Пятнадцатое письмо Деду Морозу
Бывало, для этого письма я ждала тридцать первого, потому что надеялась до последнего. А бывало - потому что боялась, зная, как легко всё может осыпаться за минуты, не говоря о днях.
В этот раз, дорогой любимый дедушка, я просто смотрю. Прямо вот даже никак не комментирую, а наблюдаю, как последнее солнце этого года встаёт над городом и обнимает его длинными тёплыми руками.
Милый дедушка, прежде всего, спасибо, что живой - ты нынче в группе риска, если не вирусняк, то могут и скалкой отоварить в приступе разочарования от прошлогодних подарков.
Я же хочу сказать спасибо тебе за всё, дедушка дорогой любимый, и прежде всего за то, что не померла в январе от гриппа, и в феврале - от осложнений его. И за выход чудесного сборника «Носочки-колготочки», который я составляла, но его никто не заметил.
В марте, на пике тревоги, затеяла публиковать новую книжку на boosty, и целых четыре месяца была не одна со своими страхами и текстом. Поразительно, как много людей захотели быть со мной.
В апреле та квартира, в которой мы застряли на пять лет, закончилась, и в мае мы переехали в самое сердце Тель-Авива, в маленькое бедное гнездо, из которого рукой подать и до Ротшильда, и до Неве Цедека, и до Флорентина.
В июне я подготовила, а в июле провела курс, который научил меня многому. Делать презентации (пустячок, а полезно), вести занятия он-лайн (сплошное удовольствие), сформулировать, наконец, то, что я преподаю. И то, не я поняла, а слушатели - курс мой про снятие зажимов, сказали они. Я же думаю, что он о свободе - о свободе быть внутри текста тем, кем хочется.
В июле также я придумала новую книжку, которая стала сплошным счастьем для меня. Она совершенно бесстыжая, потому что вся про любовь, и звучит ровно тем голосом, каким мне всегда хотелось писать, но как-то неловко было. Но, видимо, про свободу я не зря две недели говорила.
И дальше я её всё время писала, а в ноябре наконец-то перестала бояться и взяла билеты в Москву, чтобы повидать родителей. Весь почти декабрь была с ними и работала для них ребёнком, надеждой, радостью и смыслом. Уехала измученная, но смирённая. Когда от тебя нужно одно - «только будь», это почему-то разрывает сердце. Чего бы проще, но ты всегда такой мелкий, неумелый и нещедрый перед этой простотой.
В ноябре и декабре вышли две чудесные книжки - одна детская, про Моню и Веню, а вторая, розовенькая такая, о смерти, горечи, доверии и смирении. Люблю обе, хочу для них счастливой судьбы, потому что они наполнены моей нежностью, каждая по-своему. Ещё мой рассказ издали в сборнике под одной обложкой с Петрушевской, которая и есть великая русская литература, и с Арбениной, которая крута. Да и весь год вокруг было много людей, с которыми я счастлива оказаться рядом, пусть и виртуально.
А прямо сейчас я сижу в карантине, смотрю из окна на любимый город и формулирую желания.
В новом году я хочу:
1. много здоровья
2. много денег, пусть уже у меня купят права на перевод, экранизацию, и русские тиражи пусть подскочат до небес. Нужен агент, чтобы продал меня заграницу. Это срочно, дедушка, не могу больше
3. закончить роман про любовь, придумать новый, написать третью сказку про Моню и Веню, издать вторую
4. вообще много писать и много зарабатывать (это не повтор второго пункта - часть с радостью приму в подарок, но часть будет приятно самой)
5. израильскую работу для Димы
6. выучить иврит, лучше во сне. Это срочно, дедушка, не могу больше
7. снова весить сорок восемь килограммов, а не страшно сказать сколько. Это срочно, дедушка, не могу больше
8. свою квартиру! пусть она будет у моря - Средиземного, Чёрного, Балтийского, а можно все посмотреть? Это срочно, дедушка, не могу больше
9. и не своя чтобы была тоже и в порядочке.
10. чтобы в семье все были здоровы, особенно, кошки. Кошки особенно
11. починить лицо, чтобы снова выглядеть на двадцать пять. Это срочно, дедушка, не могу больше
12. хочу книжную премию! А то чего я - у всех есть, а я как лох
13. айпэд про, если можно пожалуйста, любого удобного для тебя цвета, я не привередлива.
Милый дедушка, сделай мне, пожалуйста, это всё и срочно, а то больше не могу. А я тебе за это дарю кусочек из новой книжки про любовь:
«Не жалела ни о чём. Даже после всего, что случилось с ней на страшных ледяных улицах, после сжигающего горя - не жалела. Любовь эта стала дверью в другую жизнь и захлопнулась за спиной, не было больше дороги в маленький городок, где инженеры делают детишек библиотекарям, вместе строят дачу, делают ремонт, ссорятся, но живут, а в конце умирают. Её выбросило в мир страстный, жестокий и свободный, где сама она непоправимо изменилась - к добру ли, к худу ли, но мир этот был огромен, а значит, приобрела она больше, чем потеряла.
Если говорить об утратах, то она обнаружила, что эта любовь выжгла в ней способность ждать и надеяться, уничтожив разом и Пенелопу, и Сольвейг, и Кончиту, и всех безымянных женщин, стоявших прежде за её плечом - тех, что «не перестанут ждать тебя, всю ночь не отходя от двери», преданных до самозабвения, оставленных мужчинами на потом, на старость, чтобы однажды вернуться в ночи и увидеть их в глазах неугасшую бессмертную любовь и себя, молодого. Ей было жаль этой потери - не книжных и мифических персонажей, а непрерывной линии, которая соединяла женщин её рода, шедшего от той, что однажды замерла, устремив взгляд в прошлое, да так и осталась стоять столбом, сияющим от любви и солёным от слёз. А её преданность выгорела от горя и ушла в песок, оставив на поверхности белёсый след.
А любить она не разучилась. Ей непонятна была расхожая позиция «я боюсь любви, которая причинила мне слишком много боли». Как можно бояться чувствовать, если в этом вся радость жизни, откажешься - а жить тогда чем? Зачем - другой вопрос, много дел можно найти в отсутствие любви. Но как технически-то справляться? Любовь по-прежнему составляла главное удовольствие её жизни и была самым счастливым и увлекательным занятием на свете. Она чувствовала её как тоненькую мелодию, как лёгкое дыхание марта в февральском ветре, как запах Мияки, прохладный и пряный одновременно - ловила его поверх горького городского воздуха, вдыхала, начинала искать глазами горячий заинтересованный взгляд и неизменно находила. А дальше двое зацеплялись друг за друга, сначала невесомо, как пара пушистых одуванчиковых зонтиков, а потом всё плотней, всё крепче - будто соприкоснулись ладонями, а потом переплели пальцы так, что не оторвать. И после этого вопрос, когда точно так же сомкнутся и переплетутся тела, был лишь делом времени, и обычно она не тянула.
И после секса очарование любви не уходило, чувственность привязывала сильней всякой лирики, потому что тело наконец-то наполнялось жизнью до краёв - до этого же её существование было не вполне подтвержденным.
Нет, заканчивалось всё по иным причинам, не от пресыщения, разочарования и утраты иллюзий. Любовь переставала быть ровно в ту минуту, когда мужчина исчезал из поля её зрения. Невидимый контур, отвечающий за память, ожидание и тоску, был полностью выбит, напряжение чувств прерывалось и начиналась обычная спокойная жизнь. Когда же мужчина возвращался, она в первые минуты смотрела на него с недоумением и разговаривала осторожно. Позже ток любви восстанавливался. Она осознавала неправильную организацию своей души, но это был её способ жить не больно, так что ничего не поделаешь, надо только, чтобы мужчина не замечал, как нити, соединяющие их, обрываются ежедневно, и не обижался. Ведь потом же всё повторяется, так какая ему разница?
Такое устройство психики делало её удобной любовницей, неревнивой, нетребовательной и ненавязчивой, поэтому связи длились довольно долго и безмятежно - ровно до того момента, как мужчина обнаруживал неспособность полюбить. Много ей было не нужно, только однозначное, сказанное вслух «я тебя люблю». Ничто другое в её глазах цены не имело, ни страсть, ни дружба, ни общность интеллекта и духа, ни даже собственная любовь, совершенно бесполезная и бессильная, как она теперь знала. Она хотела понятного сообщения, в идеале - той ровной, преданной, неперегорающей любви, которую однажды испытала и утратила, или хотя бы такой, какая была по силам мужчине.
Но все они почему-то не могли. То ли в них говорило глупое невзрослое упрямство, заставляющее отказывать именно в том, о чём горячей всего просят, то ли сама она не имела (изначально или больше не имела) того, за что обычно любят. Она готова была признать, что родилась экзотическим уродом, осколком без половинки, который ни к кому на свете не может быть приспособлен полностью, до слияния и окончательного принятия с той стороны - всякое же на свете случается. Но быть отвергнутой хоть в малой своей части, отказаться от идеи любви, смириться, довольствуясь очень хорошими отношениями и всеми возможными суррогатами она не желала. И потому всякая близость прекращалась, как только мужчина произносил несколько волшебных слов. «Прости, я, наверное, больше не смогу никого полюбить» или «я тебя не люблю, это другое» или «я тут встретил кой-кого и, кажется, влюбился» - в целом, неважно, даже если ей при этом предлагалось остаться вместе, не обращая внимания на некоторое препятствие. Она переставала слышать слова, потому что с этой секунды всё вокруг наполнял высокий невыносимый звук, то ли долгий звон разбитого стекла, то ли порванной струны или едва слышный для человеческого уха фон опустевшего эфира. После этого ей оставалось только смотреть на человека напротив изумлёнными глазами - кто этот голый чужак рядом с ней? в чьей постели она оказалась? нужно немедленно уйти. И она уходила.
Затем на несколько часов или дней возникала печаль и опустошённость, которую она с готовностью заполняла слезами, но боли не было, одно сожаления об утраченных ощущениях.
К счастью, мир был милосерден к ней, и через сколько-то дней или месяцев она опять ловила мотив, запах, взгляд, и всё начиналось снова. А точней, продолжалось, потому что это всегда была одна и та же долгая, нежная, сладкая, ущербная, бессмертная любовь»
Береги себя, дедушка, носи маску,
твоя хорошая внучка Марта
/цитата отсюда https://boosty.to/ketro
другие книжки тут https://www.labirint.ru/search/кетро/?stype=0&order=date&way=back
В этот раз, дорогой любимый дедушка, я просто смотрю. Прямо вот даже никак не комментирую, а наблюдаю, как последнее солнце этого года встаёт над городом и обнимает его длинными тёплыми руками.
Милый дедушка, прежде всего, спасибо, что живой - ты нынче в группе риска, если не вирусняк, то могут и скалкой отоварить в приступе разочарования от прошлогодних подарков.
Я же хочу сказать спасибо тебе за всё, дедушка дорогой любимый, и прежде всего за то, что не померла в январе от гриппа, и в феврале - от осложнений его. И за выход чудесного сборника «Носочки-колготочки», который я составляла, но его никто не заметил.
В марте, на пике тревоги, затеяла публиковать новую книжку на boosty, и целых четыре месяца была не одна со своими страхами и текстом. Поразительно, как много людей захотели быть со мной.
В апреле та квартира, в которой мы застряли на пять лет, закончилась, и в мае мы переехали в самое сердце Тель-Авива, в маленькое бедное гнездо, из которого рукой подать и до Ротшильда, и до Неве Цедека, и до Флорентина.
В июне я подготовила, а в июле провела курс, который научил меня многому. Делать презентации (пустячок, а полезно), вести занятия он-лайн (сплошное удовольствие), сформулировать, наконец, то, что я преподаю. И то, не я поняла, а слушатели - курс мой про снятие зажимов, сказали они. Я же думаю, что он о свободе - о свободе быть внутри текста тем, кем хочется.
В июле также я придумала новую книжку, которая стала сплошным счастьем для меня. Она совершенно бесстыжая, потому что вся про любовь, и звучит ровно тем голосом, каким мне всегда хотелось писать, но как-то неловко было. Но, видимо, про свободу я не зря две недели говорила.
И дальше я её всё время писала, а в ноябре наконец-то перестала бояться и взяла билеты в Москву, чтобы повидать родителей. Весь почти декабрь была с ними и работала для них ребёнком, надеждой, радостью и смыслом. Уехала измученная, но смирённая. Когда от тебя нужно одно - «только будь», это почему-то разрывает сердце. Чего бы проще, но ты всегда такой мелкий, неумелый и нещедрый перед этой простотой.
В ноябре и декабре вышли две чудесные книжки - одна детская, про Моню и Веню, а вторая, розовенькая такая, о смерти, горечи, доверии и смирении. Люблю обе, хочу для них счастливой судьбы, потому что они наполнены моей нежностью, каждая по-своему. Ещё мой рассказ издали в сборнике под одной обложкой с Петрушевской, которая и есть великая русская литература, и с Арбениной, которая крута. Да и весь год вокруг было много людей, с которыми я счастлива оказаться рядом, пусть и виртуально.
А прямо сейчас я сижу в карантине, смотрю из окна на любимый город и формулирую желания.
В новом году я хочу:
1. много здоровья
2. много денег, пусть уже у меня купят права на перевод, экранизацию, и русские тиражи пусть подскочат до небес. Нужен агент, чтобы продал меня заграницу. Это срочно, дедушка, не могу больше
3. закончить роман про любовь, придумать новый, написать третью сказку про Моню и Веню, издать вторую
4. вообще много писать и много зарабатывать (это не повтор второго пункта - часть с радостью приму в подарок, но часть будет приятно самой)
5. израильскую работу для Димы
6. выучить иврит, лучше во сне. Это срочно, дедушка, не могу больше
7. снова весить сорок восемь килограммов, а не страшно сказать сколько. Это срочно, дедушка, не могу больше
8. свою квартиру! пусть она будет у моря - Средиземного, Чёрного, Балтийского, а можно все посмотреть? Это срочно, дедушка, не могу больше
9. и не своя чтобы была тоже и в порядочке.
10. чтобы в семье все были здоровы, особенно, кошки. Кошки особенно
11. починить лицо, чтобы снова выглядеть на двадцать пять. Это срочно, дедушка, не могу больше
12. хочу книжную премию! А то чего я - у всех есть, а я как лох
13. айпэд про, если можно пожалуйста, любого удобного для тебя цвета, я не привередлива.
Милый дедушка, сделай мне, пожалуйста, это всё и срочно, а то больше не могу. А я тебе за это дарю кусочек из новой книжки про любовь:
«Не жалела ни о чём. Даже после всего, что случилось с ней на страшных ледяных улицах, после сжигающего горя - не жалела. Любовь эта стала дверью в другую жизнь и захлопнулась за спиной, не было больше дороги в маленький городок, где инженеры делают детишек библиотекарям, вместе строят дачу, делают ремонт, ссорятся, но живут, а в конце умирают. Её выбросило в мир страстный, жестокий и свободный, где сама она непоправимо изменилась - к добру ли, к худу ли, но мир этот был огромен, а значит, приобрела она больше, чем потеряла.
Если говорить об утратах, то она обнаружила, что эта любовь выжгла в ней способность ждать и надеяться, уничтожив разом и Пенелопу, и Сольвейг, и Кончиту, и всех безымянных женщин, стоявших прежде за её плечом - тех, что «не перестанут ждать тебя, всю ночь не отходя от двери», преданных до самозабвения, оставленных мужчинами на потом, на старость, чтобы однажды вернуться в ночи и увидеть их в глазах неугасшую бессмертную любовь и себя, молодого. Ей было жаль этой потери - не книжных и мифических персонажей, а непрерывной линии, которая соединяла женщин её рода, шедшего от той, что однажды замерла, устремив взгляд в прошлое, да так и осталась стоять столбом, сияющим от любви и солёным от слёз. А её преданность выгорела от горя и ушла в песок, оставив на поверхности белёсый след.
А любить она не разучилась. Ей непонятна была расхожая позиция «я боюсь любви, которая причинила мне слишком много боли». Как можно бояться чувствовать, если в этом вся радость жизни, откажешься - а жить тогда чем? Зачем - другой вопрос, много дел можно найти в отсутствие любви. Но как технически-то справляться? Любовь по-прежнему составляла главное удовольствие её жизни и была самым счастливым и увлекательным занятием на свете. Она чувствовала её как тоненькую мелодию, как лёгкое дыхание марта в февральском ветре, как запах Мияки, прохладный и пряный одновременно - ловила его поверх горького городского воздуха, вдыхала, начинала искать глазами горячий заинтересованный взгляд и неизменно находила. А дальше двое зацеплялись друг за друга, сначала невесомо, как пара пушистых одуванчиковых зонтиков, а потом всё плотней, всё крепче - будто соприкоснулись ладонями, а потом переплели пальцы так, что не оторвать. И после этого вопрос, когда точно так же сомкнутся и переплетутся тела, был лишь делом времени, и обычно она не тянула.
И после секса очарование любви не уходило, чувственность привязывала сильней всякой лирики, потому что тело наконец-то наполнялось жизнью до краёв - до этого же её существование было не вполне подтвержденным.
Нет, заканчивалось всё по иным причинам, не от пресыщения, разочарования и утраты иллюзий. Любовь переставала быть ровно в ту минуту, когда мужчина исчезал из поля её зрения. Невидимый контур, отвечающий за память, ожидание и тоску, был полностью выбит, напряжение чувств прерывалось и начиналась обычная спокойная жизнь. Когда же мужчина возвращался, она в первые минуты смотрела на него с недоумением и разговаривала осторожно. Позже ток любви восстанавливался. Она осознавала неправильную организацию своей души, но это был её способ жить не больно, так что ничего не поделаешь, надо только, чтобы мужчина не замечал, как нити, соединяющие их, обрываются ежедневно, и не обижался. Ведь потом же всё повторяется, так какая ему разница?
Такое устройство психики делало её удобной любовницей, неревнивой, нетребовательной и ненавязчивой, поэтому связи длились довольно долго и безмятежно - ровно до того момента, как мужчина обнаруживал неспособность полюбить. Много ей было не нужно, только однозначное, сказанное вслух «я тебя люблю». Ничто другое в её глазах цены не имело, ни страсть, ни дружба, ни общность интеллекта и духа, ни даже собственная любовь, совершенно бесполезная и бессильная, как она теперь знала. Она хотела понятного сообщения, в идеале - той ровной, преданной, неперегорающей любви, которую однажды испытала и утратила, или хотя бы такой, какая была по силам мужчине.
Но все они почему-то не могли. То ли в них говорило глупое невзрослое упрямство, заставляющее отказывать именно в том, о чём горячей всего просят, то ли сама она не имела (изначально или больше не имела) того, за что обычно любят. Она готова была признать, что родилась экзотическим уродом, осколком без половинки, который ни к кому на свете не может быть приспособлен полностью, до слияния и окончательного принятия с той стороны - всякое же на свете случается. Но быть отвергнутой хоть в малой своей части, отказаться от идеи любви, смириться, довольствуясь очень хорошими отношениями и всеми возможными суррогатами она не желала. И потому всякая близость прекращалась, как только мужчина произносил несколько волшебных слов. «Прости, я, наверное, больше не смогу никого полюбить» или «я тебя не люблю, это другое» или «я тут встретил кой-кого и, кажется, влюбился» - в целом, неважно, даже если ей при этом предлагалось остаться вместе, не обращая внимания на некоторое препятствие. Она переставала слышать слова, потому что с этой секунды всё вокруг наполнял высокий невыносимый звук, то ли долгий звон разбитого стекла, то ли порванной струны или едва слышный для человеческого уха фон опустевшего эфира. После этого ей оставалось только смотреть на человека напротив изумлёнными глазами - кто этот голый чужак рядом с ней? в чьей постели она оказалась? нужно немедленно уйти. И она уходила.
Затем на несколько часов или дней возникала печаль и опустошённость, которую она с готовностью заполняла слезами, но боли не было, одно сожаления об утраченных ощущениях.
К счастью, мир был милосерден к ней, и через сколько-то дней или месяцев она опять ловила мотив, запах, взгляд, и всё начиналось снова. А точней, продолжалось, потому что это всегда была одна и та же долгая, нежная, сладкая, ущербная, бессмертная любовь»
Береги себя, дедушка, носи маску,
твоя хорошая внучка Марта
/цитата отсюда https://boosty.to/ketro
другие книжки тут https://www.labirint.ru/search/кетро/?stype=0&order=date&way=back
