Владимир Березин "Материальная сила"

[marss2]

...теория становится материальной силой, как только она овладевает массами.
.
Карл Маркс. «К критике гегелевской философии права» (1844)1
.
Как-то возник спор вокруг диссертации одного министра: нет ли там какого-то безумия, подлогов и прочих ужасов.
Министр отбивался от нападок, говоря, что никакой истории вовсе нет, куда не посмотришь, миф неотделим от исторической правды и всё такое прочее.
Это был спор скучный, практического продолжения не имевший.
Министру незримо (своим пассажем об объективной истине) оппонировал великий филолог Зализняк, но Зализняк умер, и с него взятки гладки.
..
Но у честного обывателя, далёкого от этой жизни, есть свой взгляд на вещи, и он всегда готов о нём поспорить.
Дело в том, что честный обыватель любит слушать истории других людей.
Оттого-то так огромно количество изданий и телевизионных каналов, которые специализируются на человеческих биографиях.
.
И если погрузиться в это море чужих жизней, то начинаешь делать неожиданные открытия.

.
Со многими людьми происходит удивительное превращение - от человека остаётся не главное дело его жизни (впрочем, оно и не у всех бывает), а несколько секунд, один поступок или какое-то анекдотическое свойство.
Иногда это правда - варренский почтмейстер выходит из своего домика и видит внутри стоящей кареты тот же профиль, что и на монете в руке, после чего история Франции идёт другим чередом.
.
Но есть и случаи прямого замещения профессии анекдотом.
.
Придуманная обществом актриса Раневская не играет ролей, а постоянно острит, и в последние годы теряет чувство стиля в этом занятии.
Баснописец Крылов выходит интересен только своими гастрономическими пристрастиями.
Академик Ландау даром всю жизнь занимался наукой, потому что обсуждается лишь его пристрастие к женскому полу.
Физик Гамов грузится вместе с женой на байдарку, чтобы тайком покинуть СССР и переплыть на лодке Чёрное море.
Этот отчаянный поступок ложится на весы общественного внимания и перевешивает всё, что сделал Гамов на родине, и то, чем он потом, всё-таки уехав, занимался в Америке.
Ночь, Чёрное море, байдарка, свистит ветер - что может быть для обывателя понятнее?
Популярно пересказать работы Гамова, что он сделал в теории альфа-распада, что говорил об энергии звёзд и молекулярной биологии не так просто, да и обыватель к этому не готов.
Байдарка - другое дело.
.
С писателями это случилось раньше прочих, потому что биография у них неотделима от текста.
Как выразился один остроумный человек, «трудовая книжка всегда подпирает художественную», и обывателю интереснее прочитать роман о любви, написанный знаменитой гетерой, или даже детскую сказку, что сочинил человек героический.
.
Но есть и обратный процесс - общество быстро облепляет писателя поступками, которых он не совершал, добавляя их, как ракушки к днищу корабля.
Была такая сценка, сочинённая Довлатовым, в которой писатель Битов выглядит брутальным драчуном:
.
«В молодости Битов держался агрессивно. Особенно в нетрезвом состоянии. И как-то раз он ударил поэта Вознесенского.
.
Это был уже не первый случай такого рода. И Битова привлекли к товарищескому суду. Плохи были его дела.
.
И тогда Битов произнес речь. Он сказал:
.
- Выслушайте меня и примите объективное решение. Только сначала выслушайте, как было дело.
.
Я расскажу вам, как это случилось, и тогда вы поймёте меня. А следовательно - простите. Ибо я не виноват. И сейчас это всем будет ясно. Главное, выслушайте, как было дело.
.
- Ну и как было дело? - поинтересовались судьи.
.
- Дело было так. Захожу я в „Континенталь“. Стоит Андрей Вознесенский. А теперь ответьте, - воскликнул Битов, - мог ли я не дать ему по физиономии?!..»2
.
Это знаменитая история, и были слухи, что писатель Битов с поэтом Вознесенским выходили на сцену, взявшись за руки, уверяя присутствующих, что никто и никогда.
Но не очень-то им верили.
.
Спустя многие годы сам Битов, в интервью журналу «Медведь» говорил:
«Эта байка принадлежит Довлатову, он талантливо придумал эти новеллы, и в них все поверили.
А Довлатов после смерти стал очень популярен и читабелен.
И теперь пиши не пиши, а про тебя запомнят только то, что ты... э-э-э... с Вознесенским подрался»3.
..
Но сейчас мой интерес как раз не в смене стилей, не в развитии литературы, не собственно даже в литературоведении, а в том, как рассказывают об одном и том же событии одни и те же люди в разное время.
.
В 1951 году Набоков издал мемуарную книгу Conclusive Evidence, где вспоминает о встрече с Буниным.
Потом из этой книги получились русские «Другие берега» (1953), а затем то, что у нас переводилось как «Память, говори» (1966).
.
Набоков рассказывает так: «Когда я с ним познакомился в эмиграции, он только что получил Нобелевскую премию4.
Его болезненно занимали текучесть времени, старость, смерть, - и он с удовольствием отметил, что держится прямее меня, хотя на тридцать лет старше.
Помнится, он пригласил меня в какой-то - вероятно дорогой и хороший - ресторан для задушевной беседы.
К сожалению, я не терплю ресторанов, водочки, закусочек, музычки - и задушевных бесед.
Бунин был озадачен моим равнодушием к рябчику и раздражен моим отказом распахнуть душу.
К концу обеда нам уже было невыносимо скучно друг с другом. „Вы умрёте в страшных мучениях и совершенном одиночестве“, - сказал он мне.
Худенькая девушка в чёрном, найдя наши тяжёлые пальто, пала, с ними в объятьях, на низкий прилавок.
Я хотел помочь стройному старику надеть пальто, но он остановил меня движением ладони.
Продолжая учтиво бороться - он <Бунин> теперь старался помочь мне, - мы медленно выплыли в бледную пасмурность зимнего дня.
Мой спутник собрался было застегнуть воротник, как вдруг его лицо перекосилось выражением недоумения и досады.
Общими усилиями мы вытащили мой длинный шерстяной шарф, который девица засунула в рукав его пальто.
Шарф выходил очень постепенно, это было какое-то разматывание мумии, и мы тихо вращались друг вокруг друга.
Закончив эту египетскую операцию, мы молча продолжали путь до угла, где простились.
В дальнейшем мы встречались на людях довольно часто, и почему-то завёлся между нами какой-то удручающе-шутливый тон»5.
.
Собственно, из-за этой цитаты и засела во мне пренебрежительная интонация «водочка-селёдочка».
При этом оказывалось, что бунинское предсказание перемещено из другой истории.
.
В «Говори, память» Набоков опять пишет о Бунине:
.
«Когда я с ним познакомился, его болезненно занимало собственное старение.
С первых же сказанных нами друг другу слов он с удовольствием отметил, что держится прямее меня, хотя на тридцать лет старше.
Он наслаждался только что полученной Нобелевской премией и, помнится, пригласил меня в какой-то дорогой и модный парижский ресторан для задушевной беседы.
К сожалению, я не терплю ресторанов и кафэ, особенно парижских - толпы, спешащих лакеев, цыган, вермутных смесей, кофе, закусочек, слоняющихся от стола к столу музыкантов и тому подобного...
Задушевные разговоры, исповеди на достоевский манер тоже не по моей части.
Бунин, подвижный пожилой господин с богатым и нецеломудренным словарем, был озадачен моим равнодушием к рябчику, которого я достаточно напробовался в детстве, и раздражён моим отказом разговаривать на эсхатологические темы.
К концу обеда нам уже было невыносимо скучно друг с другом.
«Вы умрёте в страшных мучениях и в совершенном одиночестве», - горько отметил Бунин, когда мы направились к вешалкам...
Я хотел помочь Бунину надеть его реглан, но он остановил меня гордым движением ладони.
Продолжая учтиво бороться - он теперь старался помочь мне, - мы выплыли в бледную пасмурность парижского зимнего дня.
Мой спутник собрался было застегнуть воротник, как вдруг приятное лицо его перекосилось выражением недоумения и досады.
С опаской распахнув пальто, он принялся рыться где-то подмышкой.
Я пришёл ему на помощь, и общими усилиями мы вытащили мой длинный шарф, который девица ошибкой засунула в рукав его пальто.
Шарф выходил очень постепенно, это было какое-то разматывание мумии, и мы тихо вращались друг вокруг друга, к скабрезному веселью трех панельных шлюх.
Закончив эту операцию, мы молча продолжали путь до угла, где обменялись рукопожатиями и расстались»6.
.
Талантливые люди подвирают, чуть меняя нюансы, доворачивая историю, а особо талантливые предоставляют читателю довернуть ситуацию самому
.
30 января 1936 года, Набоков пишет жене:
«Только я начал раскладываться - было около половины восьмого - явился в нос говорящий Бунин и несмотря на ужасное моё сопротивление „потащил обедать“ к Корнилову (ресторан такой).
Сначала у нас совершенно не клеился разговор - кажется, главным образом из-за меня, - я был устал и зол, - меня раздражало всё,
- и его манера заказывать рябчика,
и каждая интонация,
и похабные шуточки,
и нарочитое подобострастие лакеев,
- так что он потом Алданову жаловался, что я все время думал о другом.
Я так сердился (что с ним поехал обедать) как не сердился давно, но к концу и потом, когда вышли на улицу, вдруг там и сям стали вспыхивать искры взаимности, и когда пришли в кафе Мюра, где нас ждал толстый Алданов, было совсем весело»7.
..
Прошло много лет. Началась и кончилась война, литература обустраивалась в послевоенном мире, после Освенцима.
Произошло множество перемен во всём человечестве, но осталось это чувство двух писателей друг к другу.
.
Ну, а после выхода первого варианта воспоминаний Набокова, 10 июня 1951 года, Бунин с возмущением пишет Алданову:
.
«Вчера пришел к нам Михайлов8, принёс развратную книжку Набокова с царской короной на обложке над его фамилией, в которой есть дикая брехня про меня - будто я затащил его в какой-то ресторан, чтобы поговорить с ним „по душам“, - очень на меня это похоже!
Шут гороховый, которым Вы меня когда-то пугали, что он забил меня и что я ему ужасно завидую»9.
..
А 14 июня 1951 года, то есть через четыре дня, Бунин записывает в своём дневнике:
..
«В. В. Набоков-Сирин написал по-английски и издал книгу, на обложке которой, над его фамилией, почему-то напечатана царская корона.
В книге есть беглые заметки о писателях-эмигрантах, которых он встречал в Париже в тридцатых годах, есть страничка и обо мне - дикая и глупая ложь, будто я как-то затащил <его> в какой-то дорогой русский ресторан (с цыганами), чтобы посидеть, попить и поговорить с ним, Набоковым, «по душам», как любят это все русские, а он терпеть не может.
Очень на меня похоже! И никогда я не был с ним ни в одном ресторане10.
.
«Никогда», кстати, там подчёркнуто волнистой чертой.
.
Что из этого следует?
Довольно глупо использовать эту историю для того, чтобы ещё раз обсудить историю того, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем, или для того, чтобы решить, что писатели подвирают так же, как мы, не иначе.
Или о том, как часто литературно одарённый человек восклицает, что сам не понял, его ли это жизнь или приснилась невзначай.
..
Нет, я хочу сказать о том, что источник всё время подталкивает нас к пристрастному описанию действительности.
Мы все и всегда врём, даже иногда бессознательно, во спасение и во погибель.
Солдаты с фронта врут матерям о своей безопасной жизни, или наоборот, нагоняют страха тыловым красоткам.
.
Раньше злословили в письмах, ныне это делают в социальных сетях.
.
Кто-то говорил, что дорого бы дал за то, чтобы телефон давал звонившему прослушать ещё минуту из того, что говорят в комнате, где только что повесил трубку собеседник.
.
О самых близких человек говорит в одной компании одно, а в другой - совсем иные слова.
.
Теперь речь, относимая раньше ветром, документированная письмами (они периодически сжигались), стала фиксироваться социальными сетями.
Говорят, заботливое правительство теперь, зафиксирует нашу речь куда более надёжно, но я в этом мало понимаю.
.
Итак, врут все мемуаристы.
Врут для того, чтобы понравиться читателю, врут для того, чтобы быть ближе к великим, врут для того, чтобы оправдать свою скучную жизнь, врут, приписывая себе невероятные подвиги, а иногда присваивая несовершенные мелкие бытовые злодейства.
Некоторые врут из литературного мастерства - вовсе не обязательно в личную пользу.
Часто мемуарист сочиняет историю так, как она могла бы произойти, или помещает себя в гущу событий, где не был, но мог бы оказаться.
Талантливые люди подвирают, чуть меняя нюансы, доворачивая историю, а особо талантливые предоставляют читателю довернуть ситуацию самому, подталкивая к пропасти вымысла.
.
Все свидетельства зыбки и неверны.
.
Но если они написаны с некоторой уверенностью, если слово метко и остро, всё это становится материальной силой.
Кто напишет интереснее, увлекательнее - тот и прав.
.
Нам показывают тут картину мира, которой сознательно или бессознательно желает воспоминатель.
Нет, настоящий исследователь (в пику тому самому министру) может аккуратно разворачивать рулон чужой памяти, сопоставлять даты, применять индуктивный и дедуктивный методы - это чрезвычайно увлекательное, хотя и малооплачиваемое занятие.
И ещё - нет, можно отличить реальность от мифологического творчества, это прекрасный, в конечном итоге выигрышный путь.
Однако кто потребует этого подвига от честного обывателя?
..
Никто не потребует.
Всё победит упрощающий анекдот, и этот анекдот заместит книги, битву литературных стилей, яростные споры и интриги.
.
Он и есть материальная сила, потому что овладевает массами беспрепятственно.
.
vladimirberezin.binoniq.net/materialnayasila
.