(no subject)
До пяти лет я была толстым жовиальным ребёнком, который выедал жир из колбасы и вытирал ладошки о стену, а топал так, что снизу приходил сосед, осматривал непреклонное дитя в красных штанах и молча уходил, наконец-то поверив в человеческую девочку, способную произвести космический грохот*.
Из того случая я помню только _его_ ноги в красных штанах, как меня выводили к нему для демонстрации, и мы мрачно разглядывали друг друга. О преступлениях же с колбасой потом многие годы свидетельствовали отпечатки на стенах и ещё картинка: посреди кухни стоят два стула спина к спине, на них сидим мы с сестрой, я пухлыми пальцами расковыриваю «любительскую» и передаю назад серовато-розовый истерзанный кусок. И потом в кадре две пятерни, сползающие по холодному бетону, покрытому желтоватыми пупырчатыми обоями.
И ещё один след дурных страстей, ецер ара (יצר הרע), как мы бы теперь сказали, остался в физическом воплощении, я же помню только одно мгновение.
Как я, утробно воя, с вилкой в руках несусь через всю долгую квартиру - из кухни, по кривому коридору мимо детской, через большую, - и вижу, как передо мной захлопывается дверь родительской спальни. И я изо всех сил втыкаю вилку в мягкую дсп, а потом, лет через пять, не могу поверить в реальность этой истории, пока мне не показывают четыре глубокие дырки, ощутимые даже под новой краской.
А неслась я, чтоб вы понимали, за своей сестричкой, самой красивой золотоволосой девочкой на свете. Потому что у меня не было никаких моральных сил вынести её тонкую неземную прелесть и ту нежность, которая меня переполняла. Когда вилки под рукой не было, в такие моменты я её просто кусала. Сидим, говорит, рядышком, книжку читаем, ты такая милая, как котёнок, и вдруг распахиваешь пасть, и кааак вцепишься мне в руку.
Но видели бы вы эту солнечную персиковую руку.
И как же я, господи, обрадовалась, когда через два десятка лет прочитала Сэлинджера и узнала, что это не то чтобы нормально, но бывает:
«- Рассказать вам, откуда у Шарлотты те девять швов? - спросил я внезапно. Мне казалось, что голос у меня звучит совершенно нормально. - Мы жили на озере. Симор написал Шарлотте, пригласил ее приехать к нам в гости, и наконец мать ее отпустила. И вот как-то она села посреди дорожки - погладить котенка нашей Бу-Бу, а Симор бросил в нее камнем. Ему было двенадцать лет. Вот и все. А бросил он в нее потому, что она с этим котенком на дорожке была чересчур хорошенькая»
Но там ещё была фраза, которая ранит, конечно, в самое сердце: «И все это поняли, черт меня дери: и я, и сама Шарлотта, и Бу-Бу, и Уэйкер, и Уолт. Вся семья». Но то ж семья уродов, а мы-то были нормальные.
*
Нашла старую запись про это:
Недавно я была возмущена невниманием мужа и некоторое время ходила по дому, громко стуча пятками. И вдруг вспомнила себя приблизительно в четыре года; я тогда гневалась точно так же и была тяжёлая, как кирпич. И вот однажды вечером, когда жизнь стала особенно несправедливой, в дверь позвонили. Мама открыла. На пороге стоял наш сосед снизу, двухметровый дядька в красных спортивных штанах. Человек он был, в общем-то, вежливый, и потому сказал «я просто хотел посмотреть, кто может так топать». Мама пролепетала что-то про «ребёнка», и тут я - стуча пятками! - вышла из-за её юбки и уставилась на него снизу вверх, угрюмо выдвинув челюсть. Ну да, я доставала ему примерно до колена, но на мне тоже были красные штаны. Он минуту созерцал меня, а потом засмеялся и ушёл.
С тех пор я уверена, что главное оружие воина - свирепость. И красные штаны.
писала для телеграма, но что-то длинно вышло https://t.me/ketro
Из того случая я помню только _его_ ноги в красных штанах, как меня выводили к нему для демонстрации, и мы мрачно разглядывали друг друга. О преступлениях же с колбасой потом многие годы свидетельствовали отпечатки на стенах и ещё картинка: посреди кухни стоят два стула спина к спине, на них сидим мы с сестрой, я пухлыми пальцами расковыриваю «любительскую» и передаю назад серовато-розовый истерзанный кусок. И потом в кадре две пятерни, сползающие по холодному бетону, покрытому желтоватыми пупырчатыми обоями.
И ещё один след дурных страстей, ецер ара (יצר הרע), как мы бы теперь сказали, остался в физическом воплощении, я же помню только одно мгновение.
Как я, утробно воя, с вилкой в руках несусь через всю долгую квартиру - из кухни, по кривому коридору мимо детской, через большую, - и вижу, как передо мной захлопывается дверь родительской спальни. И я изо всех сил втыкаю вилку в мягкую дсп, а потом, лет через пять, не могу поверить в реальность этой истории, пока мне не показывают четыре глубокие дырки, ощутимые даже под новой краской.
А неслась я, чтоб вы понимали, за своей сестричкой, самой красивой золотоволосой девочкой на свете. Потому что у меня не было никаких моральных сил вынести её тонкую неземную прелесть и ту нежность, которая меня переполняла. Когда вилки под рукой не было, в такие моменты я её просто кусала. Сидим, говорит, рядышком, книжку читаем, ты такая милая, как котёнок, и вдруг распахиваешь пасть, и кааак вцепишься мне в руку.
Но видели бы вы эту солнечную персиковую руку.
И как же я, господи, обрадовалась, когда через два десятка лет прочитала Сэлинджера и узнала, что это не то чтобы нормально, но бывает:
«- Рассказать вам, откуда у Шарлотты те девять швов? - спросил я внезапно. Мне казалось, что голос у меня звучит совершенно нормально. - Мы жили на озере. Симор написал Шарлотте, пригласил ее приехать к нам в гости, и наконец мать ее отпустила. И вот как-то она села посреди дорожки - погладить котенка нашей Бу-Бу, а Симор бросил в нее камнем. Ему было двенадцать лет. Вот и все. А бросил он в нее потому, что она с этим котенком на дорожке была чересчур хорошенькая»
Но там ещё была фраза, которая ранит, конечно, в самое сердце: «И все это поняли, черт меня дери: и я, и сама Шарлотта, и Бу-Бу, и Уэйкер, и Уолт. Вся семья». Но то ж семья уродов, а мы-то были нормальные.
*
Нашла старую запись про это:
Недавно я была возмущена невниманием мужа и некоторое время ходила по дому, громко стуча пятками. И вдруг вспомнила себя приблизительно в четыре года; я тогда гневалась точно так же и была тяжёлая, как кирпич. И вот однажды вечером, когда жизнь стала особенно несправедливой, в дверь позвонили. Мама открыла. На пороге стоял наш сосед снизу, двухметровый дядька в красных спортивных штанах. Человек он был, в общем-то, вежливый, и потому сказал «я просто хотел посмотреть, кто может так топать». Мама пролепетала что-то про «ребёнка», и тут я - стуча пятками! - вышла из-за её юбки и уставилась на него снизу вверх, угрюмо выдвинув челюсть. Ну да, я доставала ему примерно до колена, но на мне тоже были красные штаны. Он минуту созерцал меня, а потом засмеялся и ушёл.
С тех пор я уверена, что главное оружие воина - свирепость. И красные штаны.
писала для телеграма, но что-то длинно вышло https://t.me/ketro