об эстетике и психологии застойного СССР
Третьяковка вновь ухитрилась «попасть в нерв». В дни выставки «Оттепель» (2017) хрущевский миф переживал возрождение. Сейчас общество чаще обращается к застою. Для одних это слово - приговор новой «стабильности». Для других - ностальгия по «нормальной жизни». Правы и те и другие.
*
Застой - время негласного общественного договора: «живи и дай жить другим»
. Чтобы сесть за политику, надо постараться: интеллектуал Андропов предпочитает профилактику репрессиям. Диссидентский самиздат - утес в океане пособий по йоге и карате, эзотерике, страшилок о Бермудском треугольнике, НЛО и йети.
Сахаров бормочет о конвергенции социализма и капитализма, а она уже наступила: «политика разрядки» осмыслена массами как «Мир, дружба, жвачка!». Десять лет не снимают кино о шпионах: героев тайного фронта сменили скромные герои Минвнешторга.
*
Формируется общество потребления.
Выпуск товаров для народа опережает выпуск средств производства.
Люди получают квартиры в титанических новостройках, отдыхают в Болгарии, растят клубнику в садоводствах, прицениваются, как в «Служебном романе», прямо на рабочих местах к импортным сапожкам.
Пионеры капитализма ломают чеки у «Березок», воруют иконы в неперспективных деревнях и рулят подпольными пошивочными цехами.
*
Высоцкий ёрничает: «Глядь, мне навстречу нагло прет капитализм,/ Звериный лик свой скрыв под маской "Жигулей"!» Другой великий диагност - Эльдар Рязанов. В «Берегись автомобиля» (1966) автовладелец подозрителен по определению.
В «Гараже» (1979) народ уже бесповоротно испорчен не квартирным, а гаражным вопросом.
*
Юрий Трифонов - не диагност, а пророк. Начало романа о народовольцах «Нетерпение» (1973), изданного, на секундочку, Политиздатом ЦК КПСС в серии «Пламенные революционеры», ужасает
. «К концу семидесятых годов современникам казалось вполне очевидным, что Россия больна… Одни находили причину темной российской хвори в оскудении национального духа, другие - в ослаблении державной власти, третьи, наоборот, в чрезмерном ее усилении».
Трифонов чеканил: «революционная ситуация».
Как и его книги, лучшее кино застоя относится к жанру «морального беспокойства». Фиксирует распад «социалистической морали», классовое расслоение. Производственный фильм мутирует в фильм катастроф.
*
Выбор 1968-го за точку отсчета основан на представлении о разгроме «пражской весны» как душераздирающей трагедии, хотя по сравнению с тем, что творилось в мире, это была почти «гуманитарная интервенция».
Я бы выбрал 1968-й по иной причине.
Гибель Юрия Гагарина - символическая смерть на взлете воплощения «коммунизма с человеческим лицом».
А реакция на нее - знак непоправимого неблагополучия.
Раньше о вождях и героях бродили слухи: роковые, фантастические.
Теперь - сплетни: напился Юра с напарником Серегиным и айда на волков охотиться.
*
Занавес над героической трагедией опущен, власть утратила сакральность.
Культура слухов сменилась культурой сплетен.
О любовниках Галины Брежневой и брильянтах Зои Федоровой.
О свадьбе дочери Григория Романова с битьем эрмитажного сервиза и пьяных ментах, забивших в метро пьяного офицера КГБ.
Пикуль, король бестселлеров, пересказывает историю как пахучую сплетню, «делает красиво», удовлетворяя социальный запрос «неонэпа», угар которого запечатлен в детективах Николая Леонова.
Красиво делают и короли экрана.
Мюзикл правит бал: поют и пляшут даже одесские подпольщики и ударники первых пятилеток.
*
«Пора-пора-порадуемся на своем веку!»
*
Гимн эпохи - «Арлекино».
Интеллигенция, едва переварив теории Бахтина, тоскует «под музыку Вивальди», обряжает, как Татьяна Назаренко, друзей в карнавальные наряды, пишет портреты крановщиц-медсестер в манере раннего Ренессанса. Выискивает «смеховую культуру» в Древней Руси и примеряет, вслед за Окуджавой, Миттой и Эйдельманом, ментики декабристов.
*
В противовес нэпманской эстетике, актуальна сложность - точнее, непонятность.
Кумиры - Тарковский с оголтелым потоком сознания на средства Госкино, философ Мамардашвили, режиссер невидимых спектаклей Шифферс и режиссер неснятых фильмов Хамдамов.
Отец «системо-мыследеятельностной методологии» Щедровицкий, Лев Гумилев с «пассионарностью», игрок в семиотический бисер Лотман.
Евразийский демагог Чивилихин и «новый хронолог» Фоменко.
Неважно, кто шарлатан, кто гений, кто священный безумец: алчный запрос на избранность - не в постижении тайного знания, а в причастности.
Оборотка моды на сложность - мода на упрощенчество: от «деревенской прозы» и Глазунова до митьков.
Духовность успешно монетизируется.
Джентльменский набор 1970-х: цитаты из Булгакова, альбом Босха, пластинка Баха, воцерковленность вкупе с партбилетом, чемоданчик «дипломат» и кожаный пиджак.
*
Ну а для меня застой - счастливые детство, отрочество, юность.
Ни страха, ни отвращения, разве что смутная тоска.
Как у Арсения Тарковского («Вот и лето прошло,/ Словно и не бывало./ На пригреве тепло./ Только этого мало»)
и группы «Странные люди» («Стояло жаркое лето,/ Где пять копеек - монета./ И СССР - как планета»).
*
Последнее лето детства, прощай.
https://www.kommersant.ru/doc/4407304