недавнее, прошлогоднее. октябрь, ноябрь, декабрь.
мокрый асфальт
время течёт над тёмными городами
словно над хламом брошенным во дворе
кубики надоевшие серых зданий
люди на поводках своих якорей
чавкают в лужах ботинки вбирая сырость
в бубны зонтов невесело капли бьют
утром никто не вспомнит что ночью снилось
кинув сухарь озябшему воробью
блёклый рассвет зевнёт и с ебалом скучным
вставит монокль солнца в подбитый глаз
время течёт размеренно и тягуче
ветер ему навстречу из-за угла
выйдет швырнув на мокрый асфальт окурок -
блик затяжной агонии фонаря
и побежит дрожа отсыревшей шкурой
в ряд у дороги ржавые тополя
всё ещё трут о лете сухие сплетни
всё ещё помнят белые животы
облачных рыбин стаей идущих в сети
в бездну небес к невидимым нам святым
полёт
Этим вечером в небе сбиваются в стаи мечты,
облака, самолёты, летающие тарелки.
И на каждом заборе прибита икона святых
космонавтов Белки и Стрелки.
Ветер, тихо подкравшись, сердито толкает плечом
одинокую иву, ерошит седую гриву.
Но она не взлетит. И не будет жалеть ни о чём.
Не летают старые ивы.
Разветвляются корни, касаются мертвой воды,
заключают в объятья остывшую твердь земную.
Потому и не смеют деревья летать и ходить,
лишь стоят, о чём-то тоскуя.
Этим вечером разом сбываются сны и слова
и колотится сердце твоё под моей рукою.
У подножия дерева сухо кивает трава,
не печалясь, не беспокоясь.
Космолёт необъятного города падает вверх.
И пока по моим волосам ты ведёшь ладонью -
звёздный ветер гуляет по рыжей осенней траве,
в тупиках заброшенных тонет.
Завтра - дальше лететь, грызть созвездия, небо лакать.
Или всё же остаться, дождём обернуться мелким...
Утром будут играть над землёй в чехарду облака,
словно тени Белки и Стрелки.
солнцеворот
в этом тексте не будет ни птицы и ни собаки,
ни даже завалящегося какого-нибудь кота.
на зимнюю улицу входит всеобщий звериный батя,
целует её в белые щёки, в сахарные уста.
она, промёрзшая до кишок, лежит себе и не ропщет,
редкие пешеходы бредут, мобилы сосредоточенно теребя.
у этого зверя - шрам на нижней губе, заметный только на ощупь.
такой же, как у тебя.
-
представь, что нынче я пришла к тебе
с кулёчком мандаринов из ашана.
звериный бог в окне повёл ушами
и лампа заморгала на столбе.
а ты скорей разматываешь шарф.
неловко я кулёк из рук роняю.
пришельцы с юга тут же оживают,
под стулья скачут, катятся под шкаф.
и видит бог: нас в этом мире нет.
стоят мои ботинки в луже талой,
в бутылке лист увядший пятипалый,
неслышно о стекло скребётся снег.
об этом знает только он один -
куда на время исчезают двое.
покачивает бог луной-серьгою
и за щекой катает мандарин.
-
нынешнему декабрю похвастаться вроде и нечем...
разве что фотоснимками снега, летящего в жёлтом свету.
если задрать лицо - кажется, будто движется свет навстречу,
на глаза колюче ложится, сладко тает во рту.
он появляется из ниоткуда, из недр вселенной.
люди вечно хотят лета, почти никто тут зиму не ждёт.
вселенная помнит об этом, перегрызает вены,
и, кровь её, вытекая, превращается в серый лёд.
люди ходят по льду, падают, ломая ноги и шеи,
но бывает - встают на лыжи или коньки, едут за ветром вслед.
время идёт, декабриная шкура всё больше седеет и хорошеет.
шепчет снег о своей неземной печали и не ждёт ничего в ответ.
время течёт над тёмными городами
словно над хламом брошенным во дворе
кубики надоевшие серых зданий
люди на поводках своих якорей
чавкают в лужах ботинки вбирая сырость
в бубны зонтов невесело капли бьют
утром никто не вспомнит что ночью снилось
кинув сухарь озябшему воробью
блёклый рассвет зевнёт и с ебалом скучным
вставит монокль солнца в подбитый глаз
время течёт размеренно и тягуче
ветер ему навстречу из-за угла
выйдет швырнув на мокрый асфальт окурок -
блик затяжной агонии фонаря
и побежит дрожа отсыревшей шкурой
в ряд у дороги ржавые тополя
всё ещё трут о лете сухие сплетни
всё ещё помнят белые животы
облачных рыбин стаей идущих в сети
в бездну небес к невидимым нам святым
полёт
Этим вечером в небе сбиваются в стаи мечты,
облака, самолёты, летающие тарелки.
И на каждом заборе прибита икона святых
космонавтов Белки и Стрелки.
Ветер, тихо подкравшись, сердито толкает плечом
одинокую иву, ерошит седую гриву.
Но она не взлетит. И не будет жалеть ни о чём.
Не летают старые ивы.
Разветвляются корни, касаются мертвой воды,
заключают в объятья остывшую твердь земную.
Потому и не смеют деревья летать и ходить,
лишь стоят, о чём-то тоскуя.
Этим вечером разом сбываются сны и слова
и колотится сердце твоё под моей рукою.
У подножия дерева сухо кивает трава,
не печалясь, не беспокоясь.
Космолёт необъятного города падает вверх.
И пока по моим волосам ты ведёшь ладонью -
звёздный ветер гуляет по рыжей осенней траве,
в тупиках заброшенных тонет.
Завтра - дальше лететь, грызть созвездия, небо лакать.
Или всё же остаться, дождём обернуться мелким...
Утром будут играть над землёй в чехарду облака,
словно тени Белки и Стрелки.
солнцеворот
в этом тексте не будет ни птицы и ни собаки,
ни даже завалящегося какого-нибудь кота.
на зимнюю улицу входит всеобщий звериный батя,
целует её в белые щёки, в сахарные уста.
она, промёрзшая до кишок, лежит себе и не ропщет,
редкие пешеходы бредут, мобилы сосредоточенно теребя.
у этого зверя - шрам на нижней губе, заметный только на ощупь.
такой же, как у тебя.
-
представь, что нынче я пришла к тебе
с кулёчком мандаринов из ашана.
звериный бог в окне повёл ушами
и лампа заморгала на столбе.
а ты скорей разматываешь шарф.
неловко я кулёк из рук роняю.
пришельцы с юга тут же оживают,
под стулья скачут, катятся под шкаф.
и видит бог: нас в этом мире нет.
стоят мои ботинки в луже талой,
в бутылке лист увядший пятипалый,
неслышно о стекло скребётся снег.
об этом знает только он один -
куда на время исчезают двое.
покачивает бог луной-серьгою
и за щекой катает мандарин.
-
нынешнему декабрю похвастаться вроде и нечем...
разве что фотоснимками снега, летящего в жёлтом свету.
если задрать лицо - кажется, будто движется свет навстречу,
на глаза колюче ложится, сладко тает во рту.
он появляется из ниоткуда, из недр вселенной.
люди вечно хотят лета, почти никто тут зиму не ждёт.
вселенная помнит об этом, перегрызает вены,
и, кровь её, вытекая, превращается в серый лёд.
люди ходят по льду, падают, ломая ноги и шеи,
но бывает - встают на лыжи или коньки, едут за ветром вслед.
время идёт, декабриная шкура всё больше седеет и хорошеет.
шепчет снег о своей неземной печали и не ждёт ничего в ответ.