Палач
Я - палач, но об этом никто не знает. До последнего времени у меня была уйма работы. Я получал приличное жалованье за свой труд. Теперь же целыми днями я слоняюсь по квартире и не могу найти применения своим рукам. За всю жизнь я научился делать хорошо только одну работу - приводить в исполнение приговоры к смертной казни. У меня никогда не было ни жены, ни детей. Я отрекся от всего, что дорого другим людям, потому что больше всего на свете любил дело своей жизни. Я гордился им и не мог думать больше ни о чем. Я убивал убийц и восстанавливал в мире высшую справедливость. И теперь, когда я этого не делаю, потому что ввели какой-то мораторий, я чувствую, что справедливость, которой я посвятил свою жизнь, начинает исчезать из мира. Я проникаюсь судьбами нынешних жертв, и по ночам меня мучит совесть, из-за того что я бессилен им помочь. А тем временем в мире продолжают убивать и насиловать, издеваться над детьми и стариками. И убийцы не платят по счетам. Я наполняюсь безумной злобой от одной мысли об этом. «Око за око, зуб за зуб» - вот правило моей жизни и моего труда. Я всегда следовал ему и буду следовать до тех пор, пока не казню последнего в мире негодяя.
Я никогда не думал о приговоренных и никогда о них не вспоминал. Единственный случай, который сейчас вспоминается мне, так это тот, что произошел года три тому назад. Как-то вечером ко мне домой пришла женщина лет сорока пяти. Она была чрезвычайно взволнована, и я не мог не выслушать ее. Она сказала, что когда-то у нас была связь и у нее от меня сын, и «наш мальчик» попал в беду. «Наш мальчик» - именно так она и выразилась - ему теперь двадцать пять лет, он убил человека и ожидает казни в камере для смертников. Я успокоил ее как мог, обещал помочь, хотя знал наверняка, что я не отец этого парня. Спустя три недели, точно по графику, я застрелил его, и дело этим завершилось. И теперь, вспоминая, я думаю о том, что даже если бы я признал, что он мой сын, - я все равно не смог бы остановиться. Жажда справедливости в моей душе настолько сильна, что всем остальным чувствам в ней нет места. И если судьба отпустит мне еще одну возможность спустить курок в убийцу - я сделаю это, даже если передо мной будет затылок моего сына.
Я никогда не думал о приговоренных и никогда о них не вспоминал. Единственный случай, который сейчас вспоминается мне, так это тот, что произошел года три тому назад. Как-то вечером ко мне домой пришла женщина лет сорока пяти. Она была чрезвычайно взволнована, и я не мог не выслушать ее. Она сказала, что когда-то у нас была связь и у нее от меня сын, и «наш мальчик» попал в беду. «Наш мальчик» - именно так она и выразилась - ему теперь двадцать пять лет, он убил человека и ожидает казни в камере для смертников. Я успокоил ее как мог, обещал помочь, хотя знал наверняка, что я не отец этого парня. Спустя три недели, точно по графику, я застрелил его, и дело этим завершилось. И теперь, вспоминая, я думаю о том, что даже если бы я признал, что он мой сын, - я все равно не смог бы остановиться. Жажда справедливости в моей душе настолько сильна, что всем остальным чувствам в ней нет места. И если судьба отпустит мне еще одну возможность спустить курок в убийцу - я сделаю это, даже если передо мной будет затылок моего сына.