Ошибка Брута (рассказ)
Марк Брут родился под одинокой, но очень яркой звездой. И его исключительная роль в истории Рима, несомненно, была предопределена небом. Но к судьбе Брута прикоснулась не только божественная рука. Великие традиции прошлого существенно вмешались в замыслы провидения.
Дальний предок Брута по отцовской линии, живший за 450 лет до него, стоял у истоков Римской республики. В то далекое время Римом правили диктаторы этрусского происхождения из рода Тарквиниев. Они называли себя царями, но римляне ненавидели их. Они мечтали о том дне, когда Рим сбросит оковы тирании и станет свободным. И вот, предок Марка, Луций Юний Брут сверг Тарквиниев и стал первым консулом Римской республики. Свобода пришла в Рим. Но спустя несколько лет кучка аристократов захотела вернуть к власти династию Тарквиниев. Был организован заговор, но когда заговорщиков схватили, оказалось, что в роли вдохновителей мятежа выступили родные сыновья главы государства. И несгибаемый Луций Юний Брут, убежденный, что долг выше отцовской любви, приговорил своих детей к смерти. А чтобы убедиться, что приговор приведен в исполнение, он лично присутствовал при казни. Так родилась кровавая легенда основания Римской республики.
Мать Марка Брута не сомневалась, что в жилах ее сына течет кровь Луция Юния Брута. Она не ленилась ежедневно напоминать ему об этом. К шестнадцати годам Марк Брут превратился в заложника своего мифического наследия. «Будь истинным Брутом!» - под этим девизом шло его воспитание. И если бы его героическое прошлое ограничивалось только отцовским родом! Но и его мать, Сервилия, имела в числе своих предков еще одного великого человека. В 439 г. до н.э., когда Спурий Мелий рвался к диктатуре, Сервилий, предок Брута по матери, спрятал кинжал под мышкой, пришел на Форум и вонзил клинок в горло претендующего на единоличную власть.
Много чужой и своей крови пролили предки Брута на дорогах истории. Марк Брут был хорошо осведомлен об этих подвигах. Он чтил свое прошлое, но хотел быть иным. Мечтал о собственном пути. Свое образование Брут получил в Афинах, где он слушал греческих ораторов, вникал в тонкости учения Платона и зачитывался трудами Демосфена. По-гречески Марк говорил так же свободно, как на родной латыни. Он умело облекал свои мысли в лаконичные и точные слова. Перед талантливым юношей открывалось прекрасное будущее. Его матери Сервилии не на что было жаловаться. Но кое-что в его характере не нравилось ей. Марк Брут не имел того всепоглощающего честолюбия, которым болела его мать. Он готовился служить Риму, но политические игры со всевозможными вариантами и предательской верностью вызывали у него отвращение. Марк очень любил книги. Он жил мыслями и считал, что жить стоит только ради великих идей. «Свобода в Риме!» - вот мысль, которая владела всем его существом. Ради свободы ему стоило жить. Брут обрел уверенность и наполнил смыслом свою жизнь.
В 45 году до нашей эры Марку Бруту исполнилось сорок лет. Он был сенатором и почтенным человеком. На разных должностях служил он Риму: работал наместником в провинции, затем претором в Галлии, а однажды даже улаживал конфликт по киприотскому займу. Год назад Брут написал «Трактат о добродетели», а Цицерон сделал его персонажем одного из своих «Диалогов». Марк женился на Порции, женщине своей мечты, и был очень счастлив. Казалось, что нет в мире ничего, что может омрачить его жизнь. Но в октябре 45 года всё вдруг изменилось. Само мироздание стало рушиться на глазах. Главная идея жизни Брута оказалась под угрозой. Один человек принес в Рим землетрясение.
Это был Юлий Цезарь. В октябре 45 года он сосредоточил в своих руках огромную власть. Цезарь возродил старинный обычай и теперь носил расшитую золотом тогу, красные с золотом сандалии и восседал в обитом золотом кресле. Сенаторам он объяснил, что соблюдает этрусскую традицию, и почти все с ним согласились. Только Марк Брут знал, что тога, обувь, трон - всё это символы царской, единоличной власти, против которой боролись его предки. Но Цезарю и этого было мало. Некогда Тарквинии носили царский титул, но не именовали себя богами. Юлий Цезарь решил, что его следует причислить к богам. Ежегодно в его честь устраивались официальные публичные молебствия. Цезарь стал перестраивать святилище Венеры Победоносной, покровительницы рода Юлиев. Он планировал поставить рядом со статуей богини еще две: одну - свою собственную, а вторую - Клеопатры, своей любовницы. Цезарь требовал, чтобы народ признал его божественное происхождение и стал почитать его под именем Юпитера Юлия. Это означало, что любой его приказ - это воля бога, которая должна отныне исполняться безоговорочно. В конце 45 года до нашей эры Юлий Цезарь действительно мнил себя одним из царей-богов, которые не подчиняются никому.
Чудовищность происходящего настолько потрясла Марка Брута, что он уже сомневался: а не сошел ли он с ума? Или это сам Цезарь утратил рассудок? Многие из сенаторов и простых граждан Рима не могли понять, что собственно происходит. Довольно долго все пребывали в недоумении. А Юлий Цезарь тем временем продолжал перестраивать государственную машину. И вскоре обеспечил себе контроль над каждым ее винтиком. Цезарь держал в руках всю торговлю и казну, и даже чеканку денег. В ходу появилась новая золотая монета, украшенная его профилем. Цезарь единолично решал все важные вопросы: войны и мира, управления провинциями и колониями, взаимоотношений с союзниками. Римский сенат он превратил в скопище болтунов, лишенных власти.
Марк Брут долго не верил в происходящее, но вскоре произошел случай, который открыл ему глаза. Цезарь заказал драматургу Лабиеру театральную пьесу. И хотя последнего возмутил приказ императора, тем не менее, он согласился это сделать, потому что нечто замыслил. Лабиер написал монолог и стал сам читать его, а закончив чтение, он обратился к зрителям с такими словами: «Римляне! Отныне мы утратили свободу. Но знайте: тот, кого боятся многие, сам должен бояться многих!» Драматург при всех обвинил Цезаря в тирании, и его зловещее предупреждение не прошло мимо ушей Брута.
«Неужели Рим и в самом деле утратил свободу? А я, потомок первого консула, ничего не сделал, чтобы этому помешать?» - спрашивал себя Брут. Сомнения и тревога начали терзать его как голодные львы. Марк Брут утратил сон и аппетит. Все мысли о Республике и свободе Рима казались ему теперь иллюзиями, лишенными всяких оснований. С каждым днем всевластие Цезаря становилось всё ощутимей. Остановится ли он? Занималась заря, и измученный бессонницей Брут вновь и вновь всматривался в портреты своих предков-тираноборцев. Ему чудилось, что сенаторы, родственники и даже сам Цицерон смотрят на него с презрением, как на жалкого отпрыска знаменитого рода.
А в римском сенате в это время уже происходили совершенно дикие вещи. Трибун Гельвий Цинна предложил сенату проект закона, по которому Цезарь, не разводясь с Кальпурнией, имел бы право взять в жены еще одну, а то и несколько женщин, чтобы обзавестись наконец-то наследником. И никто не осмелился протестовать…
Цезарь с каждым днем становился всё самоувереннее и всё высокомернее. О своих планах на грядущее он рассуждал с таким откровенным цинизмом, что приводил окружающих в изумление. Цезарь уже не скрывал своего презрения к республиканскому строю, считая его устаревшим. «Я вам не Сулла, - однажды сказал он. - От меня вы отречения не дождетесь». Цезарь хотел основать династию царей, родить сына и передать ему свою власть.
Брут уже больше не сомневался, что совершил огромную ошибку, примкнув к Цезарю. Как болван, он поверил этому шулеру и теперь помогал ему не очистить авгиевы конюшни Римской республики - но вместе с ним разрушал ее устои. Марк Брут говорил себе, что готов совершить самый важный поступок в своей жизни. Он часто рассматривал свой меч и представлял, как вонзит его в тело. Но не в тело Цезаря, а в свое собственное. Брут собирался покончить с собой, чтобы пробудить уснувшую совесть Рима. Ради этого он готов был умереть. Но когда Марк Брут всерьез размышлял о самоубийстве, кое-кто из его соотечественников замышлял убийство.
Вскоре произошло еще одно событие. Трибуны Флав и Марулл сорвали со статуи Цезаря царский венец. За это их арестовали. Им было предъявлено обвинение в клевете на диктатора и подстрекательстве народа к мятежу против законной власти. Сенаторы утвердили им смертный приговор. Но Цезарь совсем не жаждал крови трибунов. Он лишь в очередной раз убедился в своем всесилии. Запугав всех хорошенько, Цезарь объявил, что дарует виновным жизнь и заменяет смертную казнь ссылкой и конфискацией имущества.
Очередная гнусная комедия разыгралась на глазах у Брута. После этого к нему домой пришли несколько сенаторов. Они составили петицию Цезарю, в которой вставали на защиту Флава и Марулла, и предложили Бруту подписать ее, но он отказался. Брут не стал им ничего объяснять, он только сказал им, что с помощью петиций бессмысленно противостоять тирану. Если они столь наивны, что верят в какую-то бумагу, то это их дело, а он не собирается ставить себя под удар. Марк Брут осознавал, что он должен действовать иначе, но как именно - этого он еще не знал. Брут знал только одно - он должен остановить Цезаря.
После отказа Брута подписать петицию в защиту сосланных трибунов - он стал получать различные записки. Они появлялись всюду. Записки гласили: «Ты спишь, Брут, а Рим уже примеряет цепи», «Нет, ты не из породы Брутов!» Брут не догадывался, кто стоит за этими посланиями. «Может, это провокация? Может, Цезарь проверяет меня? Или это пишут обиженные сенаторы?» - думал он. А вскоре к ежедневным порциям укоризненных записок добавилось еще кое-что посущественней. На пьедестале статуи ниспровергателя диктатуры Тарквиниев, Луция Юния Брута, каждое утро стали появляться надписи: «Вернись, консул!», «Если бы ты был жив!», «Нам тоже нужен Брут», «Да ниспошлют нам небеса нового Брута» и так далее.
В начале марта 44 года к Бруту домой пришел Кассий. Он положил руку на плечо Брута и сказал: «Неужели ты до сих пор не догадался, кто ты такой, Брут? Тебе не приходило в голову, почему тебе пишут все эти записки? Лучшие из римлян ждут, чтобы ты низверг тирана! И за одно это многие и многие готовы заплатить жизнью».
До этого мгновения Марк Брут ждал с небес какого-то знамения. И эти слова Кассия стали для него знаком свыше. Он понял, что в Риме уже сложилось целое движение, которое видит в нем, Бруте, наследника великой традиции, вождя, борющегося за свободу Рима. Марк Брут в одно мгновение осознал себя человеком, способным изменить историю. Спасти Рим от диктатуры Цезаря - это его священный долг. Он сразу же начал отдавать приказы, готовить заговор.
Брут не питал к Юлию Цезарю личной ненависти. Незадолго до этого Цезарь назначил его городским претором и очень уважительно к нему относился. Брут не хотел смерти Цезаря как человека, ему претил только дух Цезаря-тирана, и если бы ему удалось убить тиранический дух Цезаря, и при этом не повредить его тела, то поверьте, Марк Брут так бы и поступил. Ему была невыносима сама мысль, что ему придется убить человека. Воспитанный в греческих традициях, Брут осознавал ценность всего живого и жизни Цезаря в том числе. Он хотел вернуть свободу народу и восстановить Римскую республику. Это была святая цель, оправдывающая жестокость и убийство.
Хорошо организованный Брутом заговор против Цезаря удался.
15 марта 44 года до нашей эры Юлия Цезаря убили.
Брут сделал это - он убил Цезаря, но удалось ли Бруту победить дух тирании и сделать Рим свободным? Казалось, что на какой-то миг Бруту это удалось, но вскоре римляне отвергли Брута, потому что, убив Цезаря-тирана, он даровал народу великой Римской империи право на свободу, но не объяснил, как ею правильно распорядиться.
И это стало роковой ошибкой Брута.
Он одарил людей свободой - наивысшим даром, каким может обладать человек, не понимая, что многие из них совсем не нуждаются в свободе. Свобода тяготит нас как непосильное бремя. Вот почему вместе с римлянами мы проклинаем имя Брута и еще больше славим Цезаря, нашего первого тирана. Века лжи исказили для нас светлый облик великого Брута. Данте несправедливо поместил его в последний круг своего ада, назвав предателем. Французская революция, прикрываясь именем Брута, творила немыслимые по жестокости преступления. А наша эпоха представляет Брута - приемным сыном Цезаря, лицемерным тупицей и маньяком, который с утра до ночи точит свой кинжал…
Так зловеще и искаженно представляют нам образ человека, который пожертвовал своей жизнью ради свободы. Нужна ли была эта жертва? Достойны ли мы ее? Не ошибся ли Брут? И не ошибаюсь ли я?
Дальний предок Брута по отцовской линии, живший за 450 лет до него, стоял у истоков Римской республики. В то далекое время Римом правили диктаторы этрусского происхождения из рода Тарквиниев. Они называли себя царями, но римляне ненавидели их. Они мечтали о том дне, когда Рим сбросит оковы тирании и станет свободным. И вот, предок Марка, Луций Юний Брут сверг Тарквиниев и стал первым консулом Римской республики. Свобода пришла в Рим. Но спустя несколько лет кучка аристократов захотела вернуть к власти династию Тарквиниев. Был организован заговор, но когда заговорщиков схватили, оказалось, что в роли вдохновителей мятежа выступили родные сыновья главы государства. И несгибаемый Луций Юний Брут, убежденный, что долг выше отцовской любви, приговорил своих детей к смерти. А чтобы убедиться, что приговор приведен в исполнение, он лично присутствовал при казни. Так родилась кровавая легенда основания Римской республики.
Мать Марка Брута не сомневалась, что в жилах ее сына течет кровь Луция Юния Брута. Она не ленилась ежедневно напоминать ему об этом. К шестнадцати годам Марк Брут превратился в заложника своего мифического наследия. «Будь истинным Брутом!» - под этим девизом шло его воспитание. И если бы его героическое прошлое ограничивалось только отцовским родом! Но и его мать, Сервилия, имела в числе своих предков еще одного великого человека. В 439 г. до н.э., когда Спурий Мелий рвался к диктатуре, Сервилий, предок Брута по матери, спрятал кинжал под мышкой, пришел на Форум и вонзил клинок в горло претендующего на единоличную власть.
Много чужой и своей крови пролили предки Брута на дорогах истории. Марк Брут был хорошо осведомлен об этих подвигах. Он чтил свое прошлое, но хотел быть иным. Мечтал о собственном пути. Свое образование Брут получил в Афинах, где он слушал греческих ораторов, вникал в тонкости учения Платона и зачитывался трудами Демосфена. По-гречески Марк говорил так же свободно, как на родной латыни. Он умело облекал свои мысли в лаконичные и точные слова. Перед талантливым юношей открывалось прекрасное будущее. Его матери Сервилии не на что было жаловаться. Но кое-что в его характере не нравилось ей. Марк Брут не имел того всепоглощающего честолюбия, которым болела его мать. Он готовился служить Риму, но политические игры со всевозможными вариантами и предательской верностью вызывали у него отвращение. Марк очень любил книги. Он жил мыслями и считал, что жить стоит только ради великих идей. «Свобода в Риме!» - вот мысль, которая владела всем его существом. Ради свободы ему стоило жить. Брут обрел уверенность и наполнил смыслом свою жизнь.
В 45 году до нашей эры Марку Бруту исполнилось сорок лет. Он был сенатором и почтенным человеком. На разных должностях служил он Риму: работал наместником в провинции, затем претором в Галлии, а однажды даже улаживал конфликт по киприотскому займу. Год назад Брут написал «Трактат о добродетели», а Цицерон сделал его персонажем одного из своих «Диалогов». Марк женился на Порции, женщине своей мечты, и был очень счастлив. Казалось, что нет в мире ничего, что может омрачить его жизнь. Но в октябре 45 года всё вдруг изменилось. Само мироздание стало рушиться на глазах. Главная идея жизни Брута оказалась под угрозой. Один человек принес в Рим землетрясение.
Это был Юлий Цезарь. В октябре 45 года он сосредоточил в своих руках огромную власть. Цезарь возродил старинный обычай и теперь носил расшитую золотом тогу, красные с золотом сандалии и восседал в обитом золотом кресле. Сенаторам он объяснил, что соблюдает этрусскую традицию, и почти все с ним согласились. Только Марк Брут знал, что тога, обувь, трон - всё это символы царской, единоличной власти, против которой боролись его предки. Но Цезарю и этого было мало. Некогда Тарквинии носили царский титул, но не именовали себя богами. Юлий Цезарь решил, что его следует причислить к богам. Ежегодно в его честь устраивались официальные публичные молебствия. Цезарь стал перестраивать святилище Венеры Победоносной, покровительницы рода Юлиев. Он планировал поставить рядом со статуей богини еще две: одну - свою собственную, а вторую - Клеопатры, своей любовницы. Цезарь требовал, чтобы народ признал его божественное происхождение и стал почитать его под именем Юпитера Юлия. Это означало, что любой его приказ - это воля бога, которая должна отныне исполняться безоговорочно. В конце 45 года до нашей эры Юлий Цезарь действительно мнил себя одним из царей-богов, которые не подчиняются никому.
Чудовищность происходящего настолько потрясла Марка Брута, что он уже сомневался: а не сошел ли он с ума? Или это сам Цезарь утратил рассудок? Многие из сенаторов и простых граждан Рима не могли понять, что собственно происходит. Довольно долго все пребывали в недоумении. А Юлий Цезарь тем временем продолжал перестраивать государственную машину. И вскоре обеспечил себе контроль над каждым ее винтиком. Цезарь держал в руках всю торговлю и казну, и даже чеканку денег. В ходу появилась новая золотая монета, украшенная его профилем. Цезарь единолично решал все важные вопросы: войны и мира, управления провинциями и колониями, взаимоотношений с союзниками. Римский сенат он превратил в скопище болтунов, лишенных власти.
Марк Брут долго не верил в происходящее, но вскоре произошел случай, который открыл ему глаза. Цезарь заказал драматургу Лабиеру театральную пьесу. И хотя последнего возмутил приказ императора, тем не менее, он согласился это сделать, потому что нечто замыслил. Лабиер написал монолог и стал сам читать его, а закончив чтение, он обратился к зрителям с такими словами: «Римляне! Отныне мы утратили свободу. Но знайте: тот, кого боятся многие, сам должен бояться многих!» Драматург при всех обвинил Цезаря в тирании, и его зловещее предупреждение не прошло мимо ушей Брута.
«Неужели Рим и в самом деле утратил свободу? А я, потомок первого консула, ничего не сделал, чтобы этому помешать?» - спрашивал себя Брут. Сомнения и тревога начали терзать его как голодные львы. Марк Брут утратил сон и аппетит. Все мысли о Республике и свободе Рима казались ему теперь иллюзиями, лишенными всяких оснований. С каждым днем всевластие Цезаря становилось всё ощутимей. Остановится ли он? Занималась заря, и измученный бессонницей Брут вновь и вновь всматривался в портреты своих предков-тираноборцев. Ему чудилось, что сенаторы, родственники и даже сам Цицерон смотрят на него с презрением, как на жалкого отпрыска знаменитого рода.
А в римском сенате в это время уже происходили совершенно дикие вещи. Трибун Гельвий Цинна предложил сенату проект закона, по которому Цезарь, не разводясь с Кальпурнией, имел бы право взять в жены еще одну, а то и несколько женщин, чтобы обзавестись наконец-то наследником. И никто не осмелился протестовать…
Цезарь с каждым днем становился всё самоувереннее и всё высокомернее. О своих планах на грядущее он рассуждал с таким откровенным цинизмом, что приводил окружающих в изумление. Цезарь уже не скрывал своего презрения к республиканскому строю, считая его устаревшим. «Я вам не Сулла, - однажды сказал он. - От меня вы отречения не дождетесь». Цезарь хотел основать династию царей, родить сына и передать ему свою власть.
Брут уже больше не сомневался, что совершил огромную ошибку, примкнув к Цезарю. Как болван, он поверил этому шулеру и теперь помогал ему не очистить авгиевы конюшни Римской республики - но вместе с ним разрушал ее устои. Марк Брут говорил себе, что готов совершить самый важный поступок в своей жизни. Он часто рассматривал свой меч и представлял, как вонзит его в тело. Но не в тело Цезаря, а в свое собственное. Брут собирался покончить с собой, чтобы пробудить уснувшую совесть Рима. Ради этого он готов был умереть. Но когда Марк Брут всерьез размышлял о самоубийстве, кое-кто из его соотечественников замышлял убийство.
Вскоре произошло еще одно событие. Трибуны Флав и Марулл сорвали со статуи Цезаря царский венец. За это их арестовали. Им было предъявлено обвинение в клевете на диктатора и подстрекательстве народа к мятежу против законной власти. Сенаторы утвердили им смертный приговор. Но Цезарь совсем не жаждал крови трибунов. Он лишь в очередной раз убедился в своем всесилии. Запугав всех хорошенько, Цезарь объявил, что дарует виновным жизнь и заменяет смертную казнь ссылкой и конфискацией имущества.
Очередная гнусная комедия разыгралась на глазах у Брута. После этого к нему домой пришли несколько сенаторов. Они составили петицию Цезарю, в которой вставали на защиту Флава и Марулла, и предложили Бруту подписать ее, но он отказался. Брут не стал им ничего объяснять, он только сказал им, что с помощью петиций бессмысленно противостоять тирану. Если они столь наивны, что верят в какую-то бумагу, то это их дело, а он не собирается ставить себя под удар. Марк Брут осознавал, что он должен действовать иначе, но как именно - этого он еще не знал. Брут знал только одно - он должен остановить Цезаря.
После отказа Брута подписать петицию в защиту сосланных трибунов - он стал получать различные записки. Они появлялись всюду. Записки гласили: «Ты спишь, Брут, а Рим уже примеряет цепи», «Нет, ты не из породы Брутов!» Брут не догадывался, кто стоит за этими посланиями. «Может, это провокация? Может, Цезарь проверяет меня? Или это пишут обиженные сенаторы?» - думал он. А вскоре к ежедневным порциям укоризненных записок добавилось еще кое-что посущественней. На пьедестале статуи ниспровергателя диктатуры Тарквиниев, Луция Юния Брута, каждое утро стали появляться надписи: «Вернись, консул!», «Если бы ты был жив!», «Нам тоже нужен Брут», «Да ниспошлют нам небеса нового Брута» и так далее.
В начале марта 44 года к Бруту домой пришел Кассий. Он положил руку на плечо Брута и сказал: «Неужели ты до сих пор не догадался, кто ты такой, Брут? Тебе не приходило в голову, почему тебе пишут все эти записки? Лучшие из римлян ждут, чтобы ты низверг тирана! И за одно это многие и многие готовы заплатить жизнью».
До этого мгновения Марк Брут ждал с небес какого-то знамения. И эти слова Кассия стали для него знаком свыше. Он понял, что в Риме уже сложилось целое движение, которое видит в нем, Бруте, наследника великой традиции, вождя, борющегося за свободу Рима. Марк Брут в одно мгновение осознал себя человеком, способным изменить историю. Спасти Рим от диктатуры Цезаря - это его священный долг. Он сразу же начал отдавать приказы, готовить заговор.
Брут не питал к Юлию Цезарю личной ненависти. Незадолго до этого Цезарь назначил его городским претором и очень уважительно к нему относился. Брут не хотел смерти Цезаря как человека, ему претил только дух Цезаря-тирана, и если бы ему удалось убить тиранический дух Цезаря, и при этом не повредить его тела, то поверьте, Марк Брут так бы и поступил. Ему была невыносима сама мысль, что ему придется убить человека. Воспитанный в греческих традициях, Брут осознавал ценность всего живого и жизни Цезаря в том числе. Он хотел вернуть свободу народу и восстановить Римскую республику. Это была святая цель, оправдывающая жестокость и убийство.
Хорошо организованный Брутом заговор против Цезаря удался.
15 марта 44 года до нашей эры Юлия Цезаря убили.
Брут сделал это - он убил Цезаря, но удалось ли Бруту победить дух тирании и сделать Рим свободным? Казалось, что на какой-то миг Бруту это удалось, но вскоре римляне отвергли Брута, потому что, убив Цезаря-тирана, он даровал народу великой Римской империи право на свободу, но не объяснил, как ею правильно распорядиться.
И это стало роковой ошибкой Брута.
Он одарил людей свободой - наивысшим даром, каким может обладать человек, не понимая, что многие из них совсем не нуждаются в свободе. Свобода тяготит нас как непосильное бремя. Вот почему вместе с римлянами мы проклинаем имя Брута и еще больше славим Цезаря, нашего первого тирана. Века лжи исказили для нас светлый облик великого Брута. Данте несправедливо поместил его в последний круг своего ада, назвав предателем. Французская революция, прикрываясь именем Брута, творила немыслимые по жестокости преступления. А наша эпоха представляет Брута - приемным сыном Цезаря, лицемерным тупицей и маньяком, который с утра до ночи точит свой кинжал…
Так зловеще и искаженно представляют нам образ человека, который пожертвовал своей жизнью ради свободы. Нужна ли была эта жертва? Достойны ли мы ее? Не ошибся ли Брут? И не ошибаюсь ли я?