Михаил Грулев «Записки генерала-еврея» (1930)
вот к этому https://marss2.livejournal.com/3433545.html
.
Михаи́л Влади́мирович Грулёв (20 августа 1857,[1] Режица Витебской губернии - 17 сентября 1943, Ницца) - военачальник, генерал-лейтенант (1912), военный писатель и журналист, участник русско-японской войны.
Родился в городе Режица Витебской губернии в еврейской семье. Образование получил в Себежском уездном училище и в Варшавском пехотном юнкерском училище, был произведён в офицеры в 65-й пехотный Московский полк (1882). Перед поступлением в юнкерское училище принял православие (1879). Окончив затем академию Генерального штаба (1888), с 1889 года Грулёв служил в Приамурском и Туркестанском военных округах, совершил ряд поездок в Индию, Китай, Египет, и Японию.
В чине офицера Генерального штаба был начальником русской торговой экспедиции по реке Сунгари.[2] В 1895 году был российским военным агентом в Японии. Возглавлял научную экспедицию в Маньчжурию, которая проводила изыскания для постройки КВЖД; рекомендовал место для закладки города Харбина.
Во время русско-японской войны 1904-1905 годов командовал 11-м пехотным Псковским полком,
.
Отрывок сиз мемуаров «Записки генерала-еврея»
.
Летом 1883 г. полк наш, в числе многих других полков, был командирован для охраны железнодорожного пути, по которому предстоял проезд Александра III в Скерневицы.
.
Это была первая большая поездка Александра III после его воцарения. Впервые была установлена охрана многочисленными войсками на всём протяжении пути, по которому предстоял проезд царя.
Впоследствии была выработана особая "Инструкция для охраны поездов особой важности", которая хранилась в несгораемом шкафу вместе с мобилизационными делами, под охраной печатей и особого часового, днём и ночью.
В сущности конфузливо вспомнить, что проезд государя по его собственной стране, среди "любезного и верноподданного" народа, возможен был не иначе как под охраной нащетинившихся штыков.
Много тут зависело, конечно, от террора революционеров; но и немало тут было напущено частью полицейскими охранниками, в интересах которых было преувеличивать опасность, частью - порядочной-таки робостью Александра III, который не доверял даже коменданту своего поезда.
Припоминаю факт такого рода: пришёл царский поезд на станцию Зеленец; начальник дивизии, генерал Кузьмин, хотел, обязан был, представиться государю и спросил коменданта поезда, в каком поезде находится государь, и тот ответил, что положительно не знает, так как государь скрытно от всех переходит из одного поезда в другой."
.
"На Кавказ ожидался в это лето (1888 г.) приезд Александра III, и в окружном штабе, как и во всех других учреждениях, шла тревожно-суетливая работа.
Как во время знакомой мне поездки царя в Скерневицы, целые авангарды поездов, наполненные полицейскими, экипажами, лошадьми, кухнями, придворной челядью и проч., а главное - шпики, которые наводнили Тифлис.
.
.
На первых же порах с этими шпиками повторялись изо дня в день скандальные истории.
Действуя своими обычными провокаторскими приёмами, эти шерлоки в разговорах и беседах старались провоцировать туземцев на революционные откровенности; а те, под личиной русского патриотизма, либо по свойственной кавказцам хитрости, раскусив, в чём дело, наносили жестокие побои этим "рыволуцерам"."
.
.***
.
"Начало моей службы в Забайкалье совпало с проездом через Сибирь наследника, впоследствии императора Николая II.
Местные власти были всецело поглощены этим проездом, и все прочие вопросы и начинания, касающиеся жизненных потребностей края, были забыты либо отложены в долгий ящик.
Патриотическая печать в Европейской России разукрашивала тогда этот проезд наследника, как событие чрезвычайно благодетельное для Сибири, где попутно, будто бы, были подняты и решены, в интересах Сибири, многие местные вопросы.
.
В действительности всё это было наоборот: никакие вопросы не были и не могли быть подняты, потому что лица свиты, сопровождавшие наследника [19], отличались на редкость бездарностью, пустотой и невежеством, а деятельность местной администрации, как я заметил выше, была поглощена проездом и совершенно парализована в отношении нужд края.
.
Напуганные "покушением" в Японии, местные власти были озабочены одной мыслью - как бы сошло всё благополучно, поскорее бы проводить и сдать в соседнюю область.
.
Ждать что-нибудь от самого наследника, конечно, нечего было и думать.
Да если бы даже он был десятью головами выше самого себя, он, всё равно, не мог бы вынести ничего из своей поездки по Сибири, потому что он быстро промчался по тракту; во многих городах даже въезд и выезд были устроены для него не там, где все смертные въезжают и выезжают: где были пустыри - поставили дощатые заборы, притом разукрашенные.
..
В Чите, где из-за песчаного грунта не принимается никакая растительность, постарались, всё-таки, вокруг войсковой часовни возвести "сад", - насажены были ёлки и берёзы на время проезда.
.
Видя эти древесные насаждения, адмирал Басаргин спросил казака-садовника: "Что же у вас эти деревья тут принимаются?"
- "Как же, Ваше-ство, беспременно принимаются, как только проедут".
.
Этот "принимающийся" садик, в сущности, представлял собою символическое изображение всего проезда наследника по Сибири.
Всё носило декоративный характер, - как в своё время проезд Екатерины II на юг России.
.
Вообще, у наследника должно было составиться неверное и превратное суждение даже о внешн.ем виде сибирских городов.
А что касается ознакомления с жизнью и особенностями Сибири, то - вот пример: приамурским генерал-губернатором мне приказано было составить специально для наследника книжку о статистике, истории, этнографии и производительности Забайкалья, но... "без цифр, без пожеланий и без заключений"...
.
А, между тем, впоследствии, будучи царём, Николай II мнил себя знатоком Сибири."
.
***
.
"Осенью 1895 г. я покинул Дальний Восток, где тогда уже ясно было, что там назревает столкновение с Японией в недалёком будущем.
.
Стали появляться в крае японские офицеры всё чаще и чаще - то в открытом виде, в качестве путешественников, то тайно, под видом парикмахеров, коммерческих агентов и проч.
Как это наше правительство не видело и пропускало без внимания то, что бросалось в глаза всем, служа постоянной темой для злободневных разговоров, просто уму непостижимо!
.
Мало того. Когда после поездки в Корею и Японию предупреждали, что заметны признаки усиленных приготовлений Японии, чтобы взять реванш от России за вмешательство при заключении Симоносекского договора, то авторы таких докладов получали грозное замечание за "робость перед противником".
.
А другие, как полковники Самойлов и Агапеев, впоследствии поплатились даже своей карьерой "за недостаток патриотического мужества", который усмотрен был в том, что в своих докладах они предупреждали, что, по сравнению с Японией, Россия не готова к войне на Дальнем Востоке, - что вполне оправдалось на деле, к нашему несчастью.
...
Во время моего пребывания в Японии французский военный агент граф де Лябри устроил мне обед, на котором присутствовали также несколько выдающихся офицеров японского Генерального штаба, - т.е. такие, которые получили военное образование в Берлине и Париже.
Эти офицеры не скрывали горечи и жалоб японцев на Россию, которая вмешалась в их распрю с Китаем и вырвала плоды всех их побед.
Меня спрашивали, чем можно мотивировать нежелание России пустить Японию на материк Азии?
Что можно было сказать на это, когда и в нашей военной среде на Дальнем Востоке мы, хотя и не дипломаты, спрашивали друг друга и доискивались разумных объяснений - какой вред может получиться для России, если Япония станет одной ногой на материке Азии, хотя бы и по соседству с Россией.
..
Посланником нашим в Японии был тогда М.А. Хитрово ...
Это был типичный дипломат старой горчаковской школы, который убеждён был в том, что роль посланника лишь представительствовать, но не трудовая и ответственная.
Всё же ему хотелось "раздвинуть наши границы" к югу от Амура за счёт Китая.
С картой в руках я старался убедить его, что это задача непрактичная, за отсутствием к югу от Амура каких бы то ни было естественных рубежей, в которые можно бы упереть новую границу с Китаем, - разве подвигаться дальше и дальше, до великой китайской стены, если эту руину можно считать пограничным рубежом в наше время; что нынешняя граница по Амуру, на которой, согласно договорам, Россия является исключительным хозяином, где далеко на юге нет никакого китайского населения - удовлетворяет наилучшим образом всем требованиям стратегическим, экономическим и всяким иным.
.
Всё же Хитрово с трудом соглашался с этими доводами и никак не хотел расстаться с мыслью "раздвинуться границу к югу от Амура"."..
.
Михаи́л Влади́мирович Грулёв (20 августа 1857,[1] Режица Витебской губернии - 17 сентября 1943, Ницца) - военачальник, генерал-лейтенант (1912), военный писатель и журналист, участник русско-японской войны.
Родился в городе Режица Витебской губернии в еврейской семье. Образование получил в Себежском уездном училище и в Варшавском пехотном юнкерском училище, был произведён в офицеры в 65-й пехотный Московский полк (1882). Перед поступлением в юнкерское училище принял православие (1879). Окончив затем академию Генерального штаба (1888), с 1889 года Грулёв служил в Приамурском и Туркестанском военных округах, совершил ряд поездок в Индию, Китай, Египет, и Японию.
В чине офицера Генерального штаба был начальником русской торговой экспедиции по реке Сунгари.[2] В 1895 году был российским военным агентом в Японии. Возглавлял научную экспедицию в Маньчжурию, которая проводила изыскания для постройки КВЖД; рекомендовал место для закладки города Харбина.
Во время русско-японской войны 1904-1905 годов командовал 11-м пехотным Псковским полком,
.
Отрывок сиз мемуаров «Записки генерала-еврея»
.
Летом 1883 г. полк наш, в числе многих других полков, был командирован для охраны железнодорожного пути, по которому предстоял проезд Александра III в Скерневицы.
.
Это была первая большая поездка Александра III после его воцарения. Впервые была установлена охрана многочисленными войсками на всём протяжении пути, по которому предстоял проезд царя.
Впоследствии была выработана особая "Инструкция для охраны поездов особой важности", которая хранилась в несгораемом шкафу вместе с мобилизационными делами, под охраной печатей и особого часового, днём и ночью.
В сущности конфузливо вспомнить, что проезд государя по его собственной стране, среди "любезного и верноподданного" народа, возможен был не иначе как под охраной нащетинившихся штыков.
Много тут зависело, конечно, от террора революционеров; но и немало тут было напущено частью полицейскими охранниками, в интересах которых было преувеличивать опасность, частью - порядочной-таки робостью Александра III, который не доверял даже коменданту своего поезда.
Припоминаю факт такого рода: пришёл царский поезд на станцию Зеленец; начальник дивизии, генерал Кузьмин, хотел, обязан был, представиться государю и спросил коменданта поезда, в каком поезде находится государь, и тот ответил, что положительно не знает, так как государь скрытно от всех переходит из одного поезда в другой."
.
"На Кавказ ожидался в это лето (1888 г.) приезд Александра III, и в окружном штабе, как и во всех других учреждениях, шла тревожно-суетливая работа.
Как во время знакомой мне поездки царя в Скерневицы, целые авангарды поездов, наполненные полицейскими, экипажами, лошадьми, кухнями, придворной челядью и проч., а главное - шпики, которые наводнили Тифлис.
.
.
На первых же порах с этими шпиками повторялись изо дня в день скандальные истории.
Действуя своими обычными провокаторскими приёмами, эти шерлоки в разговорах и беседах старались провоцировать туземцев на революционные откровенности; а те, под личиной русского патриотизма, либо по свойственной кавказцам хитрости, раскусив, в чём дело, наносили жестокие побои этим "рыволуцерам"."
.
.***
.
"Начало моей службы в Забайкалье совпало с проездом через Сибирь наследника, впоследствии императора Николая II.
Местные власти были всецело поглощены этим проездом, и все прочие вопросы и начинания, касающиеся жизненных потребностей края, были забыты либо отложены в долгий ящик.
Патриотическая печать в Европейской России разукрашивала тогда этот проезд наследника, как событие чрезвычайно благодетельное для Сибири, где попутно, будто бы, были подняты и решены, в интересах Сибири, многие местные вопросы.
.
В действительности всё это было наоборот: никакие вопросы не были и не могли быть подняты, потому что лица свиты, сопровождавшие наследника [19], отличались на редкость бездарностью, пустотой и невежеством, а деятельность местной администрации, как я заметил выше, была поглощена проездом и совершенно парализована в отношении нужд края.
.
Напуганные "покушением" в Японии, местные власти были озабочены одной мыслью - как бы сошло всё благополучно, поскорее бы проводить и сдать в соседнюю область.
.
Ждать что-нибудь от самого наследника, конечно, нечего было и думать.
Да если бы даже он был десятью головами выше самого себя, он, всё равно, не мог бы вынести ничего из своей поездки по Сибири, потому что он быстро промчался по тракту; во многих городах даже въезд и выезд были устроены для него не там, где все смертные въезжают и выезжают: где были пустыри - поставили дощатые заборы, притом разукрашенные.
..
В Чите, где из-за песчаного грунта не принимается никакая растительность, постарались, всё-таки, вокруг войсковой часовни возвести "сад", - насажены были ёлки и берёзы на время проезда.
.
Видя эти древесные насаждения, адмирал Басаргин спросил казака-садовника: "Что же у вас эти деревья тут принимаются?"
- "Как же, Ваше-ство, беспременно принимаются, как только проедут".
.
Этот "принимающийся" садик, в сущности, представлял собою символическое изображение всего проезда наследника по Сибири.
Всё носило декоративный характер, - как в своё время проезд Екатерины II на юг России.
.
Вообще, у наследника должно было составиться неверное и превратное суждение даже о внешн.ем виде сибирских городов.
А что касается ознакомления с жизнью и особенностями Сибири, то - вот пример: приамурским генерал-губернатором мне приказано было составить специально для наследника книжку о статистике, истории, этнографии и производительности Забайкалья, но... "без цифр, без пожеланий и без заключений"...
.
А, между тем, впоследствии, будучи царём, Николай II мнил себя знатоком Сибири."
.
***
.
"Осенью 1895 г. я покинул Дальний Восток, где тогда уже ясно было, что там назревает столкновение с Японией в недалёком будущем.
.
Стали появляться в крае японские офицеры всё чаще и чаще - то в открытом виде, в качестве путешественников, то тайно, под видом парикмахеров, коммерческих агентов и проч.
Как это наше правительство не видело и пропускало без внимания то, что бросалось в глаза всем, служа постоянной темой для злободневных разговоров, просто уму непостижимо!
.
Мало того. Когда после поездки в Корею и Японию предупреждали, что заметны признаки усиленных приготовлений Японии, чтобы взять реванш от России за вмешательство при заключении Симоносекского договора, то авторы таких докладов получали грозное замечание за "робость перед противником".
.
А другие, как полковники Самойлов и Агапеев, впоследствии поплатились даже своей карьерой "за недостаток патриотического мужества", который усмотрен был в том, что в своих докладах они предупреждали, что, по сравнению с Японией, Россия не готова к войне на Дальнем Востоке, - что вполне оправдалось на деле, к нашему несчастью.
...
Во время моего пребывания в Японии французский военный агент граф де Лябри устроил мне обед, на котором присутствовали также несколько выдающихся офицеров японского Генерального штаба, - т.е. такие, которые получили военное образование в Берлине и Париже.
Эти офицеры не скрывали горечи и жалоб японцев на Россию, которая вмешалась в их распрю с Китаем и вырвала плоды всех их побед.
Меня спрашивали, чем можно мотивировать нежелание России пустить Японию на материк Азии?
Что можно было сказать на это, когда и в нашей военной среде на Дальнем Востоке мы, хотя и не дипломаты, спрашивали друг друга и доискивались разумных объяснений - какой вред может получиться для России, если Япония станет одной ногой на материке Азии, хотя бы и по соседству с Россией.
..
Посланником нашим в Японии был тогда М.А. Хитрово ...
Это был типичный дипломат старой горчаковской школы, который убеждён был в том, что роль посланника лишь представительствовать, но не трудовая и ответственная.
Всё же ему хотелось "раздвинуть наши границы" к югу от Амура за счёт Китая.
С картой в руках я старался убедить его, что это задача непрактичная, за отсутствием к югу от Амура каких бы то ни было естественных рубежей, в которые можно бы упереть новую границу с Китаем, - разве подвигаться дальше и дальше, до великой китайской стены, если эту руину можно считать пограничным рубежом в наше время; что нынешняя граница по Амуру, на которой, согласно договорам, Россия является исключительным хозяином, где далеко на юге нет никакого китайского населения - удовлетворяет наилучшим образом всем требованиям стратегическим, экономическим и всяким иным.
.
Всё же Хитрово с трудом соглашался с этими доводами и никак не хотел расстаться с мыслью "раздвинуться границу к югу от Амура"."..