Воскрешение
Галина Рэмптон
«ВОСКРЕШЕНИЕ»
На днях мой муж Ричард приобрёл некий мудрёный дивайс\аудиосистему под названием «Бреннан», позволяющий оптимизировать всю музыку, имеющуюся в доме на CD (о технических деталях не спрашивайте). Соответственно, у нас был объявлен очередной народно-хозяйственный аврал. И мне тут пришлось порыться в своём персональном «Плоском мире», то есть, произвести эксгумацию и сортировку старых дисков. Среди десятков (или сотен?) потускневших от времени пластиковых коробочек мне попалась одна, почти двадцатилетней давности - некогда заветная, но уже напрочь забытая. С маловнятным титлом на непритязательном синеньком кавере: PPK Resurrection. Несколько версий одной мелодии в стиле транс (щадящий мозги вариант техно, популярный в Европе девяностых годов).
Взяла компакт-диск, повертела в руках. И вспомнила его историю.
Тогда, на пороге нового тысячелетия, в земной юдоли разменяв полтину, я очутилась в Тетфордском лесу. Ой нет, это случилось ещё до нашего переезда в Норфолк - на юге Англии, когда мы финально приземлились в этой стране, и мне пришлось с азов постигать, с чем её едят, эмиграцию. Теперь больше не лягушкой-путешественницей, не пытливой отпускницей, в минувшей жизни если не англофилкой, то уж точно не англофобкой. И уже не залётной экзотической птичкой, в прежние праздные приезды сюда на каждом шагу и по любому поводу срубавшей комплименты от автохтонов.
-У вас такой прелестный акцент. Откуда вы - не из Франции ли?
-Нет. Я из России.
-Оу, хау чарминг!
(Знать бы тогда, что всего через несколько лет всё русское в этом королевстве из шармантного сделается жупелом, а слово «Россия» изо всех радио- и телеточек зазвучит так, будто уста дикторов и обозревателей извергают раскалённого таракана).
Теперь же я оказалась чужачкой в краю далёком. Не то, что бы отверженной, но нужной на острове только одному разъединственному человеку. Ужасно не хотелось олицетворять собой англоязычную идиому, где жену шутливо, но не слишком ласково кличут ball and chain - чугунный шар, ядро на цепи, прикованное к ноге каторжника. Мне не годился и чеховский вариант: висеть медалью на шее мужа. Ещё меньше вдохновляла, пусть и воображаемая, роль захребетницы-тунеядки. Но с ходу прижиться, внедриться в здешний социум стандартно-трудоспособным организмом, никак не вытанцовывалось.
Со мной явно было что-то не так, по английским параметрам. В то же время и Англия померкла в моих глазах. Всё тут вдруг разительно трансформировалось. Некогда открыточно-яркое, вечнозелёное, полное сочных красок, лелеемых средневековых церквей и соборов, великолепных георгианских зданий, ухоженных газонов и островного уюта, богатое историко-литературным, музыкальным и кинематографическим контекстом, вдруг свернулось, обесценилось, обесцветилось и скукожилось. Окружаюший мир предстал предо мной замшело-местечковым, мелкотравчатым, торгашески-приказчицким, заточенным и прогнувшимся под потребителя. Даром, что ли, экономист и философ 18-го века Адам Смит (хотя фразу приписывают Наполеону Бонапарту) назвал британцев «нацией лавочников»! Хотя он-то имел в виду нечто здоровое и прогрессивное. Но тогда и эпоха на дворе стояла другая.
Для меня же обстановочка обернулась определённо неродной. Всё вокруг увиделось мне каким-то блеклым, обескровленным и пресным, а всякий официоз показался беспросветно муторным. Таковым в моём представлении впредь и остался. По сей день. Ещё мне тогда мерещилось, будто любой встречный-поперечный в этой стране, фронтально столкнувшись со мной, мысленно импровизировал на тему детской песенки про чибиса: «А скажите, чьи вы, а скажите, чьи вы? И зачем, зачем припёрлись вы сюда?» Тем более, что так оно и было - включая отсутствие у меня намерения трогать чьих-либо чибисят. Или объедать их.
Такая, как была, не отшлифованная островными условностями, не усвоившая кондуита здешних поведенческих и вербальных заморочек, я, по-видимому, ответно вызывала у англичан внутренний неуют и беспокойство. С год, а то и больше, мыкалась по собеседованиям, ища «серьёзное» место. И всякий раз дело оборачивалось трагифарсом. Точнее, комедией.
В офисе одной страховой компании группа товарищей с постными лицами гротесково-диккенсовских персонажей допрашивала меня: «Приходилось ли вам на прежних местах работы сталкиваться с опасностью? Ваши ответные действия?» Из чистой бравады я бодро отвечала чистой правдой: мол, однажды в Сибири, в гостиничном ресторане за ужином, мигом подняла с о стульев и вывела в безопасное место группу своих подопечных иноспецов-нефтяников, когда в зале началась бандитская перестрелка.
Реакция была неожиданной. Почему-то лица моих интервьюеров вытянулись ещё неприязненнее, а глаза их будто подёрнулись плёнкой как у мёртвой рыбы. Место, естественно, накрылось.
В тоскливейшем из помещений искомой работы - конторе по сбыту чего-то архи-унылого (только что, не рогов и копыт) - меня, видимо, исходя из выражения моего фейса, спросили на собеседовании:
- Are you desperate to get this job? (Вы как: о т ч а я н н о хотите получить эту работу?)
Решив, что кадровик непрозрачно намекает на смертную скукоту профиля их заведения, я саркастически хмыкнула:
-Desperate?! Ну нет, до этого дело пока не дошло!
Бог миловал: «корпеть над кипами конторских книг» мне не пришлось, той работы я и не получила. Там реально были нужны отчаявшиеся.
В другом офисе - паспортно-курьерском агентстве с потребностью в переводчике - в лондонском районе Чизвик (он же Чизик, если уж по-английски), мне впервые попался на диво раскрепощённый гипотетический босс лет тридцати с гаком. У парня вдруг оказалось нормальное лицо. С человеческими, а не рыбьими глазами. Видать, ему осточертели рутинные вопросы-ответы, и он внёс в интервью индивидуальную живинку - начав с рассказа о себе. Сам-то родом из Брайтона, скучает по городу, мается в столице. Море, мол, зовёт, свобода, огни на вечернем Причале и всё такое. Ко мне: «Вот и вы, наверное, скучаете по России, да?» А я как раз накануне добила “Brighton Rock” Грэма Грина (в русском переводе «Брайтонский леденец»). И вместо ностальгического взрыда, охотно завелась про брайтонскую молодёжную субкультуру, прошлась по рокерам и модам, помянув «Квадрофению», а заодно - Пита Таунсенда и Кита Муна... Мы с начальником даже намурлыкали дуэтом легендарный мотивчик «Моего поколения»- характерно запинаясь. У чувака ещё более потеплели глаза, он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, ослабил удавку галстука. Потом снялся со своего начальничьего кресла, уселся на краешек стола, достал сигарету, закурил. Выбил из пачки другую и с ободряющей улыбкой протянул мне, чиркнув зажигалкой.
Во всех инструкциях и памятках об этикете собеседования чуть ли не первым пунктом прописано категорическое табу на курение претендента на должность - в любой ситуации. Помня о том, я отрицательно замотала головой. Но мой без пяти минут босс так сердечно, по-братски, кивал мне, так располагающе, будто старой приятельнице, улыбался - что я сдалась. Покурив, мы распрощались уже прямо по-родственному. О предстоявших мне обязанностях и о прочих нюансах вакансии речи так и не зашло. Да и зачем? - ведь скоро всё выяснится в рабочем порядке! Потому я и не стала задавать положенных вопросов. Как на крыльях, выпорхнула из застеклённого кабинета своего почти что начальника - снаружи был офис открытого плана, где, уткнувшись в мониторы компьютеров, за столами сидели сотрудники богоспасаемого агентства. Мои почти уже коллеги. Повезло же нам всем с шефом. Следом за мной в коридор вышла милая чернокожая девушка-секретарь. Одарив меня белозубой улыбкой, она доверительно проговорила:
-Айм вери сорри, но, боюсь, что мистер N. уже закрыл вакансию. Как раз перед вашим приходом босс велел мне тому человеку отзвонить и сообщить, что он принят на работу в нашу фирму.
Урок для простаков: чем слаще вам улыбаются в этой стране, тем меньше вас хотят.
Вся эта канитель закончилась тем, что я плюнула на поиски чистенькой работы и впервые в жизни заделалась «синим воротничком»: поступила продавцом-консультантом (а по умолчанию, ещё и грузчиком) в книжный магазин, крупнейший в графстве. Туда меня приняли с распростёртыми объятиями - буквально. Прекрасная курдиянка-менеджер в первый же день подошла ко мне и без слов крепко обняла. Вскоре я поняла, почему: желающих рвать жилы за гроши в преуспевающем графстве Вест Сассекс отыскать было не так-то просто.
Ах да, старая CD-шка! Изрядно же я отклонилась от сабжа. Но тут для понимания его специфики нужен развёрнутый бэкграунд.
На фоне трудоустройственных процессов и продирания сквозь тернии социальной адаптации во мне зрело чувство глубочайшей утраты. Катастрофической и невосполнимой. Я осознала: отрезанный ломоть обратно к караваю не прилепишь. Добровольно потеряно всё, что меня от рождения питало, наполняло энергией и смыслом: друзья, близкие, родной язык, моя единственная и теперь такая далёкая Родина. Большая и малая. От меня самой осталась лишь телесная оболочка, бесполезный и беспонтовый каркас. Теперь я не человек, а функция, социально-статистическая единица. То есть, в моём понимании, нуль. Пошли коту под хвост, ухнули в небытие все составляющие меня как индивидуума, личности: история, родословная, личные пристрастия и привязанности, память о детстве и о прежней своей жизни, привычки, особенности речи, литературные, событийные и бытовые ассоциации, юмор, манеры, душевные порывы. Всё это никому, кроме одного человека, в обществе, куда я попала, не было нужно или сколько-нибудь интересно. Я стала моральным и культурно-коммуникативным банкротом, которому надлежало формировать себя с этого самого нуля по принятому здесь лекалу, чтобы не попасть в изгои. А хочу ли я стать такой, как все тут? - спрашивала я себя. Ответ и сама знала наперёд: not in a million years. Да ни в жизнь!
Самым главным и убойным сюрпризом английской жизни для меня явилась свирепая нивелированность, заданная стандартность здешних мнений. Во всех сферах - начиная с политики (внешней и внутренней), оценки процессов и событий общественной жизни, и кончая определёнными, «намоленными» паттернами в культуре. Повсюду - в прессе, в телепередачах любого жанра, даже в гостиных т. н. среднего класса - рулит, отделяя чистых от нечистых, жёсткое, но и оч. расплывчатое в дефиниции «общественное мнение». Во всяком случае, именно оно озвучивается и тиражируется чаще и громче других. И мистически совпадает с контентом рупоров истеблишмента. В нашей-то буче, боевой, кипучей, этакое хотя бы не стеснялись называть своим именем: пропаганда. А тут она, вишь ты, public opinion.
На обложке вчерашнего буклетика-приложения к «Гардиан с обзорами культурной жизни королевства, беспардонно анонсируется тематическая подборка грядущих сценических мероприятий: «Как Британия влюбилась в дрэг». Вон оно чо, Михалыч. Прямо вот так вся - взяла и в едином порыве влюбилась в гарцующих мужиков с накладными бюстами, в паричках и блёстках, с перьями в попе. Между прочим, среди подданных Её Величества, по самым скромным подсчётам, около четырёх мильонов мусульман. У них спросили насчёт влюблённости в дрэг или погодили ? - вы, поборники мульти-культи и стратеги интернациональной интеграции? Или у практикующих христиан - таких в Британии где-то половина населения. Среди них тоже не все помешаны на дрэге. Оно мелочь вроде бы. Но ведь вполне наглядно, сколь «неназойливо» тут частное выдаётся за общее.
Так уж тут заведено: назначаются одни и те же кумиры, их антиподы, фавориты и парии, свои и чужие. Иными словами, публику здесь усиленно пасут. Или, как говорила моя первая свекровь, «догадывают», кого ей любить, а кого ненавидеть. Но как быть со свободой мысли и слова? Ведь если твоё мнение выбивается из общепринятого («положенного»), то слова тут ты железно не получишь. Только заикнись о несогласии с мейнстримом - тебя объявят, в лучшем случае, фриком, маргиналом, аутсайдером, адептом «постправды» и потребителем «фейк ньюс». Честно: я не ожидала столь банально насильственной унификации мысли от общества, которое нам, русским, испокон веков навяливали как архи-свободное и демократичное - с его культом индивидуальности, независимости, оригинальности идей и суждений. Выходит, сменился плюс на минус? Или был минусом изначально, но нам выдавали его за плюс?
Замечу при том, что процесс вот этого авторитарного нивелирования мнений, по моим наблюдениям, ускорился и набрал мощь в Британии где-то к середине нулевых годов. И осатанел в десятые. А на стыке столетий он ещё только раскочегаривался. Но уловила его я уже тогда.
Однако свобода - свободой, а жизнь - жизнью. Свой стихийно-рефлекторный нон-конформизм держи в узде, - внушала я себе. Чай, не помрёшь. А в повседневности - всякий раз, выходя из дома на люди, на работу, в присутственные места - надевай масочку человека из толпы. И входи в его образ - со всеми стандартными реакциями, принятыми трафаретами лексики, физиогномики и т. н. языка тела.
Спасибо, что хоть на мою душу никто не посягал. Да и кому тут и на что она сдалась?
В самом начале текущего столетия, как-то вечером, притащившись с работы, я плюхнулась в кресло и включила телик: лишь бы куда глаза уткнуть после дневной пахоты - работа моя была взаправду ломовой. На экране что-то мелькало. То ли реклама, то ли документалка. Не вглядываясь в картинку, я вслушалась в звукоряд. И не поверила собственным ушам. Неужто слуховая галлюцинация? Сквозь металлический ритм техно-транса внезапно пробился великий и могучий Советский Союз. Будто звучали позывные «Последних известий»: «Родина слышит, Родина знает» (кроме шуток). То есть, раздавалось совсем другое, но что? Поистине до боли знакомое. Эпохальное, романтическое, живительное. Своё. Родное.
Звучало нечто большее, чем музыка - мне будто поступал сигнал:
«Галь, ты не пропала, ты пока жива, ты ещё: ты. Как была, так и есть - мой человек. У меня ж родилась, выросла и выучилась. От Сталина до Гагарина, от него - до перестройки. Ну и всё: от меня не оторвалась, и я на тебя не серчаю. Много таких, как ты - по всему свету разбежались. Кто хнычет: я их берёзовой кашей кормила, а кто помнит: поила берёзовым соком. Звёздным молочком поила, мёдом трав кормила, ржаным хлебом. Когда-нибудь соберу своих. Русский язык не забыла? Меня добрым словом поминаешь? Мои победы для тебя - праздник, а провалы и потери - горе? Небылиц про меня не сочиняешь, островитян ими не потчуешь, сама тем не кормишься? Значит, моя. Просто угодила за море - делов-то. Держись там: никакие ящики, набитые «Гарри Поттером», тебя не задавят. Мне вот тоже не здорово повезло, сама знаешь. Чуть было совсем концы не отдала. Сейчас вот выкарабкиваюсь. Увидишь: ещё поднимусь. Сил вот только наберусь. И космос снова будет - ты особенно не горюй!»
Положим, не тот случай, когда «по ночам я слышу голоса» - до них пока дело не дошло. Я тут просто своими словами подытожила то, что в тот вечер транслировала персонально мне музычка техно-транс с бибисишного телеэкрана. А в ней, будто в большой матрёшке - маленькая - была заложена та самая, давным-давно знакомая, мелодия. Вспомнила! Это же из киноэпопеи «Сибириада», главная тема, авторства гениального нашего композитора Эдуарда Артемьева! Но почему-то в памяти музыка именно с космосом связана, да и в этой техно-версии звучит намеренно космически.
Далее я уже не могла (и не желала) отделаться от этой мелодии: она, её ритм, пульсировали в моей голове безостановочно и круглосуточно. Вскоре узнала, что транс-команда под названием PPK - действительно российские ребята, из Ростова-на-Дону. И что вот эта их композиция Resurrection («Воскрешение»), которую, кстати, Эдуард Артемьев не особенно приветствовал, как я узнала много лет спустя, выпущенная в 2001 году, впервые в истории, вошла в британский хит-парад синглов и сенсационно заняла в нём третье место. В тот год, да и годом позже, и потом ещё несколько лет, она раздавалась в Англии из каждого утюга. Отыскать диск в местном магазине HMV оказалось проще простого: он там красовался на самом видном месте. Бывало, я слушала его безостановочно, по кругу, снова и снова. В наушниках и через динамики.
Потом мы перебрались на восток Англии, в Норфолк, и за суматохой переезда, обустройством нового жилья, новыми раундами поисков работы и адаптацией к местным условиям, собственно работой и житейскими коллизиями, диск пришлось отложить в сторонку. Затем на него легли стопки других дисков - так он и затерялся среди прочих мелодий и ритмов.
И только вчера я его снова зарядила в плеер и прослушала: звучит как новенький.
А его месседж-то со мной остался - и жив-живёхонек вот уж почти два десятка лет. Сегодня соответствует моменту как никогда.
* * *
Англия, Норфолк, август 2019 г.
https://www.facebook.com/galina.rampton/posts/1489826527826888
Вот тут сама музыка:
«ВОСКРЕШЕНИЕ»
На днях мой муж Ричард приобрёл некий мудрёный дивайс\аудиосистему под названием «Бреннан», позволяющий оптимизировать всю музыку, имеющуюся в доме на CD (о технических деталях не спрашивайте). Соответственно, у нас был объявлен очередной народно-хозяйственный аврал. И мне тут пришлось порыться в своём персональном «Плоском мире», то есть, произвести эксгумацию и сортировку старых дисков. Среди десятков (или сотен?) потускневших от времени пластиковых коробочек мне попалась одна, почти двадцатилетней давности - некогда заветная, но уже напрочь забытая. С маловнятным титлом на непритязательном синеньком кавере: PPK Resurrection. Несколько версий одной мелодии в стиле транс (щадящий мозги вариант техно, популярный в Европе девяностых годов).
Взяла компакт-диск, повертела в руках. И вспомнила его историю.
Тогда, на пороге нового тысячелетия, в земной юдоли разменяв полтину, я очутилась в Тетфордском лесу. Ой нет, это случилось ещё до нашего переезда в Норфолк - на юге Англии, когда мы финально приземлились в этой стране, и мне пришлось с азов постигать, с чем её едят, эмиграцию. Теперь больше не лягушкой-путешественницей, не пытливой отпускницей, в минувшей жизни если не англофилкой, то уж точно не англофобкой. И уже не залётной экзотической птичкой, в прежние праздные приезды сюда на каждом шагу и по любому поводу срубавшей комплименты от автохтонов.
-У вас такой прелестный акцент. Откуда вы - не из Франции ли?
-Нет. Я из России.
-Оу, хау чарминг!
(Знать бы тогда, что всего через несколько лет всё русское в этом королевстве из шармантного сделается жупелом, а слово «Россия» изо всех радио- и телеточек зазвучит так, будто уста дикторов и обозревателей извергают раскалённого таракана).
Теперь же я оказалась чужачкой в краю далёком. Не то, что бы отверженной, но нужной на острове только одному разъединственному человеку. Ужасно не хотелось олицетворять собой англоязычную идиому, где жену шутливо, но не слишком ласково кличут ball and chain - чугунный шар, ядро на цепи, прикованное к ноге каторжника. Мне не годился и чеховский вариант: висеть медалью на шее мужа. Ещё меньше вдохновляла, пусть и воображаемая, роль захребетницы-тунеядки. Но с ходу прижиться, внедриться в здешний социум стандартно-трудоспособным организмом, никак не вытанцовывалось.
Со мной явно было что-то не так, по английским параметрам. В то же время и Англия померкла в моих глазах. Всё тут вдруг разительно трансформировалось. Некогда открыточно-яркое, вечнозелёное, полное сочных красок, лелеемых средневековых церквей и соборов, великолепных георгианских зданий, ухоженных газонов и островного уюта, богатое историко-литературным, музыкальным и кинематографическим контекстом, вдруг свернулось, обесценилось, обесцветилось и скукожилось. Окружаюший мир предстал предо мной замшело-местечковым, мелкотравчатым, торгашески-приказчицким, заточенным и прогнувшимся под потребителя. Даром, что ли, экономист и философ 18-го века Адам Смит (хотя фразу приписывают Наполеону Бонапарту) назвал британцев «нацией лавочников»! Хотя он-то имел в виду нечто здоровое и прогрессивное. Но тогда и эпоха на дворе стояла другая.
Для меня же обстановочка обернулась определённо неродной. Всё вокруг увиделось мне каким-то блеклым, обескровленным и пресным, а всякий официоз показался беспросветно муторным. Таковым в моём представлении впредь и остался. По сей день. Ещё мне тогда мерещилось, будто любой встречный-поперечный в этой стране, фронтально столкнувшись со мной, мысленно импровизировал на тему детской песенки про чибиса: «А скажите, чьи вы, а скажите, чьи вы? И зачем, зачем припёрлись вы сюда?» Тем более, что так оно и было - включая отсутствие у меня намерения трогать чьих-либо чибисят. Или объедать их.
Такая, как была, не отшлифованная островными условностями, не усвоившая кондуита здешних поведенческих и вербальных заморочек, я, по-видимому, ответно вызывала у англичан внутренний неуют и беспокойство. С год, а то и больше, мыкалась по собеседованиям, ища «серьёзное» место. И всякий раз дело оборачивалось трагифарсом. Точнее, комедией.
В офисе одной страховой компании группа товарищей с постными лицами гротесково-диккенсовских персонажей допрашивала меня: «Приходилось ли вам на прежних местах работы сталкиваться с опасностью? Ваши ответные действия?» Из чистой бравады я бодро отвечала чистой правдой: мол, однажды в Сибири, в гостиничном ресторане за ужином, мигом подняла с о стульев и вывела в безопасное место группу своих подопечных иноспецов-нефтяников, когда в зале началась бандитская перестрелка.
Реакция была неожиданной. Почему-то лица моих интервьюеров вытянулись ещё неприязненнее, а глаза их будто подёрнулись плёнкой как у мёртвой рыбы. Место, естественно, накрылось.
В тоскливейшем из помещений искомой работы - конторе по сбыту чего-то архи-унылого (только что, не рогов и копыт) - меня, видимо, исходя из выражения моего фейса, спросили на собеседовании:
- Are you desperate to get this job? (Вы как: о т ч а я н н о хотите получить эту работу?)
Решив, что кадровик непрозрачно намекает на смертную скукоту профиля их заведения, я саркастически хмыкнула:
-Desperate?! Ну нет, до этого дело пока не дошло!
Бог миловал: «корпеть над кипами конторских книг» мне не пришлось, той работы я и не получила. Там реально были нужны отчаявшиеся.
В другом офисе - паспортно-курьерском агентстве с потребностью в переводчике - в лондонском районе Чизвик (он же Чизик, если уж по-английски), мне впервые попался на диво раскрепощённый гипотетический босс лет тридцати с гаком. У парня вдруг оказалось нормальное лицо. С человеческими, а не рыбьими глазами. Видать, ему осточертели рутинные вопросы-ответы, и он внёс в интервью индивидуальную живинку - начав с рассказа о себе. Сам-то родом из Брайтона, скучает по городу, мается в столице. Море, мол, зовёт, свобода, огни на вечернем Причале и всё такое. Ко мне: «Вот и вы, наверное, скучаете по России, да?» А я как раз накануне добила “Brighton Rock” Грэма Грина (в русском переводе «Брайтонский леденец»). И вместо ностальгического взрыда, охотно завелась про брайтонскую молодёжную субкультуру, прошлась по рокерам и модам, помянув «Квадрофению», а заодно - Пита Таунсенда и Кита Муна... Мы с начальником даже намурлыкали дуэтом легендарный мотивчик «Моего поколения»- характерно запинаясь. У чувака ещё более потеплели глаза, он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, ослабил удавку галстука. Потом снялся со своего начальничьего кресла, уселся на краешек стола, достал сигарету, закурил. Выбил из пачки другую и с ободряющей улыбкой протянул мне, чиркнув зажигалкой.
Во всех инструкциях и памятках об этикете собеседования чуть ли не первым пунктом прописано категорическое табу на курение претендента на должность - в любой ситуации. Помня о том, я отрицательно замотала головой. Но мой без пяти минут босс так сердечно, по-братски, кивал мне, так располагающе, будто старой приятельнице, улыбался - что я сдалась. Покурив, мы распрощались уже прямо по-родственному. О предстоявших мне обязанностях и о прочих нюансах вакансии речи так и не зашло. Да и зачем? - ведь скоро всё выяснится в рабочем порядке! Потому я и не стала задавать положенных вопросов. Как на крыльях, выпорхнула из застеклённого кабинета своего почти что начальника - снаружи был офис открытого плана, где, уткнувшись в мониторы компьютеров, за столами сидели сотрудники богоспасаемого агентства. Мои почти уже коллеги. Повезло же нам всем с шефом. Следом за мной в коридор вышла милая чернокожая девушка-секретарь. Одарив меня белозубой улыбкой, она доверительно проговорила:
-Айм вери сорри, но, боюсь, что мистер N. уже закрыл вакансию. Как раз перед вашим приходом босс велел мне тому человеку отзвонить и сообщить, что он принят на работу в нашу фирму.
Урок для простаков: чем слаще вам улыбаются в этой стране, тем меньше вас хотят.
Вся эта канитель закончилась тем, что я плюнула на поиски чистенькой работы и впервые в жизни заделалась «синим воротничком»: поступила продавцом-консультантом (а по умолчанию, ещё и грузчиком) в книжный магазин, крупнейший в графстве. Туда меня приняли с распростёртыми объятиями - буквально. Прекрасная курдиянка-менеджер в первый же день подошла ко мне и без слов крепко обняла. Вскоре я поняла, почему: желающих рвать жилы за гроши в преуспевающем графстве Вест Сассекс отыскать было не так-то просто.
Ах да, старая CD-шка! Изрядно же я отклонилась от сабжа. Но тут для понимания его специфики нужен развёрнутый бэкграунд.
На фоне трудоустройственных процессов и продирания сквозь тернии социальной адаптации во мне зрело чувство глубочайшей утраты. Катастрофической и невосполнимой. Я осознала: отрезанный ломоть обратно к караваю не прилепишь. Добровольно потеряно всё, что меня от рождения питало, наполняло энергией и смыслом: друзья, близкие, родной язык, моя единственная и теперь такая далёкая Родина. Большая и малая. От меня самой осталась лишь телесная оболочка, бесполезный и беспонтовый каркас. Теперь я не человек, а функция, социально-статистическая единица. То есть, в моём понимании, нуль. Пошли коту под хвост, ухнули в небытие все составляющие меня как индивидуума, личности: история, родословная, личные пристрастия и привязанности, память о детстве и о прежней своей жизни, привычки, особенности речи, литературные, событийные и бытовые ассоциации, юмор, манеры, душевные порывы. Всё это никому, кроме одного человека, в обществе, куда я попала, не было нужно или сколько-нибудь интересно. Я стала моральным и культурно-коммуникативным банкротом, которому надлежало формировать себя с этого самого нуля по принятому здесь лекалу, чтобы не попасть в изгои. А хочу ли я стать такой, как все тут? - спрашивала я себя. Ответ и сама знала наперёд: not in a million years. Да ни в жизнь!
Самым главным и убойным сюрпризом английской жизни для меня явилась свирепая нивелированность, заданная стандартность здешних мнений. Во всех сферах - начиная с политики (внешней и внутренней), оценки процессов и событий общественной жизни, и кончая определёнными, «намоленными» паттернами в культуре. Повсюду - в прессе, в телепередачах любого жанра, даже в гостиных т. н. среднего класса - рулит, отделяя чистых от нечистых, жёсткое, но и оч. расплывчатое в дефиниции «общественное мнение». Во всяком случае, именно оно озвучивается и тиражируется чаще и громче других. И мистически совпадает с контентом рупоров истеблишмента. В нашей-то буче, боевой, кипучей, этакое хотя бы не стеснялись называть своим именем: пропаганда. А тут она, вишь ты, public opinion.
На обложке вчерашнего буклетика-приложения к «Гардиан с обзорами культурной жизни королевства, беспардонно анонсируется тематическая подборка грядущих сценических мероприятий: «Как Британия влюбилась в дрэг». Вон оно чо, Михалыч. Прямо вот так вся - взяла и в едином порыве влюбилась в гарцующих мужиков с накладными бюстами, в паричках и блёстках, с перьями в попе. Между прочим, среди подданных Её Величества, по самым скромным подсчётам, около четырёх мильонов мусульман. У них спросили насчёт влюблённости в дрэг или погодили ? - вы, поборники мульти-культи и стратеги интернациональной интеграции? Или у практикующих христиан - таких в Британии где-то половина населения. Среди них тоже не все помешаны на дрэге. Оно мелочь вроде бы. Но ведь вполне наглядно, сколь «неназойливо» тут частное выдаётся за общее.
Так уж тут заведено: назначаются одни и те же кумиры, их антиподы, фавориты и парии, свои и чужие. Иными словами, публику здесь усиленно пасут. Или, как говорила моя первая свекровь, «догадывают», кого ей любить, а кого ненавидеть. Но как быть со свободой мысли и слова? Ведь если твоё мнение выбивается из общепринятого («положенного»), то слова тут ты железно не получишь. Только заикнись о несогласии с мейнстримом - тебя объявят, в лучшем случае, фриком, маргиналом, аутсайдером, адептом «постправды» и потребителем «фейк ньюс». Честно: я не ожидала столь банально насильственной унификации мысли от общества, которое нам, русским, испокон веков навяливали как архи-свободное и демократичное - с его культом индивидуальности, независимости, оригинальности идей и суждений. Выходит, сменился плюс на минус? Или был минусом изначально, но нам выдавали его за плюс?
Замечу при том, что процесс вот этого авторитарного нивелирования мнений, по моим наблюдениям, ускорился и набрал мощь в Британии где-то к середине нулевых годов. И осатанел в десятые. А на стыке столетий он ещё только раскочегаривался. Но уловила его я уже тогда.
Однако свобода - свободой, а жизнь - жизнью. Свой стихийно-рефлекторный нон-конформизм держи в узде, - внушала я себе. Чай, не помрёшь. А в повседневности - всякий раз, выходя из дома на люди, на работу, в присутственные места - надевай масочку человека из толпы. И входи в его образ - со всеми стандартными реакциями, принятыми трафаретами лексики, физиогномики и т. н. языка тела.
Спасибо, что хоть на мою душу никто не посягал. Да и кому тут и на что она сдалась?
В самом начале текущего столетия, как-то вечером, притащившись с работы, я плюхнулась в кресло и включила телик: лишь бы куда глаза уткнуть после дневной пахоты - работа моя была взаправду ломовой. На экране что-то мелькало. То ли реклама, то ли документалка. Не вглядываясь в картинку, я вслушалась в звукоряд. И не поверила собственным ушам. Неужто слуховая галлюцинация? Сквозь металлический ритм техно-транса внезапно пробился великий и могучий Советский Союз. Будто звучали позывные «Последних известий»: «Родина слышит, Родина знает» (кроме шуток). То есть, раздавалось совсем другое, но что? Поистине до боли знакомое. Эпохальное, романтическое, живительное. Своё. Родное.
Звучало нечто большее, чем музыка - мне будто поступал сигнал:
«Галь, ты не пропала, ты пока жива, ты ещё: ты. Как была, так и есть - мой человек. У меня ж родилась, выросла и выучилась. От Сталина до Гагарина, от него - до перестройки. Ну и всё: от меня не оторвалась, и я на тебя не серчаю. Много таких, как ты - по всему свету разбежались. Кто хнычет: я их берёзовой кашей кормила, а кто помнит: поила берёзовым соком. Звёздным молочком поила, мёдом трав кормила, ржаным хлебом. Когда-нибудь соберу своих. Русский язык не забыла? Меня добрым словом поминаешь? Мои победы для тебя - праздник, а провалы и потери - горе? Небылиц про меня не сочиняешь, островитян ими не потчуешь, сама тем не кормишься? Значит, моя. Просто угодила за море - делов-то. Держись там: никакие ящики, набитые «Гарри Поттером», тебя не задавят. Мне вот тоже не здорово повезло, сама знаешь. Чуть было совсем концы не отдала. Сейчас вот выкарабкиваюсь. Увидишь: ещё поднимусь. Сил вот только наберусь. И космос снова будет - ты особенно не горюй!»
Положим, не тот случай, когда «по ночам я слышу голоса» - до них пока дело не дошло. Я тут просто своими словами подытожила то, что в тот вечер транслировала персонально мне музычка техно-транс с бибисишного телеэкрана. А в ней, будто в большой матрёшке - маленькая - была заложена та самая, давным-давно знакомая, мелодия. Вспомнила! Это же из киноэпопеи «Сибириада», главная тема, авторства гениального нашего композитора Эдуарда Артемьева! Но почему-то в памяти музыка именно с космосом связана, да и в этой техно-версии звучит намеренно космически.
Далее я уже не могла (и не желала) отделаться от этой мелодии: она, её ритм, пульсировали в моей голове безостановочно и круглосуточно. Вскоре узнала, что транс-команда под названием PPK - действительно российские ребята, из Ростова-на-Дону. И что вот эта их композиция Resurrection («Воскрешение»), которую, кстати, Эдуард Артемьев не особенно приветствовал, как я узнала много лет спустя, выпущенная в 2001 году, впервые в истории, вошла в британский хит-парад синглов и сенсационно заняла в нём третье место. В тот год, да и годом позже, и потом ещё несколько лет, она раздавалась в Англии из каждого утюга. Отыскать диск в местном магазине HMV оказалось проще простого: он там красовался на самом видном месте. Бывало, я слушала его безостановочно, по кругу, снова и снова. В наушниках и через динамики.
Потом мы перебрались на восток Англии, в Норфолк, и за суматохой переезда, обустройством нового жилья, новыми раундами поисков работы и адаптацией к местным условиям, собственно работой и житейскими коллизиями, диск пришлось отложить в сторонку. Затем на него легли стопки других дисков - так он и затерялся среди прочих мелодий и ритмов.
И только вчера я его снова зарядила в плеер и прослушала: звучит как новенький.
А его месседж-то со мной остался - и жив-живёхонек вот уж почти два десятка лет. Сегодня соответствует моменту как никогда.
* * *
Англия, Норфолк, август 2019 г.
https://www.facebook.com/galina.rampton/posts/1489826527826888
Вот тут сама музыка:
Click to view