оппозиции, находящихся, пусть и не на первых ролях, в правящем слое, и, стало быть, обладающих относительно высоким достатком, представители народных масс входят в революцию в надежде улучшить свое незавидное материальное положение. Они поддерживают политические, по своей сути, требования противников действующей власти до тех пор, пока верят в их обещания, что смена режима приведет к повышению их уровня жизни. Именно такие, неожиданные для власти, выступления дотоле политически пассивных народных масс привели к успеху «цветных революций» - от Восточной Европы («бархатные революции» конца 1980-х гг.) до Ближнего Востока («Арабская весна» 2010-2011 гг.).

В том, что участвовавшие в них народные массы боролись не столько за демократические права и свободы (хотя совершенно отрицать это невозможно, особенно в странах Восточной Европы, население которых выступило против «советской оккупации»), сколько за свои экономические права, убеждает судьба «Оранжевой революции» в Украине. Пришедшие к власти на волне экзальтации, по крайней мере, половины украинских граждан В. Ющенко и Ю. Тимошенко не смогли содействовать не только улучшению материального положения украинского народа, но даже сохранению его стабильности, вследствие чего уступили власть на вполне демократических выборах антигерою «Оранжевой революции» В. Януковичу. В таких же странах, как Тунис, Киргизия, Египет, где «цветная революция» привела только к замене одного авторитарного режима на другой, фактически сложилась перманентная революционная ситуация, при которой народное недовольство своим положением периодически обращается против «вчерашних революционеров», правящих в традициях свергнутых ими предшественников.

Однако далеко не всегда народ, пробужденный к активной деятельности революционной ситуацией в обществе, можно удержать в русле массовых ненасильственных действий по смене правящего режима даже после того, как власть переходит к лидерам оппозиции. Здесь начинают сказываться различия между истинными целями «политической фронды» внутри правящего слоя и коренными требованиями самих масс. Если для либеральной оппозиции в политической элите главный интерес в революции состоит в получении более широких полномочий и привилегий, то для народных масс он заключается в проведении социальных и экономических изменений, в соответствии с их представлениями об общественном равенстве. Теперь уже народные массы требуют от всего правящего сословия или класса поделиться властью и собственностью, причем в гораздо большем объеме, чем оттесненные на периферию группы элиты до этого требовали у правящего клана.

Чем более упорное сопротивление «сверху» приходится преодолевать «низам», чем более активно они погружаются в революционный процесс, тем более радикальные лозунги выдвигают народные массы. Их уже не устраивает одна только смена политического режима, они стремятся к экспроприации земли у землевладельцев, заводов - у фабрикантов, капиталов - у олигархов. Таким образом, они начинают посягать на «святая святых» всех группировок правящего слоя - его собственность, не останавливаясь перед присвоением или уничтожением имущества даже оппозиционеров из политической элиты. И тогда либералы для себя открывают, по замечанию К. Маркса, «что во время революции простой народ делается дерзким и заходит слишком далеко»[4]. Прежние вожди кажутся народным массам слишком мягкими и ненадежными, и они переносят свое доверие на самых радикальных выходцев из правящего слоя (якобинцы) или на представителей контр-элиты (большевики). Появляются новые лозунги, выражающие новые идеи на доступном для масс языке, вроде знаменитого «грабь награбленное», в котором В.И. Ленин видел русский перевод марксистской «экспроприации экспроприаторов». Так государственный переворот становится восстанием масс, а политическая революция переходит в революцию социальную.

На этом этапе отбрасываются как «формальности» демократические права и свободы, которые провозглашались как цели революции в самом ее начале. На первый план выходит борьба за власть, в которой видят главный способ перераспределения собственности, теоретически - в интересах всего народа, практически - в пользу участников революции. Эта борьба в скором времени достигает невиданной прежде ожесточенности и непримиримости, когда враг уничтожается, независимо от того, оказывает ли он сопротивление или сдается на милость победителя. Логическим следствием социальной революции становится массовый террор, который применяется не только к противникам революции, но и ко всем «подозрительным», в которых видят всех представителей правящего слоя, в том числе и прежних либеральных «попутчиков» революции. В результате всех этих эксцессов складывается ситуация, когда революционные «прагматики» должны уничтожить «романтиков» революции, дабы не дать обществу исчезнуть в кровавом хаосе. Новые правители убивают дух революции, чтобы закрепить ее реальные завоевания.

В связи с этим кратким обзором этапов революции возникает вопрос, может ли она иметь заказной характер, т.е. существуют ли такие силы, внутри общества или вне государства, которые, исходя из собственных интересов, способны вызвать революцию? Очевидно, что «породить» революцию в состоянии только такие политические субъекты или институты, которым по силам создать в данном обществе революционную ситуацию. В отличие от организации переворота в «банановой республике», создание революционной ситуации в «большом обществе» является слишком сложной задачей даже для самых искушенных правительств и самых состоятельных корпораций мира. Но, хотя революции не делаются по заказу извне, на них можно оказывать внешнее воздействие.

Великие державы и богатые компании с целью ослабления положения своего конкурента в мире и усиления своего влияния на его политику и экономику до известной степени способны усугубить «кризис верхов», без которого, как было показано, не может произойти революции. Они также могут поддержать в «чужом» обществе силы, выступающие за смену политического режима или государственного строя, оказывая им помощь всеми доступными средствами. Примеры такого «экспорта революции» хорошо известны из истории - как давней (поддержка Францией и Россией Американской революции, оказание помощи Германии большевикам в их подготовке Октябрьского переворота), так и современной (обучение и финансирование активистов «цветных революций» в Сербии, Грузии и в Украине республиканской администрацией США). Однако чем большее число людей вовлекаются в революцию, тем слабее след «внешних влияний» и сильнее воздействие условий жизни именно в данном обществе. В этом смысле можно согласиться с В.И. Лениным, сказавшим: «...Десятки миллионов людей не идут на революцию по заказу, а идут тогда, когда настает безысходная нужда...»[5].

Как, исходя из этого, определить современное состояние российского общества, с точки зрения созревания в нем условий, характерных для революционной ситуации? Зима 2011-2012 гг. показала, что внутри политической элиты общества накопились серьезные противоречия, которые побудили оппонентов «партии власти» и ее лидера гневно обличать их во время выборов. В сущности, оппозиция всех мастей недовольна тем, что одна группировка удерживает монополию на власть и, судя по всему, хочет продлить ее не менее чем на 12 лет. Это недовольство передалось и представителям среднего класса, которые вышли на митинги в поддержку требований оппозиции о проведении «честных выборов». На политическое возбуждение «двух столиц» с тревогой и раздражением взирает российская провинция, большинство жителей которой не находят особого резона в политических лозунгах оппозиции, но с возрастающей симпатией воспринимают идеи национализации природных богатств и экспроприации собственности олигархов. Колесо русской истории вполне может вновь покатить по наезженной колее. Помня об этом, ответственные власть и оппозиция не должны заходить в своей борьбе за черту, когда мирное недовольство элиты переходит в кровавое восстание масс. Успешная политическая реформа лучше победившей революции.