Ленин в Швейцарии (1915-1917). Февральская революция в России.
*
Читая книгу Л. Данилкина "Ленин. Пантократор солнечных пылинок".
В 1914-1915 годах Швейцария, только обучающаяся извлекать прибыли из войны соседей, была скорее тихим омутом, чем тихим уголком; здесь пока еще не возникало ощущения, что последнее значимое событие в истории страны - изобретение часов с кукушкой.
50 тысяч итальянских, немецких, австрийских гастарбайтеров <из-за войны> разъехались по домам, и местным пролетариям приходилось вкалывать днем и ночью;
у предприятий, выпускающих военную продукцию, было много заказов, но зарплаты рабочих сократились на 20-50 процентов, и это при взлетевших из-за войны ценах; женщины, которые бродят вдоль железной дороги в поисках кусков угля, были самым обыденным зрелищем. <...>
*
Крупская никогда не была склонна драматизировать бытовые неурядицы, поэтому, рассказывая о Швейцарии, она говорит обычным ровным тоном;
ВИ жалуется («Денег нет, денег нет!! Главная беда в этом!») - но в посланиях товарищам, то есть скорее ритуально,
а в письмах сестрам воздерживается от сетований («Мы живем ничего себе, тихо, мирно в сонном Берне»).
*
Однако, во-первых, у него подозрительно много времени, чтобы сидеть в библиотеке и конспектировать работы о Гераклите; во-вторых, судя по менее надежным свидетельствам, Ленин кажется посторонним совсем обедневшим, почти нищим.
Известный нам по Парижу А. Сковно сообщает о «швейцарском» Ленине, что «ему, в буквальном смысле слова, не было на что пообедать», а «однажды в Берне его не пустили в библиотеку, так как его старенький пиджак был слишком порван».
К тому же периоду относятся легенды о том, что ВИ якобы постоянно ходил с перемотанной щекой и, не имея денег на стоматолога, страшно мучился от болей, пока какой-то врач, придя в ужас от его мучений, не вырвал ему зуб бесплатно;
что он несколько дней спал у знакомых в ванной;
что носил огромные, явно чужие галоши, которые спадали с его обуви.
*
Проверить эти сообщения невозможно, зато факт, что он соглашается на любую литературно-лекторскую работу за самые скромные деньги;
особенно в Берне - то есть с осени 1914-го по весну 1916-го, особенно в первый год, когда антивоенная и тем более пораженческая агитация не пользовалась популярностью и плохо «окупалась»;
на рефераты к нему приходят по 10-15 человек.
*
После теоретической части ему обычно приходится отвечать на прямые вопросы: что бы сделали большевики, если бы прямо сейчас оказались у власти?
Что-что: предложили бы всеобщий мир, но с условием освобождения всех колоний. Англия и Германия, конечно, против; хорошо! - тогда мы начинаем против них революционную войну, а весь социалистический пролетариат Европы объединяется с населением колоний и полуколоний.
Видимо, это не казалось аудитории особенно убедительным.
Репутация Ленина никогда не была на высоте, но теперь удручающими выглядят и его перспективы.
К примеру Рязанов - будущий директор Института марксизма-ленинизма - на вопрос швейцарского социалиста Нобса, что будет, если после возвращения в Россию Ленин станет диктатором, прижал собеседника к придорожному сугробу и прошипел: «Ленин диктатор? Да я его прибью, вот этими вот руками!» - «Mit meinen eigenen Fäusten werde ich ihn erwürgen!» <...>
*
Последним днем «старой» жизни для Ленина стало 15 марта 1917 года.
Первая половина дня прошла в библиотеке, затем он явился домой пообедать - и опять уже собирался было нырнуть в свою обычную нирвану.
Исполнителем бетховенского стука судьбы стал социал-демократ и циммервальдист Мечислав Бронский (разумеется, закончивший понятно где в 1938-м). «Вы ничего не знаете? В России революция!» <...> В общем, про Февральскую революцию он не знал - и, похоже, не позволял себе особо надеяться. <...>
*
Через несколько дней после революции русские эмигранты в Швейцарии получили официальную телеграмму от нового правительства, подписанную, среди прочего, Верой Фигнер (которая покушалась на Александра II), - с приглашением вернуться.
Им даже стали переводить деньги - несколько сотен тысяч франков;
закипела деятельность, особые комитеты стали переписывать желающих репатриироваться.
Ленин не игнорировал такого рода мероприятия, но в оргкомитеты не вошел, понимая, что именно у него через Францию и Англию проехать не получится: на границах проезжающих пробивали по «международноконтрольным спискам», составленным совместными усилиями генштабов России, Англии и Франции, и лиц, заподозренных в «сношениях с неприятелем» - то есть в мирной пропаганде, либо задерживали, либо просто не визировали им паспорт;
антивоенная, пораженческая позиция Ленина была общеизвестна. <...>
ВИ мобилизуется - утраивает объем переписки, собирает документы, договаривается со швейцарскими социалистами, рассылает письма с просьбами и требованиями, консультируется и принимает резолюции.
НК, наблюдавшая за тем, что муж не спит уже несколько дней подряд, в какой-то момент обнаружила его в дверях с чемоданчиком: он уезжает, через Германию, один, с паспортом глухонемого шведа.
Зная, что отговаривать бессмысленно, она лишь заметила, что ночью он наверняка начнет кричать: «Сволочь меньшевики, сволочь меньшевики!» - и все сразу узнают, что едет не только не немой, но и не швед; это не подействовало.
Глухонемой, однако ж, заметила НК как можно более ровным тоном, должен быть грамотным по-шведски - а он разве?..
Придется еще и слепым притворяться.
ВИ, рассмеявшись, одумался.
До того он собирался лететь в Россию на украденном аэроплане.