Песенка рыжей птицы
Рассказ для Тани М.
Я летела, чтобы его обнять.
Нет, кроме того у меня было множество планов в Иерусалиме на эти несколько дней - прежде всего, отдохнуть и повидаться с друзьями, провести небольшие рабочие переговоры, погулять по городу, навестить стену и кой о чём пошептаться с нашим богом, который даром что строг, но внимателен к каждой душе, в которой есть его след. А ещё хотелось доехать до Тель-Авива, спуститься к морю, омочить ноги в ласковой волне, согретой солнцем, и оставить в ней немало того, что пришлось пережить в последние месяцы.
Но по-настоящему я летела за одним только - чтобы его обнять. Как получится - по-девчачьи повиснуть на шее или подойти сзади, прижаться к широкой спине и замереть. Как умелая любовница, приникая всем телом, или как давняя подруга, тепло и щедро. В нашей странной связи было место для всего этого и ещё для многого сверх того.
И сейчас я летела к нему так, будто сила моего желания несла весь наш самолёт, выводя его сквозь туман к ясному небу и удерживая над облаками.
А ещё я летела, как большая рыжая птиц - с радужной головой, с мощными крыльями, чей медный отлив переходит в зелень, с безыскусной песенкой на устах. В общем, влюблённый птеродактиль, а не женщина.
Ну да, самоирония меня никогда не покидала, будто всегда в глубине сердца оставался наблюдатель, который приглядывал за тем, как я живу, и в нужный момент одним словом возвращал к равновесию. Иногда в мгновения боли говорил спокойно «переживёшь», и я понимала, что от этого горя не умру. И в минуты безумного счастья пожимал плечами - «переживёшь». Как бы ни казалось, что вот-вот захлебнёшься восторгом, пройдёт и это. В юности я порой его ненавидела, а теперь научилась уважать.
*
Я-то ехала отдыхать, а он здесь работал, и потому после короткой, обжигающей счастьем встречи в аэропорту, он передал меня друзьям и поехал к своему компьютеру, а я приготовилась взять от этой маленькой поездки всё. Я долго училась получать от жизни столько радости, сколько она готова мне дать, а ведь мешок её подарков дна не имеет, находи и забирай что сумеешь. И меня закружила иерусалимская тайна, для которой не нужно особого знания, достаточно быть внимательным и чутким, чтобы голоса вечного города начали сами шептать на ухо: оглянись, посмотри, попробуй, поверь, поцелуй. И старый рынок, где остро пахнут пряности и фрукты, и древние камни, которые любой короткоживущий человек имеет право тронуть босой ногой, и красный закат, и золотой восход, и бережная забота друзей - всё это было для меня. И ещё предстоял один вечер, я должна провести его вместе с ним, с мужчиной, который весь последний год что-то делал с моей жизнью - украшал, освещал, согревал, наполнял счастьем и время от времени пытался оборвать, как ромашку, играя в любит-не любит. Не со зла, кажется, ему просто нравился дождь из белых лепестков. С утра он работал, поэтому у нас был только один вечер.
Я хотела бы получить его на весь день - на жизнь бы не осилила, но быть вместе от самого рассвета до черничных сумерек, гулять, болтать и, да, обниматься. Пусть бы даже он был занят, сидел за компьютером - я бы устроилась у него за спиной и почти не дышала. Ладно, совсем невидимой быть я не могу и не хочу, но тихой умеет стать каждая любящая женщина.
Чёрт, вот я и сказала. Конечно, люблю. И мы оба это знаем.
Даже записку в стену написала: день с ним, в Иерусалиме, в любви. Другие просят денег, здоровья, мне бы тоже не помешало, но если подумать, чего я хочу больше всего, выходит так. Пусть не сейчас, но однажды этот день мне нужен.
*
Мы встретились в обманчиво простом ресторанчике старого города, на крыше, с видами на древние стены и с такими ценами, что я сделала большие глаза, когда приблизительно перевела шекели в рубли.
- Оставь, - сказал он, - я так рад, что могу подарить тебе вечер.
Денег у него было не слишком много, вопреки распространённому мнению о сказочных зарплатах программистов. Он легко жил, легко тратил, при этом хорошо знал цену заработанному.
- Как день прошёл, - спросила я, - много успел сделать?
- Ты знаешь, - задумчиво ответил он, - работы не вышло. Я понял, что всё время думаю о тебе и волнуюсь, как дурак, поэтому взял выходной и весь день посвятил тебе.
Я перестала жевать, хотя собиралась всерьёз выяснить, насколько кошерный стейк отличается от обычного. Да что там, я и дышать почти перестала.
А он смотрел на меня и рассказывал, какой сказочный это был день, и каждую его минуту он думал обо мне. Он решил купить мне подарки, и ни один из них не был случайным. Кольцо, которое он отыскал в антикварной лавочке; пёстрая шаль, за неё в старом городе пришлось торговаться на трёх языках; горный мёд с рынка, холщовая сумка с вышитой на ней птицей - рыжей, радужной, прекрасной.
- Ты всё время шла рядом со мной, представляешь? Я с тобой даже советовался, спрашивал, хочешь вон то кольцо? А ты отвечала, нет, зелёное. А потом я всё время думал, как приду вечером, покажу тебе подарки, а ты скажешь «именно такое я хотела».
Я тронула ворох вещей, поднесла к лицу шаль, пахнущую благовониями, и улыбнулась:
- Именно этого я и хотела. Спасибо, любовь моя.
И такова была магия этого места, что именно в ту минуту моя любовь вздохнула и начала уходить. Потому что - ну какого чёрта? Я. Хотела. Быть. С ним. Провести весь долгий день именно так, бродя по городу, заглядывая в магазины, пробуя новую еду, прикасаясь друг к другу. Это был самый большой подарок, который я желала получить, один день его жизни, время, проведённое со мной. Но - работа, важная, неотменяемая, от которой зависит его будущее.
И когда он сказал, что предпочёл шляться один, в мечтах обо мне, я отчётливо увидела выбор, показанный моим вечный наблюдателем. В одной версии мира я вскакиваю, переворачивая бокал с красным, и ору ему в лицо всё - и о просранном дне, и о его хреновых фантазиях, и о том, что я так больше не хочу. А в другой версии происходит именно это - улыбка, благодарность и долгий вздох уходящей любви.
Уже потом, через несколько месяцев, когда я окончательно перестала называть его ласковой короткой кличкой, - теперь только по имени, - мы поговорили. Он так и не понял до конца, почему наша история закончилась в тот момент. Не из-за этого, много было разного, с чем я не хотела мириться, а он не мог изменить, но точку я решила поставить тогда.
*
Я был такой яркий в этой любви. С другими бывал разный. С одной - энергичный, напористый, сила ключом и часто по голове. С другой - тёплый и ласковый, с третьей резко умнел (мне так казалось). Но только с ней сквозь меня шёл свет. Раскидывал руки, и как прожектором пробивало. С ней я умел быть щедрым, и на слова, и на свет, и на деньги. Не каждой ведь хочешь и можешь дарить, ей - хотелось.
Не знаю, как сказать, но мне теперь не хватает того, которым я был с ней. Она говорит, ничего не изменилось, этот «я» уже не исчезнет, она мне его подарила. И день тот, когда я ходил с ней по узким горячим улицам Иерусалима, никуда не денется. Всё так, я, кажется, и до сих пор там с ней брожу. Иду, иду, мимо храмов, лавочек, кафешек, показываю ей, всё что люблю. Говорю - хочешь это кольцо? А она отвечает: другое, зелёное.
Я летела, чтобы его обнять.
Нет, кроме того у меня было множество планов в Иерусалиме на эти несколько дней - прежде всего, отдохнуть и повидаться с друзьями, провести небольшие рабочие переговоры, погулять по городу, навестить стену и кой о чём пошептаться с нашим богом, который даром что строг, но внимателен к каждой душе, в которой есть его след. А ещё хотелось доехать до Тель-Авива, спуститься к морю, омочить ноги в ласковой волне, согретой солнцем, и оставить в ней немало того, что пришлось пережить в последние месяцы.
Но по-настоящему я летела за одним только - чтобы его обнять. Как получится - по-девчачьи повиснуть на шее или подойти сзади, прижаться к широкой спине и замереть. Как умелая любовница, приникая всем телом, или как давняя подруга, тепло и щедро. В нашей странной связи было место для всего этого и ещё для многого сверх того.
И сейчас я летела к нему так, будто сила моего желания несла весь наш самолёт, выводя его сквозь туман к ясному небу и удерживая над облаками.
А ещё я летела, как большая рыжая птиц - с радужной головой, с мощными крыльями, чей медный отлив переходит в зелень, с безыскусной песенкой на устах. В общем, влюблённый птеродактиль, а не женщина.
Ну да, самоирония меня никогда не покидала, будто всегда в глубине сердца оставался наблюдатель, который приглядывал за тем, как я живу, и в нужный момент одним словом возвращал к равновесию. Иногда в мгновения боли говорил спокойно «переживёшь», и я понимала, что от этого горя не умру. И в минуты безумного счастья пожимал плечами - «переживёшь». Как бы ни казалось, что вот-вот захлебнёшься восторгом, пройдёт и это. В юности я порой его ненавидела, а теперь научилась уважать.
*
Я-то ехала отдыхать, а он здесь работал, и потому после короткой, обжигающей счастьем встречи в аэропорту, он передал меня друзьям и поехал к своему компьютеру, а я приготовилась взять от этой маленькой поездки всё. Я долго училась получать от жизни столько радости, сколько она готова мне дать, а ведь мешок её подарков дна не имеет, находи и забирай что сумеешь. И меня закружила иерусалимская тайна, для которой не нужно особого знания, достаточно быть внимательным и чутким, чтобы голоса вечного города начали сами шептать на ухо: оглянись, посмотри, попробуй, поверь, поцелуй. И старый рынок, где остро пахнут пряности и фрукты, и древние камни, которые любой короткоживущий человек имеет право тронуть босой ногой, и красный закат, и золотой восход, и бережная забота друзей - всё это было для меня. И ещё предстоял один вечер, я должна провести его вместе с ним, с мужчиной, который весь последний год что-то делал с моей жизнью - украшал, освещал, согревал, наполнял счастьем и время от времени пытался оборвать, как ромашку, играя в любит-не любит. Не со зла, кажется, ему просто нравился дождь из белых лепестков. С утра он работал, поэтому у нас был только один вечер.
Я хотела бы получить его на весь день - на жизнь бы не осилила, но быть вместе от самого рассвета до черничных сумерек, гулять, болтать и, да, обниматься. Пусть бы даже он был занят, сидел за компьютером - я бы устроилась у него за спиной и почти не дышала. Ладно, совсем невидимой быть я не могу и не хочу, но тихой умеет стать каждая любящая женщина.
Чёрт, вот я и сказала. Конечно, люблю. И мы оба это знаем.
Даже записку в стену написала: день с ним, в Иерусалиме, в любви. Другие просят денег, здоровья, мне бы тоже не помешало, но если подумать, чего я хочу больше всего, выходит так. Пусть не сейчас, но однажды этот день мне нужен.
*
Мы встретились в обманчиво простом ресторанчике старого города, на крыше, с видами на древние стены и с такими ценами, что я сделала большие глаза, когда приблизительно перевела шекели в рубли.
- Оставь, - сказал он, - я так рад, что могу подарить тебе вечер.
Денег у него было не слишком много, вопреки распространённому мнению о сказочных зарплатах программистов. Он легко жил, легко тратил, при этом хорошо знал цену заработанному.
- Как день прошёл, - спросила я, - много успел сделать?
- Ты знаешь, - задумчиво ответил он, - работы не вышло. Я понял, что всё время думаю о тебе и волнуюсь, как дурак, поэтому взял выходной и весь день посвятил тебе.
Я перестала жевать, хотя собиралась всерьёз выяснить, насколько кошерный стейк отличается от обычного. Да что там, я и дышать почти перестала.
А он смотрел на меня и рассказывал, какой сказочный это был день, и каждую его минуту он думал обо мне. Он решил купить мне подарки, и ни один из них не был случайным. Кольцо, которое он отыскал в антикварной лавочке; пёстрая шаль, за неё в старом городе пришлось торговаться на трёх языках; горный мёд с рынка, холщовая сумка с вышитой на ней птицей - рыжей, радужной, прекрасной.
- Ты всё время шла рядом со мной, представляешь? Я с тобой даже советовался, спрашивал, хочешь вон то кольцо? А ты отвечала, нет, зелёное. А потом я всё время думал, как приду вечером, покажу тебе подарки, а ты скажешь «именно такое я хотела».
Я тронула ворох вещей, поднесла к лицу шаль, пахнущую благовониями, и улыбнулась:
- Именно этого я и хотела. Спасибо, любовь моя.
И такова была магия этого места, что именно в ту минуту моя любовь вздохнула и начала уходить. Потому что - ну какого чёрта? Я. Хотела. Быть. С ним. Провести весь долгий день именно так, бродя по городу, заглядывая в магазины, пробуя новую еду, прикасаясь друг к другу. Это был самый большой подарок, который я желала получить, один день его жизни, время, проведённое со мной. Но - работа, важная, неотменяемая, от которой зависит его будущее.
И когда он сказал, что предпочёл шляться один, в мечтах обо мне, я отчётливо увидела выбор, показанный моим вечный наблюдателем. В одной версии мира я вскакиваю, переворачивая бокал с красным, и ору ему в лицо всё - и о просранном дне, и о его хреновых фантазиях, и о том, что я так больше не хочу. А в другой версии происходит именно это - улыбка, благодарность и долгий вздох уходящей любви.
Уже потом, через несколько месяцев, когда я окончательно перестала называть его ласковой короткой кличкой, - теперь только по имени, - мы поговорили. Он так и не понял до конца, почему наша история закончилась в тот момент. Не из-за этого, много было разного, с чем я не хотела мириться, а он не мог изменить, но точку я решила поставить тогда.
*
Я был такой яркий в этой любви. С другими бывал разный. С одной - энергичный, напористый, сила ключом и часто по голове. С другой - тёплый и ласковый, с третьей резко умнел (мне так казалось). Но только с ней сквозь меня шёл свет. Раскидывал руки, и как прожектором пробивало. С ней я умел быть щедрым, и на слова, и на свет, и на деньги. Не каждой ведь хочешь и можешь дарить, ей - хотелось.
Не знаю, как сказать, но мне теперь не хватает того, которым я был с ней. Она говорит, ничего не изменилось, этот «я» уже не исчезнет, она мне его подарила. И день тот, когда я ходил с ней по узким горячим улицам Иерусалима, никуда не денется. Всё так, я, кажется, и до сих пор там с ней брожу. Иду, иду, мимо храмов, лавочек, кафешек, показываю ей, всё что люблю. Говорю - хочешь это кольцо? А она отвечает: другое, зелёное.