(no subject)
Молодой человек стоял рядом и безнадёжно тянул: «Деееевушка, ну деееевушка, ну чего вы такая груууустная? Христос же воскрес». Я подождала, когда поезд начал притормаживать, шум уменьшился и, посмотрев, наконец, ему в глаза, ответила проникновенно: «Христос-то воскрес, а я-то, я - не воскресну!» Глаза оказались голубыми.
Я вышла на Пушкинской и увидела около перехода на Тверскую небольшую толпу. Поднимаясь по лесенке, взглянула вниз.
Ах да, там же вчера убили человека. «Армянина», как уточняет лента новостей. И вот мельком, одним взглядом, я охватила всю картинку. На стене бледное размытое лицо - фотографии мёртвых всегда стараются увеличить до размера живого лица, пытаясь покрыть ими пустоту, оставшуюся от человека. Или чтобы разглядеть предчувствие смерти - а потом перевести взгляд в зеркало и с тревогой всмотреться, не такие ли глаза у меня сейчас? Так вот, бледная фотография, лампада, шёлковые волны красных лепестков. Толпа огибает небольшое пространство, посреди которого стоит человек - светловолосый - в зелёной куртке. Он закрыл лицо руками, - не так, как это делают девушки и статуи (локти опущены и прижаты к груди, левая ладонь прикрывает левую половину лица, а правая - правую), а как маленькие дети, когда водят в прятки, - локти разведены в разные стороны, руки крест накрест на глазах. Он стоит так не первую минуту, а люди вокруг смотрят - очень спокойно и очень внимательно, молча впитывают впечатление. Мне бы тоже следовало остановиться, потому что законы драматургии нужно изучать точно так же, как и анатомию, на живых и мёртвых телах. Но я не останавливаюсь. Я знаю, что ничего особенного не произойдёт: милиция не станет разгонять толпу, никто не кинет в спину этого человека подтаявшее мороженое, тень убитого не появится на серой колонне. Скорее всего, подойдёт кто-то из родственников и отведёт этого человека в сторону, они немного постоят, а потом уйдут, и толпа тоже разойдётся, а примерно к часу ночи погаснет лампада.
Я вышла на Пушкинской и увидела около перехода на Тверскую небольшую толпу. Поднимаясь по лесенке, взглянула вниз.
Ах да, там же вчера убили человека. «Армянина», как уточняет лента новостей. И вот мельком, одним взглядом, я охватила всю картинку. На стене бледное размытое лицо - фотографии мёртвых всегда стараются увеличить до размера живого лица, пытаясь покрыть ими пустоту, оставшуюся от человека. Или чтобы разглядеть предчувствие смерти - а потом перевести взгляд в зеркало и с тревогой всмотреться, не такие ли глаза у меня сейчас? Так вот, бледная фотография, лампада, шёлковые волны красных лепестков. Толпа огибает небольшое пространство, посреди которого стоит человек - светловолосый - в зелёной куртке. Он закрыл лицо руками, - не так, как это делают девушки и статуи (локти опущены и прижаты к груди, левая ладонь прикрывает левую половину лица, а правая - правую), а как маленькие дети, когда водят в прятки, - локти разведены в разные стороны, руки крест накрест на глазах. Он стоит так не первую минуту, а люди вокруг смотрят - очень спокойно и очень внимательно, молча впитывают впечатление. Мне бы тоже следовало остановиться, потому что законы драматургии нужно изучать точно так же, как и анатомию, на живых и мёртвых телах. Но я не останавливаюсь. Я знаю, что ничего особенного не произойдёт: милиция не станет разгонять толпу, никто не кинет в спину этого человека подтаявшее мороженое, тень убитого не появится на серой колонне. Скорее всего, подойдёт кто-то из родственников и отведёт этого человека в сторону, они немного постоят, а потом уйдут, и толпа тоже разойдётся, а примерно к часу ночи погаснет лампада.