Московские записки
Ясным июльским утром навстречу идут мама и дочка (белая шапочка, красное пальтишко). Дитя слегка канючит: «няня пейчаткиии», а мама с несколько нервным смехом отвечает «нееет, летом не надо перчатки». Ага, пальто, значит, нормально, а перчатки ни-ни.
Но это не про женскую логику, а о том, как люди изо всех сил цепляются за свои представления о нормальном лете. Ничего, что в ушанке, зато не в валенках, землица-то прогрелась, тёплая земля-то!
***
Пока эспрессо соло в старбаксе удивительным образом приблизился к объёму ристретто здорового человека, в городе Тарусе наливают верных пятьдесят граммов, но говорят «одно кофе», а у меня за спиной четверо филологов с Масквы и один из Пиииитера, и для харакири только пластиковые вилки. Поэтому они в гордости своей попросили «латте», а я таки забрала своё экспрессо, ведь нет стыда. Ни стыда, ни возраста, да и гендер слегка размыт, потому что при таком режиме сна я то ли он-овощ, то ли оно-говно. А давеча пала в Перекрёстке: покупала на ночь моцареллы, то-сё, дай, думаю, салатика с грибами, а она говорит, с грибами у нас этот. Давайте, говорю, этот - двести граммов хрючева с ананасом, курицей и орешками притом. И не то страшно, что на этикетке написано «салат «Вкусняшка», а что мне понравилось.
Господи, как это здесь говорят, исусе, я записала на диктофон, как звонят к вечерней, как гусь говорит гагага, и сфотографировала полевые травы. Берёзу же не обняла, хотя был такой план, но там всё больше иное в доступе, со стволами серыми и коричневыми. Со мной всегда так, стремилась в Москву, как Ирина, как муравейчик малый - «мне домой, мне к берёзе!», - а доехала и на исходе второй недели поняла, что скучаю по звукам иврита. Сказались ли вечера среди писателей в переулке бобров, или ещё что, бог весть. Кстати, на курсах подарили майку с надписью «русская литература лучше, чем секс» - так вы знаете, нет, это только если секс с литераторами.
Недавно шла глухим вечером на раёне, беспокоилась, не покусится ли кто на моё всё, и придумала упасть на хвост юному таджику. Как вас-тебя зовут, спрашивает, а меня Хабиб. Оооо, на арабском значит хорошенькый, ответила я и улыбнулась, видимо, несколько хищно, потому что мальчик нервно сглотнул, быстро проводил и на прощанье пожелал здоровья и долгих лет жизни. Всё-таки возраст имеет свои преимущества.
А вчера плыла в ночи негасимым корабликом и заплутала, ведь всякий знает, что с Боровицкой перейти на Александровский сад можно минимум тремя способами, и это только под землёй. И вот иду я по бесконечным коридорам в мраморе сером и желтоватом, и понимаю, что вроде бы наматываю лишний километр, но нисколько меня это не тревожит, потому что знаю: рано или поздно, но однажды - обязательно, ведь невозможно заблудиться в метро, в Москве, в России, так чтобы не выйти всё-таки к предпоследнему своему поезду. И не заблудиться нельзя. То есть ни пропасть, ни правильно пойти, а только смиренно и спокойно выхаживать сотни шагов по долгим переходам, вынашивать в голове ритм необъяснимой тоски и нелюдимого фонарика.
Осталось всего ничего, а потом я вдохну сырой и горячий воздух, обниму кота и просплю часов шестнадцать, а сниться мне будут запахи белены и покоса, серый мрамор, уходящие в туман башни, и голоса перелётных птиц, что сильнее голоса крови.
Но это не про женскую логику, а о том, как люди изо всех сил цепляются за свои представления о нормальном лете. Ничего, что в ушанке, зато не в валенках, землица-то прогрелась, тёплая земля-то!
***
Пока эспрессо соло в старбаксе удивительным образом приблизился к объёму ристретто здорового человека, в городе Тарусе наливают верных пятьдесят граммов, но говорят «одно кофе», а у меня за спиной четверо филологов с Масквы и один из Пиииитера, и для харакири только пластиковые вилки. Поэтому они в гордости своей попросили «латте», а я таки забрала своё экспрессо, ведь нет стыда. Ни стыда, ни возраста, да и гендер слегка размыт, потому что при таком режиме сна я то ли он-овощ, то ли оно-говно. А давеча пала в Перекрёстке: покупала на ночь моцареллы, то-сё, дай, думаю, салатика с грибами, а она говорит, с грибами у нас этот. Давайте, говорю, этот - двести граммов хрючева с ананасом, курицей и орешками притом. И не то страшно, что на этикетке написано «салат «Вкусняшка», а что мне понравилось.
Господи, как это здесь говорят, исусе, я записала на диктофон, как звонят к вечерней, как гусь говорит гагага, и сфотографировала полевые травы. Берёзу же не обняла, хотя был такой план, но там всё больше иное в доступе, со стволами серыми и коричневыми. Со мной всегда так, стремилась в Москву, как Ирина, как муравейчик малый - «мне домой, мне к берёзе!», - а доехала и на исходе второй недели поняла, что скучаю по звукам иврита. Сказались ли вечера среди писателей в переулке бобров, или ещё что, бог весть. Кстати, на курсах подарили майку с надписью «русская литература лучше, чем секс» - так вы знаете, нет, это только если секс с литераторами.
Недавно шла глухим вечером на раёне, беспокоилась, не покусится ли кто на моё всё, и придумала упасть на хвост юному таджику. Как вас-тебя зовут, спрашивает, а меня Хабиб. Оооо, на арабском значит хорошенькый, ответила я и улыбнулась, видимо, несколько хищно, потому что мальчик нервно сглотнул, быстро проводил и на прощанье пожелал здоровья и долгих лет жизни. Всё-таки возраст имеет свои преимущества.
А вчера плыла в ночи негасимым корабликом и заплутала, ведь всякий знает, что с Боровицкой перейти на Александровский сад можно минимум тремя способами, и это только под землёй. И вот иду я по бесконечным коридорам в мраморе сером и желтоватом, и понимаю, что вроде бы наматываю лишний километр, но нисколько меня это не тревожит, потому что знаю: рано или поздно, но однажды - обязательно, ведь невозможно заблудиться в метро, в Москве, в России, так чтобы не выйти всё-таки к предпоследнему своему поезду. И не заблудиться нельзя. То есть ни пропасть, ни правильно пойти, а только смиренно и спокойно выхаживать сотни шагов по долгим переходам, вынашивать в голове ритм необъяснимой тоски и нелюдимого фонарика.
Осталось всего ничего, а потом я вдохну сырой и горячий воздух, обниму кота и просплю часов шестнадцать, а сниться мне будут запахи белены и покоса, серый мрамор, уходящие в туман башни, и голоса перелётных птиц, что сильнее голоса крови.