фильм «Серые волки».
Оригинал взят у chukcheev в post
«Серые волки».
Фильм о заговоре с целью свержения Хрущёва, снятый Игорем Гостевым в начале 90-х, есть исключительно удачный пример того, как вытягивается почти провальный сюжет, превращаясь в увлекательное действо.
Ведь что представляет собой заговор на самом деле, тем более заговор внутри советского руководства первой половины 60-х годов прошлого века?
Долгие-долгие разговоры на малопонятном современному человеку языке про нарушение норм партийной демократии, про отход от принципов коллективизма, про вождизм и отрыв от партийных масс.
Собственно крамола, заключающаяся в переходе от критики Первого секретаря ЦК, критики принципиальной и жёсткой, достойной публичного исполнения на пленуме, к результирующей части («Наш ленинский Президиум обязан принять необходимые кадровые решения и дать дорогому Никите Сергеевичу коленом под зад»), будет малой, едва заметной для постороннего уха, потому как на высших этажах КПСС собрался народ опытный, который не намерен выпиливать себя из рядов одним неосторожным словом.
Короче, реальный заговор - это нудное хождение вокруг да около, потом, часа через полтора экранного времени, возник предложение собрать заседание Президиума, на котором всё и случится: «Принять решение освободить от занимаемых постов в связи с уходом на заслуженный отдых».
Смотреть это невозможно, потому остро нужна интрига, которую и даёт привлечённая Игорем Гостевым бригада сценаристов, даёт, разумеется, с изрядной анахронизацией и безжалостно проливаемой кровищей, но, в противном случае, никакого саспенса добиться нереально.
Одного упорного игнорирования Хрущёвым тревожных сигналов о разверзающейся пропасти для зрительского напряжения недостаточно.
Да, Хрущёв ведёт себя точь-в-точь как хрестоматийный Сталин, у которого Гитлер под носом собирает войска, но отважные информаторы из разных кругов не способны преодолеть скептицизм Никиты Сергеевича.
(Что, если отвлечься от реплики коллизии «Сталин - Зорге», вполне объяснимо. Хрущёв не был слепцом или самоубийцей, просто к осени 1964 ему такое количество раз сигнализировали о замышляемых против него комплотах, что он просто перестал в них верить: «Волки! Волки!»)
Потому вводится специальная линия с честным сотрудником КГБ Сорокиным, который, ценой собственной жизни, добывает для Хрущёва то самое свидетельство тотального предательства его окружения, которое, однако, оказывается в руках Никиты Сергеевича слишком поздно.
При этом в повествование органично вплетается любовная история. На дворе ранние девяностые, и потому просто постельной сцены не достаточно, обнажённые прелести героини демонстрируются с нескольких ракурсов, что кажется несколько натужным, но простительным: такие тогда были раскрепощённые порядки в киноотрасли.
Впрочем, на главном (построении динамичной политической интриги) это никак не сказывается: у Хрущёва до самого финала есть возможность повернуть колесо истории в свою пользу, но, испугавшись катастрофических последствий для страны, он отказывается воевать за власть даже не по-сталински, но по-ленински, отбывая в Москву для капитуляции, пусть и хорохорясь напоследок: мол, рано меня ещё списывать.
К сожалению, для Хрущёва списывать его было в самый раз, поскольку против Первого секретаря объединилась широкая коалиция, включавшая не только соратников по партии, но и прочие значимые слои.
Никита Сергеевич, действуя напористо и резко, перекраивая жизнь страны по своему разумению, не учёл той разницы в восприятии, которая существовала между ним и его подданными. Хрущёв, отталкиваясь от того, что было им сделано, полагал, что поддержка подданных будет твёрдой и вечной.
«Сравните, как вы жили при Сталине и как живёте сейчас. Где репрессии, страх, лишения, голод, войны? Всё это в прошлом. Теперь у вас оттепель, вам массово строят жильё, привозят иностранных артистов, открывают перспективы коммунизму… Да за такое вы мне руки должны целовать!»
Подданные же, быстро привыкшие к хорошему, смотрели на ситуацию иначе, предпочитая сравнивать свой сегодняшний день не со вчерашним, но с завтрашним, из чего выходило, что Хрущёв, конечно, молодец за свои прошлые заслуги, но сейчас, увы, не тянет.
Советский народ, стоило снять с него пресс, очень быстро нарастил свои потребности, удовлетворить которые Хрущёв уже не мог и объективно (производство драматически не поспевало), и субъективно (граждане настраивались на договорные отношения с властью, что для Никиты Сергеевича, с его привычкой к осчастливливанию сверху, было психологически абсурдно).
Кроме того, Хрущёв, не обладавший сталинской харизмой, драматически перессорился с партийным аппаратом, т.е. той реальной вертикалью управления, которая и отвечала за страну. После 1957 года, когда его чуть не вышибла из власти группа Молотова-Кагановича, Никита Сергеевич строил свою кадровую политику на противопоставлении молодого поколения («комсомольцев») и стариков в ЦК.
Возглавлявшие Комитет партийно-государственного контроля и КГБ Александр Шелепин и Владимир Семичастный должны были стать глазами и ушами Хрущёва в аппаратной среде, при этом, однако, не сливаясь с этим аппаратом полностью.
Никита Сергеевич, породивший этих выдвиженцев, полагал, что они, будучи ему всем обязанными, никогда не войдут в коалицию против него: слишком велика неприязнь к ним со стороны более старших товарищей, поставленных под надзор «пацанов».
Однако это случилось, старики и молодёжь нашли общий язык, задуманная Хрущёвым конструкция политического равновесия не сработала. В чём тут причина? По-видимому, дело в том, что, будучи по должности прекрасно осведомлёнными о настроениях в верхушке КПСС, Шелепин и Семичастный убедились, что в течение 1962-63 годов поддержка Хрущёва в этом сегменте правящего класса стремительно пошла на убыль.
Рубежами утраты популярности стали, очевидно, июнь 1962, когда повышение цен на продукты вылилось в кровавые волнения, и Карибский кризис октября того же года. Претензии к Хрущёву легко прочитываются: во-первых, озлобление народа, переходящее в уличные протесты, за которыми легко угадывается переход от экономических требований к политическим и повторение Венгерских событий.
Во-вторых, внешнеполитическая авантюра, которая не только нагнала страху, но и завершилась публичным унизительным отступлением: Кеннеди потребовал вывести советские ракеты с Кубы и Хрущёв это сделал.
Что эти перемены в настроениях партийного руководства сулили для Хрущёва? То, что, в случае повторения июня 1957 (на заседании Президиума, поддавшись давлению, Хрущёв подал в отставку, однако на последовавшем за этим пленуме члены ЦК его отставку не приняли и он остался во главе КПСС), даже малый бунт внутри Президиума приведёт к свержению Первого секретаря, которому теперь просто не на кого опереться.
Понятно, что, вслед за Хрущёвым, с Олимпа власти первыми попрут его молодых протеже, у которых нет иной опоры в Президиуме, кроме Никиты Сергеевича. Потому, если думать о будущем, Шелепину и Семичастному ничего не оставалось, кроме как выходить на недовольных внутри ЦК и заключать с ними стратегический союз - на элиминацию Хрущёва и последующий передел полномочий.
Манёвр Шелепина и Семичастного, который есть по духу и букве предательство патрона, не кажется чем-то из ряда вон выходящим: стареющего вождя покинуть готовы многие из числа его свиты, прежние благодеяния меркнут перед мрачными перспективами.
Причём даже конкретное благородство Шелепина и Семичастного в 1964 году не закрывало вопроса: предупреждённый Хрущёв мог проредить Президиум ЦК, введя туда несколько новых членов, но справиться с оппозицией внутри верхушки КПСС, без проведения тотальной смены обкомовской горизонтали, он уже был не в силах.
Заговор, в условиях отторжения Хрущёва от подданных, всего лишь переносился на следующий политический сезон: «Надо спасать страну пока не поздно!» «Какой страну - себя надо спасать, пока Хрущ всех нас не угробил!»
«Серые волки».
Фильм о заговоре с целью свержения Хрущёва, снятый Игорем Гостевым в начале 90-х, есть исключительно удачный пример того, как вытягивается почти провальный сюжет, превращаясь в увлекательное действо.
Ведь что представляет собой заговор на самом деле, тем более заговор внутри советского руководства первой половины 60-х годов прошлого века?
Долгие-долгие разговоры на малопонятном современному человеку языке про нарушение норм партийной демократии, про отход от принципов коллективизма, про вождизм и отрыв от партийных масс.
Собственно крамола, заключающаяся в переходе от критики Первого секретаря ЦК, критики принципиальной и жёсткой, достойной публичного исполнения на пленуме, к результирующей части («Наш ленинский Президиум обязан принять необходимые кадровые решения и дать дорогому Никите Сергеевичу коленом под зад»), будет малой, едва заметной для постороннего уха, потому как на высших этажах КПСС собрался народ опытный, который не намерен выпиливать себя из рядов одним неосторожным словом.
Короче, реальный заговор - это нудное хождение вокруг да около, потом, часа через полтора экранного времени, возник предложение собрать заседание Президиума, на котором всё и случится: «Принять решение освободить от занимаемых постов в связи с уходом на заслуженный отдых».
Смотреть это невозможно, потому остро нужна интрига, которую и даёт привлечённая Игорем Гостевым бригада сценаристов, даёт, разумеется, с изрядной анахронизацией и безжалостно проливаемой кровищей, но, в противном случае, никакого саспенса добиться нереально.
Одного упорного игнорирования Хрущёвым тревожных сигналов о разверзающейся пропасти для зрительского напряжения недостаточно.
Да, Хрущёв ведёт себя точь-в-точь как хрестоматийный Сталин, у которого Гитлер под носом собирает войска, но отважные информаторы из разных кругов не способны преодолеть скептицизм Никиты Сергеевича.
(Что, если отвлечься от реплики коллизии «Сталин - Зорге», вполне объяснимо. Хрущёв не был слепцом или самоубийцей, просто к осени 1964 ему такое количество раз сигнализировали о замышляемых против него комплотах, что он просто перестал в них верить: «Волки! Волки!»)
Потому вводится специальная линия с честным сотрудником КГБ Сорокиным, который, ценой собственной жизни, добывает для Хрущёва то самое свидетельство тотального предательства его окружения, которое, однако, оказывается в руках Никиты Сергеевича слишком поздно.
При этом в повествование органично вплетается любовная история. На дворе ранние девяностые, и потому просто постельной сцены не достаточно, обнажённые прелести героини демонстрируются с нескольких ракурсов, что кажется несколько натужным, но простительным: такие тогда были раскрепощённые порядки в киноотрасли.
Впрочем, на главном (построении динамичной политической интриги) это никак не сказывается: у Хрущёва до самого финала есть возможность повернуть колесо истории в свою пользу, но, испугавшись катастрофических последствий для страны, он отказывается воевать за власть даже не по-сталински, но по-ленински, отбывая в Москву для капитуляции, пусть и хорохорясь напоследок: мол, рано меня ещё списывать.
К сожалению, для Хрущёва списывать его было в самый раз, поскольку против Первого секретаря объединилась широкая коалиция, включавшая не только соратников по партии, но и прочие значимые слои.
Никита Сергеевич, действуя напористо и резко, перекраивая жизнь страны по своему разумению, не учёл той разницы в восприятии, которая существовала между ним и его подданными. Хрущёв, отталкиваясь от того, что было им сделано, полагал, что поддержка подданных будет твёрдой и вечной.
«Сравните, как вы жили при Сталине и как живёте сейчас. Где репрессии, страх, лишения, голод, войны? Всё это в прошлом. Теперь у вас оттепель, вам массово строят жильё, привозят иностранных артистов, открывают перспективы коммунизму… Да за такое вы мне руки должны целовать!»
Подданные же, быстро привыкшие к хорошему, смотрели на ситуацию иначе, предпочитая сравнивать свой сегодняшний день не со вчерашним, но с завтрашним, из чего выходило, что Хрущёв, конечно, молодец за свои прошлые заслуги, но сейчас, увы, не тянет.
Советский народ, стоило снять с него пресс, очень быстро нарастил свои потребности, удовлетворить которые Хрущёв уже не мог и объективно (производство драматически не поспевало), и субъективно (граждане настраивались на договорные отношения с властью, что для Никиты Сергеевича, с его привычкой к осчастливливанию сверху, было психологически абсурдно).
Кроме того, Хрущёв, не обладавший сталинской харизмой, драматически перессорился с партийным аппаратом, т.е. той реальной вертикалью управления, которая и отвечала за страну. После 1957 года, когда его чуть не вышибла из власти группа Молотова-Кагановича, Никита Сергеевич строил свою кадровую политику на противопоставлении молодого поколения («комсомольцев») и стариков в ЦК.
Возглавлявшие Комитет партийно-государственного контроля и КГБ Александр Шелепин и Владимир Семичастный должны были стать глазами и ушами Хрущёва в аппаратной среде, при этом, однако, не сливаясь с этим аппаратом полностью.
Никита Сергеевич, породивший этих выдвиженцев, полагал, что они, будучи ему всем обязанными, никогда не войдут в коалицию против него: слишком велика неприязнь к ним со стороны более старших товарищей, поставленных под надзор «пацанов».
Однако это случилось, старики и молодёжь нашли общий язык, задуманная Хрущёвым конструкция политического равновесия не сработала. В чём тут причина? По-видимому, дело в том, что, будучи по должности прекрасно осведомлёнными о настроениях в верхушке КПСС, Шелепин и Семичастный убедились, что в течение 1962-63 годов поддержка Хрущёва в этом сегменте правящего класса стремительно пошла на убыль.
Рубежами утраты популярности стали, очевидно, июнь 1962, когда повышение цен на продукты вылилось в кровавые волнения, и Карибский кризис октября того же года. Претензии к Хрущёву легко прочитываются: во-первых, озлобление народа, переходящее в уличные протесты, за которыми легко угадывается переход от экономических требований к политическим и повторение Венгерских событий.
Во-вторых, внешнеполитическая авантюра, которая не только нагнала страху, но и завершилась публичным унизительным отступлением: Кеннеди потребовал вывести советские ракеты с Кубы и Хрущёв это сделал.
Что эти перемены в настроениях партийного руководства сулили для Хрущёва? То, что, в случае повторения июня 1957 (на заседании Президиума, поддавшись давлению, Хрущёв подал в отставку, однако на последовавшем за этим пленуме члены ЦК его отставку не приняли и он остался во главе КПСС), даже малый бунт внутри Президиума приведёт к свержению Первого секретаря, которому теперь просто не на кого опереться.
Понятно, что, вслед за Хрущёвым, с Олимпа власти первыми попрут его молодых протеже, у которых нет иной опоры в Президиуме, кроме Никиты Сергеевича. Потому, если думать о будущем, Шелепину и Семичастному ничего не оставалось, кроме как выходить на недовольных внутри ЦК и заключать с ними стратегический союз - на элиминацию Хрущёва и последующий передел полномочий.
Манёвр Шелепина и Семичастного, который есть по духу и букве предательство патрона, не кажется чем-то из ряда вон выходящим: стареющего вождя покинуть готовы многие из числа его свиты, прежние благодеяния меркнут перед мрачными перспективами.
Причём даже конкретное благородство Шелепина и Семичастного в 1964 году не закрывало вопроса: предупреждённый Хрущёв мог проредить Президиум ЦК, введя туда несколько новых членов, но справиться с оппозицией внутри верхушки КПСС, без проведения тотальной смены обкомовской горизонтали, он уже был не в силах.
Заговор, в условиях отторжения Хрущёва от подданных, всего лишь переносился на следующий политический сезон: «Надо спасать страну пока не поздно!» «Какой страну - себя надо спасать, пока Хрущ всех нас не угробил!»