Старенькое
Only you…
Маленькая белая собачка с розовыми глазами. Он подобрал её у метро, в
один особенно дождливый день, когда возвращался домой. Она была так же
мокра и грязна, как и он, но трезва, и ей, в отличие от него, было
некуда идти. Кроме того, она, совершенно очевидно, была совсем
безмозглой. Он ощутил своё превосходство и, как следствие, острую
жалость к ней. До рождества было ещё далеко, поэтому его поступок не
выглядел банальным актом предпраздничного милосердия, - а ему очень
важно было не выглядеть банальным. Он привёл её домой, купив по дороге
пакет собачей еды, - он, вспоминающий о пище, только когда открывал
перед сном гулкий холодильник, полный льда и остатков
позапрошлогоднего варенья. Ночью он сидел на кухне и курил, а она
клала ему голову на колени. Он брал её под передние лапы, целовал в
нос, морщась от запаха сухого корма, таскал за щёки и приговаривал
"одна ты меня любишь, сученька моя". Так началась их странная
совместная жизнь. Сначала, радуясь ново обретенному статусу
благодетеля, он потратил на неё некоторое количество времени, сил и
денег: сшил из старой байковой рубашки подстилку, купил таблетки от
глистов и капли от блох (и то и другое, совершенно не помогло, как он
позднее ощутил на себе), специальный корм для маленькой, беленькой и
ослабленной собачки, (как он выразился в магазине, - после чего
получил небольшой пакет баснословно дорогих сухарей), жёлтый ошейник и
поводок, и множество симпатичных игрушек, чтобы она не скучала и не
портила мебель в его отсутствие. Временами он задумывался над тем, как
она жила до него, какие страдания пришлось ей испытать за короткую
бездомную жизнь, и ему хотелось заплакать. Впрочем, скоро он стал
уставать от хлопотной и дорогостоящей роли волшебника, тем более что
собака почти ничего не могла оценить, кроме вовремя данной еды и
тёплого места у батареи. Оказывается, трудно порадовать и удивить
животное чем-нибудь особенным. Иногда, в периоды редкостной тяги к
физическому и душевному здоровью, он бегал с ней по парку, спотыкаясь
о рытвины и ветки, а дома отмывал её грязные лапы в ванной. Он пытался
научить её танцевать на задних лапах и подпевать себе, но после пяти
минут дрессировки, она отказывалась делать что-либо даже за сахарок.
Он хотел постричь её и без того короткую шерсть, но ограничился тем,
что выкрасил ей бок зелёнкой. Однажды он даже решил заняться с ней
сексом, но это оказалось настолько шумно, неудобно и бессмысленно, что
он отступился. Он старался не оставлять её одну, но в места
человеческих развлечений её не пускали, да и на улице стало слишком
холодно для её розоватого, почти бесшёрстного тельца (он купил ей
смешное собачье пальто и носочки, но она отказывалась их надевать),
и он перестал без особой нужды выходить из дома. Его друзья не могли
привыкнуть к переменам в его жизни, и в какой-то момент он
почувствовал, что устал объяснять и оправдываться, поэтому всё реже
подходил к телефону, слушал автоответчик и проверял электронную почту.
Невозможно было рассказывать о странной нежности, которая затопляла его,
когда она лизала его лицо, упираясь беспомощными лапами в грудь, или
засыпала, доверчиво положив голову ему на ступни, так, что он не мог
пошевелиться, не потревожив её. Когда он всё-таки уходил, она ложилась
у двери и выла, всем своим видом выражая намеренье не сдвигаться с
места до его возвращения, и даже умереть, если его не будет слишком долго.
Он верил ей, хотя порванные шторы, лужи мочи в комнате, изгрызенные
ботинки и глубокие царапины на шкафу вызывали некоторые сомнения в
её скорбной неподвижности. Но она так радовалась, когда он возвращался...
Иногда он наказывал её, но с побоями получалось, так же, как и с сексом,
поэтому он только строго выговаривал ей. В такие минуты он чувствовал,
как глубоки и сложны отношения сурового Мужчины и его Собаки.
Маленькая белая собачка с розовыми глазами. Он подобрал её у метро, в
один особенно дождливый день, когда возвращался домой. Она была так же
мокра и грязна, как и он, но трезва, и ей, в отличие от него, было
некуда идти. Кроме того, она, совершенно очевидно, была совсем
безмозглой. Он ощутил своё превосходство и, как следствие, острую
жалость к ней. До рождества было ещё далеко, поэтому его поступок не
выглядел банальным актом предпраздничного милосердия, - а ему очень
важно было не выглядеть банальным. Он привёл её домой, купив по дороге
пакет собачей еды, - он, вспоминающий о пище, только когда открывал
перед сном гулкий холодильник, полный льда и остатков
позапрошлогоднего варенья. Ночью он сидел на кухне и курил, а она
клала ему голову на колени. Он брал её под передние лапы, целовал в
нос, морщась от запаха сухого корма, таскал за щёки и приговаривал
"одна ты меня любишь, сученька моя". Так началась их странная
совместная жизнь. Сначала, радуясь ново обретенному статусу
благодетеля, он потратил на неё некоторое количество времени, сил и
денег: сшил из старой байковой рубашки подстилку, купил таблетки от
глистов и капли от блох (и то и другое, совершенно не помогло, как он
позднее ощутил на себе), специальный корм для маленькой, беленькой и
ослабленной собачки, (как он выразился в магазине, - после чего
получил небольшой пакет баснословно дорогих сухарей), жёлтый ошейник и
поводок, и множество симпатичных игрушек, чтобы она не скучала и не
портила мебель в его отсутствие. Временами он задумывался над тем, как
она жила до него, какие страдания пришлось ей испытать за короткую
бездомную жизнь, и ему хотелось заплакать. Впрочем, скоро он стал
уставать от хлопотной и дорогостоящей роли волшебника, тем более что
собака почти ничего не могла оценить, кроме вовремя данной еды и
тёплого места у батареи. Оказывается, трудно порадовать и удивить
животное чем-нибудь особенным. Иногда, в периоды редкостной тяги к
физическому и душевному здоровью, он бегал с ней по парку, спотыкаясь
о рытвины и ветки, а дома отмывал её грязные лапы в ванной. Он пытался
научить её танцевать на задних лапах и подпевать себе, но после пяти
минут дрессировки, она отказывалась делать что-либо даже за сахарок.
Он хотел постричь её и без того короткую шерсть, но ограничился тем,
что выкрасил ей бок зелёнкой. Однажды он даже решил заняться с ней
сексом, но это оказалось настолько шумно, неудобно и бессмысленно, что
он отступился. Он старался не оставлять её одну, но в места
человеческих развлечений её не пускали, да и на улице стало слишком
холодно для её розоватого, почти бесшёрстного тельца (он купил ей
смешное собачье пальто и носочки, но она отказывалась их надевать),
и он перестал без особой нужды выходить из дома. Его друзья не могли
привыкнуть к переменам в его жизни, и в какой-то момент он
почувствовал, что устал объяснять и оправдываться, поэтому всё реже
подходил к телефону, слушал автоответчик и проверял электронную почту.
Невозможно было рассказывать о странной нежности, которая затопляла его,
когда она лизала его лицо, упираясь беспомощными лапами в грудь, или
засыпала, доверчиво положив голову ему на ступни, так, что он не мог
пошевелиться, не потревожив её. Когда он всё-таки уходил, она ложилась
у двери и выла, всем своим видом выражая намеренье не сдвигаться с
места до его возвращения, и даже умереть, если его не будет слишком долго.
Он верил ей, хотя порванные шторы, лужи мочи в комнате, изгрызенные
ботинки и глубокие царапины на шкафу вызывали некоторые сомнения в
её скорбной неподвижности. Но она так радовалась, когда он возвращался...
Иногда он наказывал её, но с побоями получалось, так же, как и с сексом,
поэтому он только строго выговаривал ей. В такие минуты он чувствовал,
как глубоки и сложны отношения сурового Мужчины и его Собаки.