Ангел спросил - вы влюблены? (angel_xyeb, какой же ещё)
Я медлю - на пороге весны, перед тем как выйти из дому и окунуться в прохладный воздух, который теперь так близко к коже, потому что уже не шуба, а что-то шерстяное, пористое, проницаемое для ветра и солнца. Я медлю в начале новой работы, открывая «Документ Microsoft Word.doc». Я медлю даже перед этим словом - «медлю», потому что оно довольно нелепое, если подумать.
Мне нужно написать о Кармен. Такая задача - писать о душечке К`армен, а меня совершено не возбуждает её истрёпанный образ. Цыганщина моего детства: штапельные юбки, радиола раскручивает пластинку с красной бумажной наклейкой - «Шатрица», «ай да ну да ну да най», под которую хорошо выходить, выплывать, изгибаться, швырять оземь, трясти плечами и пьяно рыдать о свободе. Какая, на хуй, кибитка, мама? Какие карты? Какой костёр? Ты смотрела на огонь парафиновой свечки, стараясь не моргать, и думала о том, что в зрачках у тебя отражаются отблески пламени, и ты наверняка похожа на колдунью. На красноглазую домохозяйку ты похожа, мама. Цыганки воруют кошельки, вычёсывают вшей и торгуют зубным порошком пополам с героином.
Мы сидим с девочками на кухне и обсуждаем концепцию. Скажите, почему умерла Кармен?
Цирковая девочка Наташа, лет двадцати: «Она боялась любить. С 12 лет её продавали, а тут впервые настоящее чувство, она сначала обрадовалась, а потом испугалась, что ей опять сделают больно, и сказала - лучше убей меня, чем опять…»
Тридцатилетняя девочка-художник: «Она стремилась к свободе и предлагала Хозе свободу в своём понимании, чтобы не на службу ходить, как свинья на поводке, а с нормальными мужиками контрабандой заниматься. А он её замуж звал, в Наварру, детей завести и яблоки выращивать»
Профессионально-грустная девочка-я: «Женщина умирает, когда ей больше некого любить. Она слишком много лгала о любви и совсем разучилась делать это по-настоящему. Несмотря на молодость, у неё умерло то место, которым любят. Ну, вы понимаете, тут, в сердце - ей стало нечем любить…»
Дееевочки….
Может быть, она умерла потому, что это красиво.
Она, в пёстрых лохмотьях, не менее несвободна, чем Хозе со всеми своими аксельбантами (или что они там носили). Понятия о цыганской чести, о гордости, о «лучше умереть, чем» - они ведь тоже обязывают к определённым жестам. В частности, пойти вот так на поляну со своим ромой и подставить грудь под нож.
Может быть, ей больше некуда было деваться.
В Севилье насрали, в Кордове насрали, в куче других городов за ней уже тянулся след воровства, хулиганства и пособничества бандитам. А в горах, где как-то можно было пересидеть, этот ненормальный Хозе. Устала, знаете ли.
Может быть, она умерла потому, что ей было скучно.
Скорее всего, ведь это очень скучно - взмахивать многослойными юбками, плясать хабанеру, гадать на картах, смотреть на огонь, стараясь не моргать, и думать о том, что в зрачках у тебя отражаются отблески пламени, и ты наверняка похожа на колдунью. Это очень скучно, мама.
Думать о любви, петь о любви, танцевать о любви, говорить о любви, писать о любви, умирать от любви - такая тоска, мама.
Мне нужно написать о Кармен. Такая задача - писать о душечке К`армен, а меня совершено не возбуждает её истрёпанный образ. Цыганщина моего детства: штапельные юбки, радиола раскручивает пластинку с красной бумажной наклейкой - «Шатрица», «ай да ну да ну да най», под которую хорошо выходить, выплывать, изгибаться, швырять оземь, трясти плечами и пьяно рыдать о свободе. Какая, на хуй, кибитка, мама? Какие карты? Какой костёр? Ты смотрела на огонь парафиновой свечки, стараясь не моргать, и думала о том, что в зрачках у тебя отражаются отблески пламени, и ты наверняка похожа на колдунью. На красноглазую домохозяйку ты похожа, мама. Цыганки воруют кошельки, вычёсывают вшей и торгуют зубным порошком пополам с героином.
Мы сидим с девочками на кухне и обсуждаем концепцию. Скажите, почему умерла Кармен?
Цирковая девочка Наташа, лет двадцати: «Она боялась любить. С 12 лет её продавали, а тут впервые настоящее чувство, она сначала обрадовалась, а потом испугалась, что ей опять сделают больно, и сказала - лучше убей меня, чем опять…»
Тридцатилетняя девочка-художник: «Она стремилась к свободе и предлагала Хозе свободу в своём понимании, чтобы не на службу ходить, как свинья на поводке, а с нормальными мужиками контрабандой заниматься. А он её замуж звал, в Наварру, детей завести и яблоки выращивать»
Профессионально-грустная девочка-я: «Женщина умирает, когда ей больше некого любить. Она слишком много лгала о любви и совсем разучилась делать это по-настоящему. Несмотря на молодость, у неё умерло то место, которым любят. Ну, вы понимаете, тут, в сердце - ей стало нечем любить…»
Дееевочки….
Может быть, она умерла потому, что это красиво.
Она, в пёстрых лохмотьях, не менее несвободна, чем Хозе со всеми своими аксельбантами (или что они там носили). Понятия о цыганской чести, о гордости, о «лучше умереть, чем» - они ведь тоже обязывают к определённым жестам. В частности, пойти вот так на поляну со своим ромой и подставить грудь под нож.
Может быть, ей больше некуда было деваться.
В Севилье насрали, в Кордове насрали, в куче других городов за ней уже тянулся след воровства, хулиганства и пособничества бандитам. А в горах, где как-то можно было пересидеть, этот ненормальный Хозе. Устала, знаете ли.
Может быть, она умерла потому, что ей было скучно.
Скорее всего, ведь это очень скучно - взмахивать многослойными юбками, плясать хабанеру, гадать на картах, смотреть на огонь, стараясь не моргать, и думать о том, что в зрачках у тебя отражаются отблески пламени, и ты наверняка похожа на колдунью. Это очень скучно, мама.
Думать о любви, петь о любви, танцевать о любви, говорить о любви, писать о любви, умирать от любви - такая тоска, мама.