Полный провал
Вот ещё одна тема, которую так и сяк я пишу несколько лет, то подкрадываюсь к ней, то набрасываюсь, то отворачиваюсь и делаю вид, что не смотрю. А она не даётся и не уходит, ни от меня, ни ко мне.
«
Так уж я устроена, что не прощаю себе не только некоторых поступков, но и чувств. Я не должна этого желать, я не должна об этом думать - потому что неблагородно или мелко. А мне, чтобы хорошо к себе относиться, необходимо быть красивой не только в зеркале, но и на рентгене. То есть принцессы не просто не какают, но и не хотят.
Кое-что из прошлого вызывает всего лишь кислую гримаску - ну, произошел такой fail, но не epic, не бог весть что. А от чего-то до сих пор испытываю смесь тоски и стыда, будто оказалась меньше и хуже себя самой, будто недостойна - то ли себя, то ли какого-то идеального божьего отражения.
Всё время возвращаюсь к давней истории, из древнейших. Я тогда влюбилась как-то очень трезво и здраво: не то что вибрации и «ах, что со мной», а просто видишь, что человек - твой, и надо брать, без него ни счастья, ни, по большому счёту, жизни не будет. Так бывает, редко, но бывает. И точно так же знаешь, что если упустишь - всё, второй возможности не положено. Оказываешься вдруг перед лицом своей единственной на все времена любви, уж какой она будет, счастливой или нет, бог весть, но в главном всё ясно.
И одновременно с этим знанием и с развитием нашей связи, во мне вырастало ощущение, что, во-первых, в этой жизни мне с любовью, кажись, не свезёт, а во-вторых, если всё-таки я этого человека приму, нынешнюю мою действительность нужно сломать. То есть никаких тройственных союзов, никаких романов на два тома (и два дома), а только уйти от одного и придти к другому, и лучше босой - так красивей и точнее.
Я тогда существовала, разрываемая страхами - что либо меня бросит огонь моего сердца, либо мне придётся принимать, как говорят в политике, непопулярное решение. И при этом я очень сильно его любила. Очень. Можно разные слова подобрать, я умею, но вот о нём - горло сводит и получается только вымученно - очень. Очень. Очень.
И виню я себя не за страх - или я не женщина, чтобы ничего не бояться? Виню за ту первую волну, которая накрыла меня при нашем последнем разговоре, когда он сказал, что всё. Сквозь боль, сквозь горе, сквозь отчаянье - подо всем, - я чувствовала низкое жалкое облегчение. Во-первых, страха во мне разом не стало, всё уже произошло. А во-вторых, теперь не нужно ничего менять. Не надо ничего ломать, никого убивать, можно пойти в своё затхлое гнездо и там сдохнуть. Что, собственно, я и сделала.
Боль от несостоявшейся жизни, конечно, была сильной, но ушла и она, оставив на песочке обрывки, обломки, гондоны какие-то, битые бутылки. И гаже из всего оставшегося было знание, что я стратила. Иисус, конечно, уж какой герой, а тоже молил - пронеси, но его не послушали. А мне повезло, и вышло по слову моему - чашу, в которой кипело моё счастье, пронесли мимо, любовь мою великую пронесли чуть выше моей головы, будущее пронесли, ребёнка передали с рук на руки, наши ссоры, болезни - всё меня миновало, грех заменили на мелкую подлость, казнь - на порку, а смерть - на долгое-долгое умирание, и даже не без приятности.
Это всё было для той женщины, для меня-идеальной, которая в каких-то небесных окраинах Москвы жила и ничего не боялась. А мне, такой, как есть сейчас, достались многие радости земные, лишь слегка подкисленные тоской, стыдом и непрощением - себя.
»
Писать об этом, как слизывать с камней кровь, которая вытекает из распоротого бока - бессмысленно, получается всё слабей с каждым разом, и негигиенично, в конце концов. Но как-то нужно продлить вкус жизни, крови на языке, вкус, который вечно пытается заменить - и не заменяет - тот, из чаши.
«
Так уж я устроена, что не прощаю себе не только некоторых поступков, но и чувств. Я не должна этого желать, я не должна об этом думать - потому что неблагородно или мелко. А мне, чтобы хорошо к себе относиться, необходимо быть красивой не только в зеркале, но и на рентгене. То есть принцессы не просто не какают, но и не хотят.
Кое-что из прошлого вызывает всего лишь кислую гримаску - ну, произошел такой fail, но не epic, не бог весть что. А от чего-то до сих пор испытываю смесь тоски и стыда, будто оказалась меньше и хуже себя самой, будто недостойна - то ли себя, то ли какого-то идеального божьего отражения.
Всё время возвращаюсь к давней истории, из древнейших. Я тогда влюбилась как-то очень трезво и здраво: не то что вибрации и «ах, что со мной», а просто видишь, что человек - твой, и надо брать, без него ни счастья, ни, по большому счёту, жизни не будет. Так бывает, редко, но бывает. И точно так же знаешь, что если упустишь - всё, второй возможности не положено. Оказываешься вдруг перед лицом своей единственной на все времена любви, уж какой она будет, счастливой или нет, бог весть, но в главном всё ясно.
И одновременно с этим знанием и с развитием нашей связи, во мне вырастало ощущение, что, во-первых, в этой жизни мне с любовью, кажись, не свезёт, а во-вторых, если всё-таки я этого человека приму, нынешнюю мою действительность нужно сломать. То есть никаких тройственных союзов, никаких романов на два тома (и два дома), а только уйти от одного и придти к другому, и лучше босой - так красивей и точнее.
Я тогда существовала, разрываемая страхами - что либо меня бросит огонь моего сердца, либо мне придётся принимать, как говорят в политике, непопулярное решение. И при этом я очень сильно его любила. Очень. Можно разные слова подобрать, я умею, но вот о нём - горло сводит и получается только вымученно - очень. Очень. Очень.
И виню я себя не за страх - или я не женщина, чтобы ничего не бояться? Виню за ту первую волну, которая накрыла меня при нашем последнем разговоре, когда он сказал, что всё. Сквозь боль, сквозь горе, сквозь отчаянье - подо всем, - я чувствовала низкое жалкое облегчение. Во-первых, страха во мне разом не стало, всё уже произошло. А во-вторых, теперь не нужно ничего менять. Не надо ничего ломать, никого убивать, можно пойти в своё затхлое гнездо и там сдохнуть. Что, собственно, я и сделала.
Боль от несостоявшейся жизни, конечно, была сильной, но ушла и она, оставив на песочке обрывки, обломки, гондоны какие-то, битые бутылки. И гаже из всего оставшегося было знание, что я стратила. Иисус, конечно, уж какой герой, а тоже молил - пронеси, но его не послушали. А мне повезло, и вышло по слову моему - чашу, в которой кипело моё счастье, пронесли мимо, любовь мою великую пронесли чуть выше моей головы, будущее пронесли, ребёнка передали с рук на руки, наши ссоры, болезни - всё меня миновало, грех заменили на мелкую подлость, казнь - на порку, а смерть - на долгое-долгое умирание, и даже не без приятности.
Это всё было для той женщины, для меня-идеальной, которая в каких-то небесных окраинах Москвы жила и ничего не боялась. А мне, такой, как есть сейчас, достались многие радости земные, лишь слегка подкисленные тоской, стыдом и непрощением - себя.
»
Писать об этом, как слизывать с камней кровь, которая вытекает из распоротого бока - бессмысленно, получается всё слабей с каждым разом, и негигиенично, в конце концов. Но как-то нужно продлить вкус жизни, крови на языке, вкус, который вечно пытается заменить - и не заменяет - тот, из чаши.